Сердце из пшеницы и ромашек

Глава 6

В следующий понедельник, ожидая Виктора, Лика пыталась придумать, как с ним себя вести. После поцелуя она не могла смотреть на него, как прежде. И все вокруг было не как прежде. С одной стороны, мысли о других, близких отношениях вызывали у неё приступы радости, её мозг безостановочно придумывал сотни вариантов их совместного досуга, прикосновений и поцелуев — от самых нежных до самых смелых. С другой же, Котикову охватывала паника при мысли, что об этом кто-то узнает, и кто-то станет издеваться. Обдумав все на следующее утро, Лика совсем по-другому вспоминала картину их поцелуя в голове — два подростка целовались полуголые в воде. Большая часть мозга протестовала против этого — то был вихрь чувств! Но другая, рациональная, обосновывала этим все плохие варианты исхода событий: Виктор к ней больше не придёт, всем расскажет, или Аня проболтается, и все будут обращать на неё внимание, и скажут ещё, что увела у кого-то. Даша ведь так и не сказала, кто её избранник…

Лика надеялась, что её смятение никто не заметит. Но отец в понедельник утром — пик её беспокойства — выпроводил Аню после завтрака и как будто понимающе улыбнулся старшей дочери. Лика постаралась сделать лицо «ничего не понимаю, чего тебе надо», но оно не помогло. Дмитрий Сергеевич достал из холодильника мазь и положил перед собой ладони Лики, в красных пятнах и расчесанные. Молча и очень бережно, он покрыл её руки приятно пахнущим лекарством.

— Полина Игоревна не оценит, — тихо сказал он.

— Знаю.

— Хочешь, я попрошу сеанс? Поговоришь с ней.

Лика качнула головой. Она понимала, что все её страхи не настолько глубокие, чтобы разбираться с психологом — достаточно просто успокоить себя.

— Чего ты распереживалась? Из-за Вика? Что-то пошло не так тогда? Аня сказала, ты выглядела счастливой…

— Всё так. Я просто… не знаю как себя с ним вести теперь.

— А что тут думать? Если нравится он тебе — покажи это, если нет — так об этом и скажи.

— А если скажут…

— Кто? Люди, которых ты знаешь месяц? — отец обернул руку поверх мази бинтом.

— Я и Вика знаю месяц…

— Котик, перестань себя накручивать. Чужие ожидания, мнения, надежды — это проблемы чужих. Вокруг тебя всегда будут люди. Да, этим важно, что ты делаешь, как и с кем, но важно лишь до тех пор, пока они не привыкли к тебе. Потом — хоть хоровод води. Поверь, Вику тоже было страшно сделать этот первый шаг, ой как страшно! И в первую очередь — страшно, что ты его отвергнешь. Но он действовал, как чувствовал, и ты поступай также. Не хочешь торопиться — так и скажи, хочешь, наоборот, всего этого — скажи это. Он поймёт. Хорошо?

— Да.

Дмитрий Сергеевич улыбнулся и крепко прижал к груди дочь. Лика почувствовала, как через кожу его спокойствие и уверенность передаются ей. Ни в чьих объятиях она не ощущала себя также хорошо, как в папиных.

Хлопнула калитка.

— Ничего не бойся, моя взрослая девочка, — шепнул ей Дмитрий Сергеевич и вышел во двор к Ане и гостю.

Лика глубоко вздохнула и решила чем-то быстро занять руки, чтобы не встретить его с оленьими глазками — нашла на досочке половинку огурца, который давала Ане на завтрак, и принялась его меленько резать. На улице послышался смех Ани, хлопнула дверь машины отца. Наконец, половицы дома скрипнули под весом, стукнули магнитики на сетке от комаров.

— Лика! Что случилось? — раздался обеспокоенный голос Виктора, и уже через минуту он держал её забинтованные ладони, словно раненное крыло птицы.

— Ничего. Всё хорошо, — растерялась она.

Обеспокоенный взгляд его шоколадных глаз гулял по её лицу в поисках ответа.

— Это из-за меня? — тихо спросил он. — У тебя аллергия на что-то? Или из-за того что воды вчера наглоталась?

— Нет, все хорошо, такое бывает… Правда, ты не виноват, я сама.

