Дата Туташхиа

* * *

В притче и философский вывод, и система доказательств-назиданий обращены ко всем, носят универсальный, общечеловеческий характер: они легко могут заслонить своеобразие, особенности героя, чей пример дал нам возможность убедиться в справедливости того или иного нравственного постулата. Сохраняя признаки развернутой притчи, роман «Дата Туташхиа» постоянно держит в центре повествования резко выраженную человеческую индивидуальность. Эта особенность обеспечивает роману особое место не только в новейшей грузинской прозе, но и вообще среди произведений нашей современной литературы, разрабатывающих притчевые принципы письма.

«Человек есмь!» — всегда имеет право сказать о себе герой романа, на протяжении всего своего духовного восхождения. Принимая на плечи целое мироздание, он не гнется под этой безмерной тяжестью, потому что не теряет в себе ничего человеческого. Вынужденный волею обстоятельств заглянуть в самые мрачные бездны человеческой натуры, Дата в конечном счете не расстается с верой в способность людской души к очищению и возрождению. Его жизнь, исполненная гуманного смысла, приобретает монументальные черты нравственного подвига.

Говорить о содержательной стороне романа — задача неблагодарная. Исчезают тонкие смысловые оттенки, а именно они важны, когда трактуются проблемы духовного порядка. Остается надеяться, что именно к оттенкам повествования окажется чуток заинтересованный читатель «Даты Туташхиа».

Дата часто попадает в «очищенные» ситуации; автору важно как можно полнее раскрыть жизненное кредо героя на разных этапах его духовной биографии. Немало помогает этому амплуа Даты. Абраг, человек вне закона, при любой встрече с другими людьми вступает в отношения, четко проявляющие позиции обеих сторон. Но как бы ни был уникален образ жизни абрага, он не может осуществляться вне реальной социальной среды, реального времени.

Ощущение неминуемого краха царской империи пронизывает размышления самых разных персонажей романа — сознательных революционеров, террористов, играющих в анархическую фразу, либеральных интеллигентов, светских дам, жандармов. Сутолока мнений, реплик, речей не мешает увидеть, как исподволь поляризуются силы, которым суждено встретиться в смертельной схватке. Дата Туташхиа из тех, кого категорически не устраивает существующий порядок вещей («…ни про политику, ни про партии слушать не хотел, политически темный был человек, но что хуже царя и жандармов быть не может, знал отлично», — сообщает анархист Никифоре Бубутейшвили). Знаток своего дела, жандармский генерал, граф Сегеди не случайно говорит о Дате: «Подобные авторитеты во. время стихийной смуты становятся вождями черни». Речь о высоком. нравственном авторитете борца за справедливость, представляющем для монархического строя особую опасность.

Двоюродный брат и двойник Даты, Мушни Зарандиа, — прежде всего идейный противник абрага. Окинув взглядом историю человечества, Мушни пришел к выводу, что роль «материального прогресса» и социальных изменений сильно преувеличена: «…общечеловеческие печаль и злосчастье, беда, горе, неудовлетворенность и ненасытность были те же, что и в эпоху каменных орудий или сохи; менялось все, кроме духовной жажды, то есть самого человека.

Из этого вытекает…что замена одной социальной системы другою не оправдана».

Не правда ли, целая философская платформа? И Мушни отстаивает ее на протяжении всей жизни, становясь одним из столпов жандармского ведомства. Зарандиа и Туташхиа, охранитель и разрушитель, — они как две чаши весов, как живой символ стремления действительности к равновесию…

Наверное, невозможно перечислить все козни преуспевающего жандарма в его борьбе со знаменитым абрагом. Скажем, что обреченный общественный строй защищается любыми средствами, и это будет верно — как вообще, так и применительно к данному случаю. Но у поединка Даты и Мушни есть особый смысл — он открывается совсем незадолго до романного финала, когда Зарандиа произносит: «…даже от Христа ничего б не осталось, не продай его Иуда за тридцать сребреников. Мученическая смерть Христа послужила его бессмертию и его славе. Этот финал был предусмотрен Иудой заранее как необходимый, ради него он совершил то, что совершил, заранее и точно рассчитав все последствия. В это я теперь верю твердо». Совсем в ином свете предстает деятельность Мушни — он ведь не только ревностно защищал устои империи, но и посылал Дате испытание за испытанием, давая абрагу необычную возможность отстаивать на практике свое мировоззрение, обогащать и углублять его. Зарандиа сознательно и долго готовил мученический финал для Даты, и венцом его дьявольского творения стала мысль об убийстве Туташхиа, внушенная незаконнорожденному сыну абрага. Так стремился Мушни в число тех, «кто обеспечивает имени героя бессмертие». И когда Дата погиб, оказалось исчерпанным и жизненное назначение Мушни Зарандиа — он умер от меланхолии несколько лет спустя…

Автор весьма холоден к тому, что принято называть субъективной честностью. Оба его героя — субъективно честные люди. Оба идут по избранному пути, руководствуясь формулой: не могу иначе. (Именно так определяет «причину действия» того и другого проницательный граф Сегеди.) Это сходство героев, как и сходство физическое, только подчеркивает, что существо личности определяют ее нравственные устои, верное понимание, что есть добро. «Не могу иначе» — всего лишь красивая, ничего не значащая фраза, пока она не наполнена определенным содержанием.

Наделяя Мушни немалыми достоинствами, автор оказался прав, ибо центральный поединок романа приобрел не только содержательность и остроту, но и философское наполнение. Социальный и политический контекст поединка причудливо соединяется, взаимодействует с философским, извечным его контекстом. Такова одна из главных особенностей романа «Дата Тутахшиа».

