О любви и не только

Это очень красивая женщина, но с ней у меня ничего не получилось, она была симпатией нашего режиссёра Алика Земцова, бывшего мужа Зинаиды Дехтярёвой. Роли героев– любовников были ему уже не по возрасту, но режиссёр он был неплохой: поставил нашумевшую пьесу «Валентин и Валентина», которую переиначил в «Он и она». Роль героини досталась, конечно, Вале, а героя играл Микола Задорожний, грубоватый и недалёкий парень. Его друга изображал я, появляясь на сцене один раз – в эпизоде вечеринки. Я дал волю своему «таланту» – пел, играл на пианино, который специально вытаскивали из-за кулис, острил и веселил всю компанию, Алик поощрял импровизацию. Он же придумал приём, когда герои находились на сцене за прозрачным занавесом в полной темноте, освещая свои лица фонариками лишь во время реплик – из зала это выглядело очень эффектно.

Лариса играла роль подруги героини и появлялась на сцене несколько выходов, мне же оставалось только на неё смотреть. Иногда к нам приходил Эдик, он устроился в Театр юного зрителя, где играл злодеев, бармалеев и леших. Он «ухлёстывал» за Валей, она же избегала его, хотя со мной была мила. Эдик же говорил про сестёр Гршиных: «Мы возьмём их молодостью и красотой!» Позже Валя поступила в Киевский институт театра и кино и даже снялась на студии Довженко. Однажды она приехала на премьерный показ своего первого фильма в кинотеатр «Мир», что построили на пустыре возле Старого рынка. Мы пришли почти всей компанией, даже Эдик был с нами, еле пробились в зал, помогла билетёрша, которая тоже играла у нас. Валя держалась просто и естествено, нам была очень рада и представила своего мужа – симпатичного молодого актёра, и Эдик сник. Фильм был так себе, история о том, как из детского садика сбежал маленький мальчик, но ведь главную роль – воспитательницы сыграла наша подруга по крубу – Валентина Гришина! А Лариса вышла замуж за военного офицера и он увёз её то ли на Крайний Север, то ли на Дальний Восток…

А пока наш спектакль «Он и она» пользовался большим успехом, мы показывали его на разных культурных площадках, например, в клубе железнодорожников, где был огромный зал с двухярусным балконом. Ничего, что после спектакля были танцы, из-за чего, собственно, и приходили молодые люди в клуб, но и нас они принимали очень хорошо. Тогда у молодёжи почти единственным культурным развлечением были танцы, которые каждую субботу и воскресенье проводили в этом же клубе, под названием «железка», в нашем – «связь», в клубе трамвайщиков, почему-то – «сарай», по внешнему виду, наверное. Летом танцы проходили на открытых местах, в парке Культуры, например, танцевальная площадка была ограждена решётчастым забором, поэтому её и называли – «клетка». Но там частенько случались потасовки и драки, в связи с чем постоянно дежурила милиция. На танцах молодые люди встречались, знакомились, влюблялись, был даже неписаный закон – последний танец с девушкой, которую идёшь провожать.

Но я на «танцульки» не ходил, у меня были другие, более «высокие» интересы. Директор клуба связи Евгений Моисеевич Мильтон, представлял себя: художественный руководитель Ежи Мильтон, с ударением на первом слоге, потому что «мильтон» – это прозвище милиционера. Он не только устраивал нам «гастроли», без которых театр мёртв, но и приводил знаменитостей. Однажды к нам пришла известная киноактриса Инна Макарова (фильмы: «Дорогой мой человек», «Высота», «Девчата»). После спектакля она пообщалась с нами и устроила, как сейчас говорят, «мастер-класс». Кстати, в нашем клубе начинал свою творческую деятельность знаменитый режиссёр Роман Виктюк. Его эпатажные «Служанки», где главные женские роли играют мужчины, до сих пор вызывают неоднозначную реакцию.

