Поляк

7

Она, Беатрис, родом из культурной семьи. Ее дед по отцовской линии, будучи студентом университета в Саламанке, видел, как книги сжигали публично, и никогда об этом не забывал. «Настоящее варварство», – говорил он. Впоследствии дед стал профессором права и собрал внушительную библиотеку, перешедшую по наследству ее дяде Федериго. «Сжигание книг – прелюдия к сжиганию людей» – это дедово высказывание было частью семейного фольклора. Дед умер, когда Беатрис было пять лет; она помнит только крепкого старика с колючей бородой и его трость с набалдашником из слоновой кости.

Сжигать письма не то же самое, что сжигать людей. Каждый день люди жгут старые письма. Жгут, потому что в них нет ничего важного или потому что испытывают смущение, читая, к примеру, послания от тех, в кого были влюблены в детстве. Более или менее то же самое верно и для дневников. Однако восемьдесят четыре стихотворения поляка – не письма, если только в некоем особенном смысле, и не дневник – и снова лишь в некотором, неочевидном смысле. Это рукопись, а значит, зародыш книги. Сжигание стихов больше похоже на сжигание книг, чем на сжигание старых писем. Можно ли считать сжигание стихов актом варварства, прелюдией к сжиганию людей?

Ответ не столь очевиден. В Испании поляк никто, и никому не интересны его любовные похождения. Но не в Польше. Там мысли известного интерпретатора великого национального композитора о времени, проведенном между ног женщины, могли бы вызвать известный интерес и даже гордость. Для поляков сожжение его писем определенно может сойти за варварство. Цивилизованным поступком, несомненно, было бы вернуть стихотворения в польский музей Шопена или в коллекцию рукописей национальной библиотеки. Вернуть анонимно, чтобы ни сейчас, ни в будущем никто не постучался к ней в дверь и не спросил: «Так вы и есть истинная Беатриче? Женщина из Барселоны, между ног которой Витольд Вальчукевич обретал духовные откровения?»