Его герой — герой идеальный, и он остается таким, даже совершая ошибки и творя несправедливость. Как принести в мир добро, как сделать человека способным к добру? — вопрос, как доказывает роман, безмерной сложности, им освещена вся жизнь Даты, и вся его жизнь — ежечасный, ежеминутный поиск ответа.

Дата — одинокий искатель истины. Отчасти причиной тому его характер, отчасти — отторгнутая от общества жизнь абрага. Да и автору, помните, важно показать значение индивидуально, самостоятельно обретенного человека нравственного опыта. В полном соответствии с логикой своего мировоззрения Туташхиа отказывается примкнуть к революционерам, хотя бесспорно сочувствует им и во время восстания в тюрьме без колебаний становится рядом с ними.

Не станем обвинять Дату в индивидуализме — это было бы не очень справедливо. Весь ход повествования-притчи подвигает к мысли, что истину, как бы проста она ни была, каждый человек открывает для себя сам и делает нравственный выбор — сам, и он не вправе заслоняться от действительности ни опытом предшествующих поколений, ни мировоззрением, которое выработали окружающие его люди. Именно эта мысль, чья актуальность не требует доказательств, во многом «держит» конструкцию романа.

Иногда герой напоминает медика, который испытывает на себе новое лекарство. Он ведет эксперимент самоотверженно и бесстрашно, только проверке каждый раз подвергается вновь найденное средство излечения людей от тяжких нравственных недугов.

В самом начале своих скитаний Дата чистосердечно помогает людям нищим и обездоленным, отставному солдату и его жене, — чтобы с удивлением убедиться, что те, разбогатев, угнетают более слабых и только сеют новую зависть там, где ее и раньше было достаточно… Туташхиа всегда берет нравственный постулат, кажущийся элементарным, очевидным, не требующим доказательств, и начинает искать эти доказательства. Ему чужд скептицизм в одежке всезнания, но он старается ничего не принимать просто так, на веру.

Казалось бы, что может быть естественнее, чем разъяснить людям, попавшим в унизительное, угнетенное положение, причину их состояния, помочь им распрямиться? Так и поступает Дата, увидев, как в дальней «святой» обители ханжа и святоша Сетура нещадно эксплуатирует своих подопечных, жалких бедняков. (Сочно выписаны разглагольствования Сетуры, вроде: «Лишн человека страха, он тут же почувствует себя несчастным», «Человеку нельзя говорить, что он человек, иначе он тебе скажет: «Раз я такой же, как ты, слезай со своего места». Или: «Лучше новую надежду придумать, чем заработок увеличить». Кстати, о надежде в понимании Сетуры. Подопечные его, как великого праздника, ждут момента, когда туннель, который они роют, соединится с колодцем, где сидит специальный дежурный, и грянет колокол. Дело только в том, что туннель все время удаляется от колодца… Куда как непрост демагог Сетура, и притча эта куда как непроста.) А завершается благое вмешательство Даты в чужую жизнь нещадным избиением, и бьют его как раз те, к кому он шел с открытым сердцем.

Можем ли мы понять героя, когда он решает ни во что не. вмешиваться, никому не помогать — ни словом, ни делом? В какой-то мере да. А вот в горном духане, по сути, из-за невмешательства Даты происходит преступление — распоясавшиеся разбойники убивают хозяина духана и соблазняют его алчную и глупую дочь, которая после всего случившегося сходит с ума.

Романист сочувствует своему герою, но не склонен его щадить. Дата хочет познать мир, тайные пружины человеческого поведения, саму суть человека, а это слишком серьезная задача, чтобы удовлетвориться ее облегченным решением.

Довод, и немедленно — контрдовод. В таком построении вещи есть известный рационализм. Признаем его правомерность: вряд ли можно считать истину доказанной, пока не исчерпаны все аргументы против нее.

«И рек тогда Туташха:

— Убила любовь не ее слабость, а сила врага, ибо не было у нее ни острого меча, ни крылатой стрелы, ни железного панциря, дабы защитить достояние свое…

И воссел богатырь на белого коня, вознес копие к солнцу и поклялся отныне попирать и карать зло только силой».

Множится список добрых дел, совершенных Датой с помощью силы, с помощью оружия и своей репутации лихого абрага. Он освобождает людей, захваченных грабителями, жестоко наказывает предателя, справедливо приговаривает к смерти убийцу. Казалось бы, о чем еще может мечтать абраг? И можно было ждать, что последуют, новые приключения и новые подвиги благородного скитальца с маузером, но… Все больше беспокоит Дату положение близких людей, вынужденных из-за него терпеть множество неудобств. Все сильнее распространяются слухи (не без помощи Мушни Зарандиа), приписывающие Дате тяжелые, кровавые преступления, совершенные другими, и от него начинают отворачиваться люди. Все острее ощущает Туташхиа тщету своих усилий в борьбе со злом, наполняющим мир, владеющим человеческими сердцами.

Дважды пытался примириться с властями этот человек, чью незаурядность признавали даже противники, и оба раза — безуспешно. Он двигался к своему трагическому концу, чувствуя подсознательно, что идея его жизни постепенно исчерпывается… Даже в схематическом пересказе эволюция главного героя романа удивляет своей трудной многоступенчатостью. Он, кажется, не пропустил ни одного возможного ответа на вопросы, волновавшие его всю жизнь. Как редкое парение духа — последний поступок Даты Туташхиа, его стремление исчезнуть в морской волне, чтобы не осталось тело, чтобы убивший его сын не смог получить награду и тем самым умножить зло на земле.