Белый кролик, красный волк

— Именно. — Ее голос пугающе спокоен.

— А он — как вы это назвали? — пропал с радаров.

Я вспоминаю музейный коридор и думаю о том, как съемка прекратилась аккурат перед тем, как нападавший показался в кадре.

Преданность и воздаяние, возможно, и личные мотивы, но замести за собой следы — просто деловой подход к вопросу.

Вашу мать, вашу мать, вашу мать. Я опять думаю о черных кадрах видеонаблюдения, о том, как часы остановились на семнадцати, двадцати и тринадцати секундах: 17-20-13. Снова и снова прокручиваю в уме цифры. Я хочу помочь. Маме, Бел, хочу принести хоть какую-нибудь пользу. Я примеряю цифры к буквам латинского алфавита и получаю «QTM». Бессмыслица. Хочется кричать от отчаяния.

Мне холодно, и я обнимаю себя руками. Забинтованная рука под мышкой пульсирует. Фрэнки успокаивает меня, кладет руку мне на плечо, и повернуться к ней навстречу так легко.

— Мы должны найти Анабель раньше него. Ты ее брат, никто не знает ее лучше тебя. Куда она могла бы направиться? Наши люди следят за вашим домом, но, может, у тебя есть что-то на уме? Куда бы она могла пойти, если бы испугалась?

Та доброта, та ласка, которые излучает Фрэнки, греют, как горячая ванна после многочасовой схватки с пронзительным ноябрьским ветром, и буквально обволакивают меня. Глаза наполняются слезами, и на секунду мамина больничная койка расплывается на два мутных пятна: рядом с мамой я вижу распростертое тело Бел и слышу такой же пугающий своей монотонностью писк аппарата. Между ними возник мой безликий отец в пыльном костюме, и особенно отчетливо я вижу его руки, покрытые синяками и кровью.

«Пошел ты, — думаю я. — Я не дам ее в обиду». Мне нужно только сказать.

Красные кирпичи и падающие листья мелькают в памяти. Я так испугалась. Если бы ей нужно было куда-то пойти, то только туда. Я открываю рот, чтобы сказать…

Но…

Ритины слова не дают мне покоя, занозой засев в мягких тканях моего мозга.

Ты начал любить этого человека, любить по-настоящему.

Но я бы не смог его полюбить, не смогла бы и Бел. Такое предательство было бы немыслимым. Сколько бы она ни сердилась на маму и что бы он ей ни наплел, Бел не стала бы помогать папе. Она бы палец о палец ради него не ударила, разве что кулаком в глаз, если бы выпала такая возможность. Концы не сходятся с концами в их истории.

Но зачем им лгать?

Мы шпионы, Питер. Ты должен понимать, что у нас есть свои секреты.

О боже, я не знаю. Не знаю. Может, они все-таки говорят правду. Я снова бреду на ощупь в темноте.

Мыслями я снова возвращаюсь к темным музейным кадрам. К паузам на семнадцати, двадцати и тринадцати секундах ровно. Секунда в секунду — в единственную микросекунду из тысячи, когда цифры показывали 00, три раза подряд.

Случайность трудно имитировать, но эти часы даже не пытались.

17-20-13.

Случайность трудно имитировать.

17-20-13.

Фоновые шумы.

Здесь есть закономерность. Она есть, она есть, она есть.

17-20… Ну же, Пит. Успеваю спохватиться, прежде чем произнести это вслух.

— Питер, — Рита делает полшага в мою сторону. — С тобой все в порядке?

Я пытаюсь улыбнуться, успокоить их. Я перевожу взгляд с одной пары глаз в зеленом полиэстере на другую. Их лица в масках внезапно кажутся такими холодными. Они стоят по обе стороны от меня, как соратники, желающие защитить мою семью от отца-убийцы, тогда как на самом деле здесь происходит… допрос.

Они вызнают у меня информацию о Бел. Они задали мне тринадцать вопросов о ней за то время, что я здесь.

Закономерностей не избежать, Питер. Наша работа — скрывать их.

Случайность трудно имитировать.

— Питер? — снова окликает меня Фрэнки. — Скажи нам. Куда могла бы пойти Бел, если бы дело было совсем плохо?

Если дело будет совсем плохо. Так сказала мне Бел сегодня в музее. Я помню, как она кивнула на камеру видеонаблюдения.

Камеры. Паузы. 17-20-13. Что, если это послание от Бел? Я думаю о том, как мы сидели с ней на заднем сиденье маминого «вольво», переписываясь шифром Цезаря во время долгих, укачивающих поездок. Чтобы разгадать этот шифр, достаточно знать ключевое слово, а я знаю Бел достаточно хорошо и всегда угадываю. Но если это не слово? Если это число? Какое число она бы использовала?

Рита смотрит на меня внимательно. Я так и не проронил ни слова. Числа есть во всем. Все взаимосвязано. Мамин дыхательный аппарат пищит и перезагружается. На нее напал мой папа. Папа исчез через месяц после нашего с Бел…

Нашего дня рождения: 24.01.98.

Лихорадочно пытаюсь соображать. Пальцы сжимаются в поисках ручки, но мне ничем нельзя выдать, что я хочу это разгадать. Я пытаюсь представить строку кода мысленно: 24, 1, 9 и 8, а затем все остальные числа от 1 до 26, и алфавит под числами.

17 20 13

RUN