— Сама что?

— Ничего.

Виктор догадался, что она либо стеснялась ему рассказывать, либо просто не хотела. Он обнял её обеими руками и положил щёку на макушку. Лика аккуратно опустила ладони на его спину.

— Всего два дня не был, а у тебя уже что-то случилось…

— Я думаю, это никак не связано.

— А как я ещё могу себе это объяснить? — усмехнулся он и провел рукой у неё по спине.

Лика тяжело вздохнула. Папа велел ей не бояться. А она трусила рассказать даже об этом, не то что о прошлом…

— Я, когда нервничаю, расчесываю себе руки. Невольно. Не чувствую этого. Потом появляются ранки, которые нужно намазать и забинтовать.

— А из-за чего ты так нервничала? Из-за меня?

— Да…

— Что именно тебя беспокоило? — серьёзно спросил он, слегка отодвигаясь, чтобы посмотреть Лике в глаза. Но она, наоборот, только сильнее прижалась к нему грудью. — Что я что? Или что мы что?

Котикова молчала, не желая делиться своими глупыми страхами.

— Что я пошутил?

Лика неохотно кивнула.

— Что воспользовался тобой? Что все узнают?

— Откуда ты знаешь? — Котикова настороженно вскинула на него глаза.

Виктор попытался спрятать улыбку, но тщетно.

— Потому что я тоже смотрел романтические фильмы, — прошептал он и сдул прядку с её лба. Лика вдруг стало совсем стыдно. — Давай я тогда тебе отвечу на эти вопросы? Нет. Нет. И, если ты не хочешь, то нет. Я успокоил твою душу?

Котикова неясно шевельнула бровями. Виктор сверкнул очами.

— Я ни о чем не жалею. И даже готов повторить, — он посмотрел на неё совсем по-другому. — Можно?

У Лики хватило сил только на кивок. Она видела, как Виктор, будто в замедленной съёмке, наклонился к ней и прижался губами, мягко, едва ощутимо надавливая. Котикова расслабилась и позволила себя целовать — в губы, в щеки, в глаза — куда только хотел Виктор. Эти поцелуи будто покрывали не только её лицо, но и сердце, руки, излечивая их от ран. Ощущения совсем отличались от прошлого раза. Если на озере в ней бушевали чувства, все тело пробивало электричество, то сейчас его, наоборот, кутали волны нежности и любви. И все страхи мельчали и испарялись под этим набором. Подарив Лике последний поцелуй, Виктор прошептал:

— Я уже не хочу заниматься русским…

Котикова будто протрезвела.

— Что значит не хочу? Надо!

Виктор рассмеялся и усадил ее за стол, раскладывая папки и тетради.

***

В конце недели брат Виктора привёз домой лошадь на побывку. Младший Васнецов решил не упускать шанса.

— Её же не просто так привозят. Ей надо отдохнуть?

— Я уже провел техническое обслуживание, — подмигнул парень. — Он рвётся вас покатать.

На развилке Виктор отдал ей продукты из магазина, и они отправились по разным сторонам: Васнецов — за лошадью, Лика — за сестрой. Погода стояла жаркая, Котикова размахивала широкой юбкой, воображая, как они с Виктором поедут на белом жеребце в закат. Ну, не совсем на белом — может даже в яблоках, и не в закат, а в зенит, все-таки стоял обед. Но кто берет в учёт детали?

Аня уже ждала под дверью.

— А как её зовут? А какого она цвета? А она ест сахарок?

— Малышкинс, вот Вик придёт — у него и спросишь. Я не знаю.

Аня нетерпеливо прыгала вокруг Лики, пока та раскладывала продукты, а потом бежала на две улицы вперёд — и вот на дорогу к полям выехал Виктор, верхом на сером в белых пятнышках жеребце с роскошной, заплетенной в косички гривой. Аня завизжала и бросилась вперёд, Лика едва успела схватить её за руку и не дать умереть под копытами лошади. Васнецов спрыгнул вниз, поправил попону.

— Готовы?

— Да! — взвизгнула Аня. Виктор поднял её на руки и дал погладить лошадиную морду.

