Поляк

45

За те дни, что остаются до вылета в Барселону, у нее еще есть время, чтобы привести мысли в порядок, придумать заново историю, которую она собирается рассказывать самой себе и которая станет ее историей. Это была короткая связь, решает Беатрис. Интрижка с заезжим музыкантом (она использует английское слово: «fling»), не без приятности, но теперь все кончено. Если проницательная Маргарита ее заподозрит («У тебя кто-то был! Я же вижу!»), она не станет отпираться. «Это тот польский пианист, которого ты пригласила в Барселону, помнишь? Он выступал на шопеновском фестивале. Он свободен, я свободна, мы провели вместе несколько дней. Ничего серьезного. Уверена, для него это не впервой».

Она готова допустить, что ее история будет неполной и в некоторых аспектах недостоверной. Но, заглянув к себе в душу, не находит никакого темного осадка: ни сожалений, ни печали, ни тоски – ничего, что омрачило бы будущее.

Ничего серьезного. Можно ли считать любовь состоянием нашего ума или нашего бытия, явлением, образом, неумолимо отступающим в прошлое, на задворки истории, даже стоя у нас перед глазами? Поляк любил ее, по-настоящему – и, вероятно, любит до сих пор, – но он и сам пережиток истории, эпохи, когда, чтобы воплотить желание в реальность, его требовалось разбавить капелькой недоступности. При чем тут Беатрис, его возлюбленная? Уж ее-то никак нельзя назвать недоступной. Напротив, слишком доступной. «Приходи навестить меня в моем доме. Приходи навестить меня в моей постели». И если в самом конце ей удалось избавиться от клейма легкодоступной женщины, то лишь благодаря тому, что она дала отставку поляку, который, несомненно, в эту самую минуту сочиняет собственную историю о жестокой испанской любовнице, оставившей на сердце шрам, который будет не так-то легко залечить.

Часть четвертая