Я был знаком с Борисом Озеровым, студентом политеха, который сам ставил неординарные постановки. Хорошо помню его агит-плакат о Великой отечественной войне, где одни юноши и девушки, одетые в военную форму, читают со сцены письма солдат с фронта, а другие под музыку и грохот канонады изображают прочитанное. Эта постановка вызвала большой резонанс не только в любительском обществе, но и среди профессионалов. Когда я спросил Бориса, не хочет ли он стать режиссёром в театре, ответ был: «Нет! В самодеятельности я ставлю так, как хочу, а на профессиональной сцене меня сразу зарубят.» Через несколько лет мы встретились с Борисом Озеровым в промзоне НИИРТИ, где я работал редактором технической документации, а он простым инженером. Но уже имел свой любительский театр, однако это будет другая история.

Таких как мы объединяло не столько «высокое» искусство, но и тёплые дружеские отношения. Часто встречались не только на пдмостках сцены, но и вне их. Душой компании кроме меня была Нина Коняева, которую Борис называл шутливо Лошадкиной, намекая на её лицо и внешность. Она не обижалась, в театре всегда на вторых ролях и успевала вовремя добывать реквизит и приготовить что-то вкусненькое на посиделках у неё дома. Мы сообща читали польские журналы, которые не купить в киоске, но там работала её мама: «Przekruj», «Kino», «Film», «Kobieta i zycie» (Женщина и жизнь). Понимали многие, но прочитать было трудно из-за сложных щипящих согласных. Но Нина читала мастерски и я научился у неё. Однако нам легче было слушать польское радио, которое тогда казалось звуковым окном в другой, неведомый, но свободный мир…

Кончилась промозглая зима, прошёл холодный март, мокрый апрель, наступил первый по-настоящему весенний месяц май. И Львов укрылся в ярко-зелёное одеяние, в самом центре и в палисадниках частных домов на узких улочках зацвела сирень, на входе в Стрийский парк расцвели магнолии – на деревьях ещё ни одного листочка, зато ветки усыпаны большими пахучими цветками. Буйство весенней природы так и тянет прогуляться, разнежиться, влюбиться. Но расслабляться нельзя, впереди – зачёты, экзамены, к которым надо готовиться.

Весенняя сессия оказалась более провальной, чем зимняя, я по два раза сдавал почти каждый предмет, кроме марксистско-ленинского учения, а химию не сдал даже с третьего раза, так и уехал на море в Одессу с хвостом. Укатил один – театры разъехались на гастроли, с Зайкой контакт потерян – её нефтяной факультет перевели в Дрогобыч, поближе к производству, а про Аню я давно ничего не знал, хотя постоянно искал. Горячий песок, яркое солнце и солёная вода должны были развеять мою тоску и снять сердечный стресс…

Одесса, о ней можно говорить только словами из песен: «Жемчужина у моря, в цветущих акациях город», который с детства вошел в мою кровь и плоть. Ещё мальчишкой я приезжал сюда вместе с мамой и братьями на целое лето в гости к тёте Шуре, которую прозвали Кока. В её тесной квартире становилось шумно и весело, мы часто спали просто на полу, а утром, наскоро перекусив хлебом с баклажанной икрой, котору тётя удивительно вкусно готовила, убегали на пляж, прихватив с собой пару помидор и огурцов и батон. Пляжи Аркадия, Отрада, Ланжерон были освоены нами, но чаще всего мы ездили в конец трамвая 28 в парк Шевченко на Комсомольский пляж. Иногда отправлялись в Лузановку, но это далеко, надо было идти к Пересыпи и ехать на девятом номере из конца в конец.

