Путешествие в Русскую Америку. Рассказы о судьбах эмиграции

Так мы жили в войну, душечка. Были у нас такие удивительные активисты, чудно умели собирать деньги. Одна женщина была, пожилая русская дама, прекрасная, она по двенадцать тысяч долларов в год собирала. Это очень много. Мы на деньги эти несколько машин для рентгена купили и послали в Боткинскую больницу. Это только наше общество, другие тоже посылали.

Когда мы воевали, знаете, какая была у американцев симпатия к Советскому Союзу? На сто процентов. И все простые люди на всех митингах кричали: «Немедленно открывайте второй фронт!» «Русский голос» работал день и ночь, ежедневная была газета. Печатали сводки с фронтов. Когда прилетали русские летчики, мы плакали от радости. Шли вместе с ними по улицам в обнимку, и все нам вокруг хлопали. А летчики все удивлялись, почему мы плачем. А мы от счастья плакали. А уж когда Красная Армия в Берлин вошла…

Мы гордились, что мы русские. А когда маккартизм начался… Шантаж, угрозы, по телефону звонили, оскорбляли, подслушивали. Отрекитесь, дескать, от того, что вы русские, вы давно американцы. Да, но мы русские американцы!

— А сейчас как?

— Сейчас? Как политика меняется, так и отношение к нам меняется. Сейчас снова руки жмут: перестройка у вас на Родине, приветствуем. Не все, конечно, но многие. Сейчас полегче стало. А вообще пойду погляжу. — Иван Нестерович легко поднялся со стула, прошел в соседнюю' комнату, выглянул в окно. — Вроде никакой машины не стоит. И то хорошо, — успокоенно сказал он. — Ничего страшного, а неприятно. Привык, а неприятно. Человеку с русской фамилией тяжело. Многие поэтому поменяли. А я не стал. Иван Сидоров я — вот вам, терпите!

— Так вы же сами терпели.

— А что мне терпеть? Я всю жизнь среди русских людей провел. Есть у нас клуб имени Чернышевского. Там мы собираемся, говорим о политике, приглашаем советские делегации. Стол у нас всегда накрыт. Поговорим, споем, насмеемся вдоволь. И расскажем свою беду друг другу. Вот как мы общались. А как иначе жить? Особенно мы, славянский народ, мы привыкли общаться…

— Они много общаются, друзей у них много…

— А ты разве нет?

— Я тоже, — застенчиво сказала блондинка. — Я завтра с нашими девочками в Атлантик-сити на экскурсию еду, на автобусе. На целый день. Там мы купаемся, гуляем, играем по маленькой.

— Дуры бабы…

— Я там отвлекаюсь…

— Отвлекается она, в рулетку играет…

— Русские люди всегда рулеткой отвлекались, даже писатели.

— Аристократка какая нашлась!

— Я лучше домой поеду, Иван Нестерович.

— Сиди, негры у тебя там шалят, прибьют, я отвечай. Все хуже становится у русских с общением, — заключил Иван Нестерович. — Уже рулетка в ход у баб пошла. Почему? Отмирает старая русская колония. Дети, внуки уже американцы, вон как у нее. Не все, ничего не скажу, но многие. И поддерживать русскую газету тоже стало трудно. Мы ж молодые были, когда она начиналась, полные сил.

Потом приехали эмигранты из Шанхая, из Аргентины, тоже в поддержку. И белоэмигранты, у них тоже свои общества, они нынче тоже все старые. Кончается русская кровь в Америке, к тому идет…

Давайте чай пить. У меня для вас особый пирог. В старую русскую лавку ездил, боялся, не закрылась ли.

Мы сели пить чай с пирогом. У ног Ивана Нестеровича мостилась та самая кошка, из-за которой он не может надолго отлучаться из дому.

— Иван Нестерович, а как вам гостилось в Советском Союзе?

Он задумался, приложил ладонь ко рту, долго молчал. — Родина, одно слово. Кремль красивый очень, люди добрые, может, это ко мне, старику, не знаю. Только… нет, не стану говорить…

— О чем?

— Не стану. Я всем отвечаю: «На моей Родине все прекрасно!..» Пошли на улицу выйдем, — предложил он вдруг.

Мы вышли на улицу, остановились под Большим деревом.

— Здесь все же лучше разговаривать, спокойнее. Прекрасная Родина, — грустно сказал Иван Нестерович, — только беспорядку в ней много. Не ожидал я такого противоречия. Причем на каждом шагу.

Живу я в отеле «Ленинградская», наслаждаюсь, чудный номер, Москва вся видна. Прихожу утром в ресторан, чаю прошу. «Можем, — отвечают, — рекомендовать холодный ромштекс». — «Девки, — говорю, — как же так, я же старый, мне б с утра чего горяченького выпить». — «А у нас, дедушка, ремонт и самовар тоже сломан». А сами сидят, наряд у них веселый, пепси пьют и хохочут. И рабочие тут же сидят, курят, шуточки с ними шутят. «Какой же, — говорю, — у вас ремонт, если они курят?» — «Они не курят, у них перекур». А всего лишь десять часов утра. Ничего я не понял, днем прихожу. Шесть девок борщ мастерят.

