О любви и не только

К тому времени многие офицерские семьи получили жильё в спальном районе Будапешта Kertvaros, который был гораздо ближе до центра столицы. Отец даже возил меня на осмотр новостройки, мы довольно долго пробирались через ямы и строительный мусор, пока нашли свой дом и квартиру: это была типичная однокомнатная «хрущёвка» (egyhon–однушка) с печным отоплением, уголь хранили в кладовке, но с газовой плитой на кухне. Как мы потом размещались в маленькой комнатушке вчетвером, сложно описать: стояли четыре раскладушки одна к одной, печь быстро остывала и зимой было холодно. Отец додумался греть на плите кирпичи, благо стройка ещё продолжалась, и класть их рядом. Но это было позже, а поначалу он доверил мне вселиться самому. Приехав с друзьями отметить новоселье, я долго не мог найти свой дом – всюду стояли одинаковые пятиэтажки. Наконец кто-то заметил табличку с нужным номером, но я засомневался – вокруг не было ни ям ни канав, а лежал аккуратный газон с цветами, небольшими деревцами и зелёными лавочками рядом!

Мы с отцом были первыми новосёлами, потом сюда заехали другие жильцы. Наша улица 926-ik utca тянулась далеко вдоль квартала новостроек, а с другой стороны были частные домики с цветущими вишнями и абрикосами, вот почему весь микрорайон назвали: Kertvaros – садовый городок.

Альбина жила в другом конце улицы, после школы автобус отвозил сначала меня, но я не выходил, а ехал дальше. Мы долго гуляли по маленьким улочкам вдоль садов, говорили, спорли и мечтали. А когда непогода или темнело, уходили в подъезд , сидели, обнявшись, на подоконнике между этажами и целовались в темноте. Если кто-нибудь заходил и включал свет, мы успевали отодвинуться и убрать руки. Но свет автоматически гас, я опять прижимал к себе её маленькие груди, целовал губы вкуса мёда и вдыхал цветочный запах волос…

Но эту идиллию прервала рыжеволосая красавица, которая появилась в классе после Нового года. Весёлая и озорная Валерия Легостаева сразу привлекла к себе общее внимание, но я опередив всех, подсел к ней на последнюю парту, других мест больше не было, всё таки тёзка! Да и сама Лидия Петровна предложила мне помочь новенькой догнать школьную программу. Но Лера, так она просила себя называть, не сильно интересовалась задачками и упражнениями, а больше анекдотами, которых я знал множество. Альбина, естественно, поджала губы, но не подавала виду, что ревнует. Наши прогулки прекратились, тем более, что я стал задерживаться, Леру поселили в школьном общежитии, и часто добираться домой самостоятельно.

Окончательный разлад наступил в день рождения Альбины, куда пригласили всех, но пришли лишь те, которые хотели получить хорошую оценку по литературе. Я метался в поисках поларка, но купил лишь красный цветок в маленьком горшочке – на букет из живых цветов денег не хватило, а лазить по чужим садам я не решился. Мой «Аленький цветочек» был благосклонно принят, но сама Аля демонстративно обслуживала гостей – разносила еду, пирожные и кофе. А я ухаживал за Лерой, подливал ей (и себе!) вино, шутил и веселил, и, конечно, танцевал с ней.

Пришла пора расходиться и я вызвался проводить Леру до общежития, куда надо было ещё добраться. Когда мы вышли из подъезда, нам чуть ли не на голову свалился маленький горшочек с цветком. Лера испугалась, а я, узнав свой подарок, прижал её к себе и успокоил: это ветер сдул у кого-то с окна!