А вечером, когда дядя Вася возвращался с работы, все садились в комнате за большим круглый стол «вечеряти»: украинский борщ с пампушками, сало, смаженая домашняя колбаса и обязательная икра из баклажанов, как их звали олесситы: «синие». Приходили почти родственники –геологи супруги Борис и Лиля Понарёвы, которые жили в доме рядом, появлялся неизменный «шкалик» – бутылочка водки, начиналась оживлённая беседа. Отец рассказывал о своих стройках, Борис – об интересных местах, где побывал, дядя Вася «травил» анекдоты, поглаживая свой живот, который он называл «трудовой мозолью» Иногда приходили сестра Бориса Надежда, которая работала певицей в Одесской филармонии, и её дочь Ульяна, она кроме средней училась ещё в вечерней музыкальной школе.

Наши дома на улице Штиглица объединял общий двор, Понарёвы жили в большой трёхкомнатной квартире на втором этаже где была настоящая ванная и нормальная кухня, в которой глава сеиейства баба Фрося нас постоянно подкармливала. На третьем этаже жила Нонна, красивая и вежливая девочка, а над нами – евреечка Лиля, очень худенькая и изящная. Это и была моя «женская команда», перед которой я старался «выпендриться»: то залезал на железный столб электроопоры, то перелазил через забор из ракушечника и лазил в катакомбы. А однажды повёл всех в Дюковский парк, куда нам ходить строго запрещалось – там «гуляли нехорошие компании», за что мне сильно перепало.

Но больше всего времени мы проводили во дворе, одесские дворики – это уникальное явление, в них все встречаются и узнают новости, проводят дни рождений, свадьбы и даже похороны и наш не был исключением. Ограждённый с двух сторон домами, расположенными буквой «Г», а с двух других сторон – прачечная, туалет и сарайчики, он был очень уютен. Днём бегала малышня, запутываясь в развешенных через весь двор простынях, а вечером, когда бельё снималось, приходили старшие и начинались танцы под патефон. Музыка играла до полуночи и дольше, пока не начинали шикать жильцы первых этажей, им доставалось больше всех. Но у них было и одно преимущество – свой палисадник под окнами, из которых вылазили «погулять» в свой садик. А рано утром дворничиха тётя Оля выходила подметать двор и поливать водой из шланга, громко переговариваясь с теми, кто уже шёл на работу. Тут уже возмущались все оставшиеся досыпать!..

В этот приезд из подружек я застал только Ляну, так я звал Ульяну, по отцу Лотяну, бывшему мужу тёти Нади. Она окончила музыкальное училище по классу фортепиано и получила распределение в город Белгород-Днестровский, куда ехать не хотела, и я предложил ей взять открепление.

Это была удивительная поездка на дизель-поезде вдоль Черноморского побережья. Но сначала моря нет, поезд плетётся по пригороду Одессы, потом через какие-то невзрачные селения и вдруг на повороте вырывается на простор . Вскоре он идёт по высокой насыпи, а внизу – только песок и вода и врассыпную маленькие домики. Дальше ещё интереснее – домики исчезают, полоска песка сужается и вода подступает с двух сторон: слева море, а справа лиман, мы едём по узкой косе. Затем грохочет железнодорожный мост, и возникает куррортный городок Затока, а через полчаса мы уже в Белгороде, что на берегу Днестровского лимана. В его пыльных и душных улочках мы не сразу нашли отдел культуры, но зато чиновница, только мельком взглянув на документы и нас, сразу выдала резолюцию: «Такой специалист у нас уже имеется!».

Получив бумажку с печатью, мы помчались что-то перекусить, потом пошли в крепость, которая возвышалась над городом. Подымаясь наверх, я заметил седоватого старичка с тараканьими усиками – это был заведующий кафедрой неорганической химии нашего института Ян Адамович Кшиштовский! И мы всю дорогу прошли вместе, я фотографировал, у меня был самый современный фотоаппарат «Киев», подаренный отцом год назад на день рождения. Ян Адамович оказался очень интересным собеседником, так что нам не понадобился экскурсовод, он много рассказал об истории крепости. А какой вид открывался с её верхней башни на город, лиман и даже море в далёкой синей дымке – мы с Ляной были в восторге!