— Девчата, говорю, кому борщ варите?

— Клиентам.

— Да вы ж все, что сварите, сами и съедите.

— Ничего, и вам достанется, сейчас нальем.

Приходит официантка, приносит тарелку:

— Ешьте. — И сама возле меня села.

— Чего ты сидишь, говорю, у тебя полный зал народу, тебя клиенты ждут.

А она только рукой махнула, дескать, подождут.

— Ну, говорю, я б такую девку с работы сразу выгнал. А она мне:

— Мы не в Америке. А ты, дедушка, случайно не из Америки?

— Из нее.

— А жена у тебя есть?

— Умерла, невесту ищу. Ты девка складная, пожилая, иди за меня.

— Я б с удовольствием, больно Родину оставлять страшно.

— Что тебе страшно, приезжать будем каждый год. Или у тебя дети?

— Нет, я одна, муж ушел от меня давно. Боюсь я просто…

— Видите, как все сложно получается? Работать она не хочет, а такая добрая девка, патриотка, в Америку совсем и не стремится.

— А еще что вы заметили?

— Изучал я магазины во всех городах. Не обижайтесь, душенька, но я поражен. В какой магазин не зайду, стоят продавщицы без дела. Особенно там, где сувениры. Прошу что показать, как истуканы стоят, будто не слышат. «Девки, говорю, на работе шевелиться надо». А они мне: «Что за настьфный дед». Куда ни войду, всюду мне это слово предъявляют: настырный… А я им в ответ: «Девки, я б вас всех уволил. Если бы у меня так рабочие на моей фабрике работали, я б сразу разорился. Я б тут вас двоих оставил, а остальные ступайте в народное хозяйство, там рабочих рук не хватает». А они промеж себя громко так, чтоб я слышал: «Мы с ним по-хорошему, а он нам хамит».

Ну поездил я, погулял, по музеям походил, вызывают меня в «Общество» — побеседовать перед отъездом с начальством. Говорят, он уже сейчас на пенсию вышел.

— Дорогой Иван Нестерович, вы у нас в стране впервые, понравилось ли вам?

— Это Родина моя, какой разговор. Но есть у меня и замечания.

— Слушаю вас, дорогой Иван Нестерович!

— Почему у вас так много народу без дела болтается?

— Например?

Не хотел я ему примеры приводить, да пришлось:

— Почему, например, у вас в ресторанах шесть девок один котел щей варят? Я такого нигде не видел, это безобразие.

Начальник этот слегка улыбнулся:

— Совершенно с вами согласен, Иван Нестерович.

— Я по всем городам по магазинам прошелся. Очень много девок за прилавками стоят и скучают. Их бы уволить.

Еще шире улыбка у начальника:

— Совершенно с вами согласен, Иван Нестерович.

— Ходил я, изучал фасоны мужской одежи. Пиджаки сшиты плохо. У меня была швейная фабрика, я понимаю. Рукава у вас не умеют вшивать…

— Ну и что вы посоветуете, Иван Нестерович?

— Что ж советы-то пустые давать. У меня к вам предложение. Дали бы вы мне здесь, в Москве, комнатенку. И что кушать, обеспечили бы. Стал бы я у вас жить, учеников завел бы, закройщиков. Мужские костюмы учил бы шить.

— Какой вы активный, однако, Иван Нестерович, в ваши-то годы! Удивительно просто!

А сам, между прочим, постарше меня.

— Да, говорю, у меня голова не для декорации…

Поглядел я на него внимательно, а он в открытую смеется. И так обидно мне стало!

— Если вы считаете, что перед вами глупый чудак, считайте, как хотите, а мне все равно.

А он еще пуще заливается:

— Ну вы и активист. Значит, правду мне о вас докладывали, что вы крупный активист.

Начальник этот все смеется, а я молчу: сдержусь, думаю, все ж таки это моя Родина. И чего он надо мною смеялся? Что такого смешного я предложил? В Москве поселиться и даром людей профессии учить? Никак ничего не пойму. Может, объясните мне, душенька?

…Был осенний теплый вечер. Мы стояли под Большим деревом на пустынной темноватой улице. Вдруг на нее въехал длинный фургон с мороженым. Из соседних домов выбегали дети, выстроилась очередь. Улица ожила.

— Это итальянские ребята, а это греческая семья, — объяснял Иван Нестерович, — а это пуэрто-риканские хлопчики. Хотите мороженого? Нет? Жалко. Я люблю. Может, сбегать все же? Душенька, как я рад, что вы с мужем у меня в гостях. — Иван Нестерович приложил ладонь ко рту, задумался. — Снова советские гости, как в войну… А, может, нынче в последний раз?

— Почему в последний? — запротестовали мы. — Приезжайте в Москву, теперь к нам в гости.

— Приеду, если позовут. Да только что ж деньги-то зря переводить? Я б хотел с пользой приехать. Я без пользы жить не привык…