Затем романтическая пездка в полупустой электричке, уговоры часового, потому что я не взял общий пропуск, прокрадывание в комнату, где уже сопели Вера с Надей. Что было потом, я смутно помню, потому что растаял от вина или близости девичьего тела: объятия, поцелуи, горячие слова. Когда на койках зашевелились соседки, наступило отрезвление – я соскользнул с кровати, где лежал не раздевшись,выскочил из общаги и помчался по шоссе домой. Путь был неблизкий, но я бежал быстро: душа пела, а тело летело! Отец храпел и не заметил моего отсутствия, а мать с сестрой в очередной раз уехали в Союз. Однако все неприятности меня ещё только поджидали…

В понедельник на уроке литературы мы с Лерой как обычно шептались и разговаривали за последней партой, как вдруг Лидия Петровна подняла её: «Повтори, что я только что сказала!» Конечно, Лера не знала и молчала. Результат: «Садись, два!» Тут не выдержал я: «За что двойка, это не справедливо! Я её отвлекал.» – «Тогда ответь за неё ты» Но я не стал ничего говорить и упорно молчал, хотя вокруг все зашипели подсказку. «Теперь и тебе два, защитник!» Тут уж не выдержала Лера и стала тоже возмущаться. «А Вас, Легостаева я вообще попрошу удалиться, Вы мешаете мне вести урок» – прозвучало как приговор. «Тогда уйду и я!» И мы с Лерой покинули загудевший как улей класс. Гуляли по территории части, ели мороженое в кафешке, бегали, смеялись и целовались…

Когда пришли после всех уроков в класс за портфелями, там нас ожидал настоящий педсовет: завуч и пара учителей. Нас стали журить за поведение, грозили сообщить родителям Легостаевой, а моим нет, потому что матери опять не было, а отцу бесполезно. Я уже хотел было попросить прощения, как вдруг Лидия Петровна сказала: «Ты думаешь, что за какой-то цветочек можно обижать мою дочь?» Я понял, откуда ветер дует и промолчал.

Упорно молчал я и на уроках литературы и получал двойку за двойкой. В результате два в четверти и четыре за поведение, а это хуже, чем два за предмет. В школе все говорили о нашем «любовном треугольнике» и осуждали «злую мать» Начинались весенние каникулы, многие уезжали домой, в том числе и Лера. А Лидия Петровна задала нам самостоятельно прочитать «Молодую гвардию» и написать сочинения про любимых героев.

Я с головой погрузился в героическую повесть советского писателя Фадеева о подвиге комсомольцев в оккупированном немцами Краснодоне в годы Великой Отечественной войны. «Молодую гвардию» я уже читал и любил, но снова перечитал знаменитую книгу от корки до корки и решил писать сочинение про Любовь Шевцову, которая мечтала стать актрисой и выдавала себя за неё, чтобы выведать военные секреты у немцев. Я даже исписал целую тетрадку о характере, поступках и героизме молодой комсомолки Шевцовой со ссылками на цитаты, котлрые отметил в книге закладками. Осталось только ждать начала учебных занятий.

Первый же урок литературы был посвящён «Молодой гвардии». Лидия Петровна по очереди называла имена главных героев: Олег Кошевой, Ульяна Громова, Сергей Тюленин и выбирала отвечать тех, кто поднимал руку. Когда дошла очередь до Любови Шевцово, поднял руку только я, заранее предупредив всех, что эта героиня – моя. Поджав губы, Лидия Петровна вызвала меня, сказав, чтобы я был краток, потому что до конца урока осталось мало времени.

Вот и наступил мой звёздный час: я читал свой «опус», то возвышая голос, то переходя почти на шёпот, изображая то немцев, то молодогвардейцев, подкрепляя своё выступление цитатами из книги, как вдруг прозвенел звонок. Но никто не тронулся с места и все закричали: «Пусть дочитает!» В класс заглядывали удивлённые ученики, что это мы сидим на перемене? И я дочитал до конца. Сначала была тишина, потом аплодисменты, когда Лидия Петровна вывела в журнале жирную пятёрку. Все повскаали с мест с криками: «Ты как артист! Тебе надо стать писателем!» Меня поздравляли, словно я защитил диссертацию, и только Аля сидела с равнодушным лицом, силясь показать, что ей всё равно. А вот та, для которой я и старался, Лера, осталась действительно равнодушной – высокие материи её не интересовали…

Но не это было для меня шоком, а то, что Лера как-то заболела и когда я пошёл навестить, в её комнате уже сидел … Генка из 10-го. Потоптавшись и спросив про здоровье, я ретировался и решил забыться, полностью погрузившись в учёбу. Очередная реформа школьного образования установила 8-й класс выпускным, и впереди нас ждали экзамены. Надо было исправлять плохие оценки и серьёзно готовиться, ведь мы учились кое-как, высчитывая, кого спросят, а кого нет. Перед уроками договаривались, чтобы те, кто учил, тянули руки, учителя это любят и не вызовут тех, кто профилонил. Но система давала сбой, и однажды я глупо попался на этих подсчётах.