— Его зовут Ахиллес, — Васнецов протянул ей из сумки морковку. — Он очень быстрый и ласковый.

Лика нежно провела пальцами по щеке и гриве лошади — слишком шикарный мужчина. Жеребец не отвлекался и жевал морковь, слюнявя пальцы Ани. Виктор залез на жеребца и посадил перед собой Аню.

— Давай мне руку и ставь левую ногу в стремя. Правую — перекидывай.

Лика поняла, что немного не рассчитала с юбкой, и, стесняясь, что она задирается, запрыгнула на лошадь позади Виктора.

— Держись за седло, — он положил её руки на ободок. — Я могу упасть, седло — нет.

Он тронул лошадь. Ахиллес, недовольный таким весом, медленно поплелся вдоль полей. Аня ерзала, гладила лошадку и размахивала руками, радуясь, что Виктор её держал, Лика — глядела вокруг, чувствуя, как под ней шевелится лошадь. Через несколько метров Васнецов подшпорил жеребца, и ахеец перешёл на рысь. Они ехали вдоль жёлтых полей подсолнухов, низкой пшеницы, маленькой зелёной картошки и размашистой клубники. Лика с удовольствием ловила лицом потоки ветра и вдыхала запах травы, пыли и Виктора. По небу над ними плыли пушистые белые облачка, постоянно превращающиеся то в овечку, то в птицу, то в чудище заморское.

Вскоре Виктор свернул на небольшую полянку, на которой словно была расстелена скатерть-самобранка: на покрывале стояли напитки, еда в корзиночках, валялись ракетки для бадминтона. Рядом носились ребята с Дашей, «пятная» друг друга. Даша постоянно проигрывала.

— Привет, — замахала им Аня.

— О, Котиковы в полном составе!

Виктор помог спуститься Лике и снял с лошади Аню, которая, точно заведенная мартышка, понеслась к Ярославу.

— Пойдём на маковое поле, или есть хотите?

— Перекусим, — ответила Аня, болтая ногами на руках Роси.

Даша в белом платье с васильками достала из корзинки бутерброды и фрукты. Лика села помочь ей нарезать, боковым зрением поглядывая, как Виктор привязывает жеребца.

— Когда ты собираешься в город? — спросила вдруг Даша.

— В конце месяца, скорее всего. А что?

— Ты предлагала погулять по магазинам…

— Точно! Я обязательно тебя позову, как поедем.

Даша улыбнулась и предложила ей яблочко. На поляне раздался визг: Паша и Рося раскачивали Аню за руки и ноги, грозя выкинуть её в кушери. Котикова младшая кричала и смеялась, пока парни действительно её не кинули — прямо в руки Игорю. Лике не понравилось это, но она побоялась обидеть друзей.

— Эй, осторожнее! Сейчас споткнёшься и уронишь её на корягу. Кончайте эти игры, — грозно крикнул им Виктор.

— Да ладно тебе, весело же малышне, — попытался возразить Рося, к которому уже снова на руки лезла Аня.

— Небезопасно.

— Идите есть, — прервала их Даша.

Аня плюхнулась на ковёр рядом с сестрой, бросив тапки. Лика приобняла её одной рукой за грудь и почувствовала, как бешено стучало у сестры сердце.

— Попей водички, малышкинс, — попросила она, протягивая стакан.

Аня послушалась, правда, вылив половину на себя.

— Эх, красота, — заявил Рося, закидываясь бутербродом с килькой. — Вот бы все вот это, а не ваши ЕГЭ-мугэ, вот ради чего стоит жить! Травка, птички, фрукты и никаких тебе гласных с косинусами.

— Придёт осень, а потом и зима — травка исчезнет. Что же тогда будешь делать? — спросила Лика.

— Начнётся листопад и уборка урожая, а потом — снегопад и бури, печка на дровах и соленья. Всегда дело найдётся.

— Ну полюбуешься ты на это ещё год, два. Неужели за семнадцать лет не насмотрелся? — спросил Виктор.

— От этого нельзя устать. Неужели ты не черпаешь силу в этих полях?

— Черпаю. Но я могу закрыть глаза и до миллиметра описать всю округу вблизи: каждый дом, каждого человека, каждую травинку.