Была у нас учительница по физике, милейшая особа, которая спрашивало точно по списку по три человека за урок. Подсчитав свою очередь, я беспечно «филонил» и не учёл того, что многие отсутствовали по болезни – гулял грипп. Когда меня неожиданно вызвали, я долго топтался у доски и тупо смотрел на металлические шарики на верёвочках, потому что даже не знал, о чём идёт речь! Мне подсказывали, но из всеобщего шёпота я ничего не мог понять. Наконец общими усиличми я что-то пробормотал о силе действия и противодействия. На что обаятельная Марго мне сказала: «Вы сегодня плохо подготовились, салитесь, четыре!» А я думал, что влепит трояк, сработал авторитет примерного ученика!

Самая короткая четвёртая четверть пролетела быстро, экзамены я сдал на отлично, по годовым отметкам подкузьмила только литература. Лидия Петровна хотела поставить три, но под давлением учителей согласилась лишь на четыре. Выпускного особенного не было, все просто разъехались по ломам: кто в Москву, кто в Ленинград, кто в Ригу, а я во Львов. Восьмой класс позади, а кто вернётся в девятый было неизвестно. И рыжеволосую Леру Легостаеву я больше не видел, зато черноволосую Аню Грамову встретил вновь несколько лет спустя. Но это будет в более взрослой жизжи и в другой главе.....

ГЛАВА 2: Будапешт – столица мира.

Осенью 58-го года , окрепшие и подросшие, загорелые и возмужалые, мы почти в полном составе вернулись в родную школу. Не было только Леры, её родителей перевели, кажется, в другую страну, да и Генки не стало, он окончил десятый класс ещё до реформы, а нам предстояло учиться до одиннадцатого. Приехали и неразлучные подруги Вера с Надей, похорошели, пополнели, приобрели красивые женские формы. Появилась и новенькая –Фатима Уразбаева, мы её окрестили Фаей. Очень миленькая и смешливая татарочка, она сразу приглянулась Филлиппу Латипову, его все звали просто Филя, но он не обижался, хотя был крепко сложен и мог если надо и поколотить. Я же решил больше не связываться с противоположным полом и приналёг на учёбу.

Учиться было легко, программу двух лет растянули на три года, уроки русского языка отменили, дали больше немецкого, ещё географию и биологию перенесли из седьмого класса в девятый. К тому же у нас не было военной подготовки, ведь мы жили в дружественной стране, и занятий по труду. Мы не сколачивали табуретки, а девочки не вышивали крестиком. Я выполнял дома только письменные задания, а устные схватывал от учителей на уроках, так что свободного времени было много. Его я посвятил изучению венгерского языка, записался на курсы при доме офицеров. Хотя общаться со сверотниками я мог, свободно изъяснялся на улице и в магазине, но серьёзных знаний не быпо.

На курсах занимались в основном молодые жёны офицеров, которые смотрели на меня свысока, но я не обращал на них внимания. Мать туда не ходила, а в свои частые походы на рынок или в магазин вполне обходилась тем запасом, что имела. Правда, она всегда путала словосочетания nem kell – нет, не надо и nincs – нет, не имеется. Kогда ей предлагали какой-нибудь товар и мама говорила nincs, продавцы думали, что у неё зтого продукта нет и клали его ей в пакет. Поэтому в магазин ходил чаще всего я, заранее написав список на венгерском, а полная в очках с толстыми стёклами продавщица, которая мне очень симпатизировала, носилась за прилавками, собирая из разных отделов всё по списку в один пакет. Правда, и я оскандалился однажды, попросил Margit, так её звали, вместо egy kilo kenyеr– кило хлеба, его продавали на вес, egy kilo kenyv – килограмм книг, чем насмешил всех окружающих.