Чурики сгорели

ВЗГЛЯД ИЗ «ЛИРЫ»

На обратном пути, как и договорились, мы зашли в кафе «Лира». Вовке принесли мороженое «Космос», а мне — «Золотую осень».

— Не ешь холодное. Разомни или подожди, пока растает, — сказал я по привычке.

Но Вовка и не думал есть мороженое. Он даже не заинтересовался, чем отличается «Космос» от «Золотой осени». Из окна была видна улица Горького, Пушкинская площадь. Здесь когда-то маршировали ребята Стремякова. Вовка смотрел в окно. Оседали и растекались шарики мороженого.

— Первым было лучше, чем нам, — сказал Вовка. — Они боролись со скаутами. Очень здорово, когда есть с кем бороться. Сейчас, конечно, есть хулиганы. Но разве пионеры могут с ними бороться? Потом они все время чего-то делали. А мы что? Ходим в школу. Это вроде бы как наша обязанность перед взрослыми. Папа, отчего ты смеешься? Ты же сам мне все время говоришь, что я обязан хорошо учиться. Носим пионерские галстуки. Да, иногда еще собираем макулатуру. И все. Вот и все. А что нам еще делать, ну скажи что?

…Директора типографии ждали новые хлопоты. В марте к нему пришла делегация, ребята попросили верстак.

— Да зачем он вам нужен, верстак? — не соглашался директор. — Баловаться будете. Видали, вздумали скамейки делать! Мою мебель небось уже переломали. Если скамейки теперь нужны, так и скажите — изготовим.

— Мы будем делом заниматься, — сказал Боря Кудинов.

Верстак заполучили. Достали швейную машинку — девочкам занятие. Увлекались переплетным делом.

Первое правило отряда Миша изложил так: «Все делаем сами. В звеньях развиваем кустарные ремесла — чиним ботинки, паяем кастрюли. В отряде мастерские: столярная, переплетная. Каждое звено делает себе лавки и стол такого размера, чтобы на лавки можно было сесть, а за столом усесться. Каждую субботу одно из звеньев коллективно убирает клуб и передает дежурство следующему звену. Клуб, в котором не слышно бодрых звуков молотка и пилы, подобен мертвому кладбищу». Миша любил сравнения.

Звеньев в отряде было пока лишь два: звено лисиц и звено тигров. А клубом именовалась все та же комната под машинным отделением.

Но постепенно все менялось. В том числе и погода. Наступила весна. Ребята открыли окна, и в комнату хлынула талая вода. Пришла пора прощаться с этой комнатой. Отряд переводили в Центральный клуб печатников, в то здание, где смотрят теперь спектакли московского театра «Современник».

Рабочие 16-й типографии взяли шефство над отрядом. Происходило это очень торжественно. Старый рабочий коммунист Волхонский вручил пионерам знамя. А еще прочел памятку: «Что рабочие 16-й типографии поручили выполнять пионерам». Много там было хороших наказов. Такие, например: «Помогай республике в борьбе с капиталом», «При жизненных невзгодах никогда не падай духом, смело иди вперед и вперед», «Сам найди путь к коммунизму и указывай его другим».

Отряд уже был не единственным, он назывался теперь 1-м Краснопресненским отрядом. А всего на Красной Пресне появилось более трехсот пионеров. Пора бы и встретиться всем вместе.

Выбрали 7 апреля. По церковному календарю это был день святого Георгия.[8] В этот день скауты всегда устраивали праздник. Пионеры тоже решили устроить праздник, но свой — День первого костра.

Пятьсот пионеров со всей Москвы пришли в Сокольники. Разбили палатки, пели, играли, а вечером зажгли костер. Вот как писали об этом газеты: «Громадный первобытный костер, разбрасывающий искры по темной поляне, служил для маленьких пионеров символом начала большой работы по созданию в России десятков и сотен подобных организаций, способных охватить под знаменем начинающегося детского движения тысячи мальчиков и девочек»…

Лучше бы я не говорил Вовке про все про это. Он только расстраивается. Я рассказывал ему в надежде, что услышу в ответ: «И мы у себя в отряде сделаем так же». Но Вовка воспринимает иначе. Он беспрестанно сравнивает.

— Разве у нас так? У нас так не бывает. Класс — это отряд. В нем четыре звездочки. Каждые четыре дня звездочка, на большой перемене, проводит свое мероприятие. У нас и график такой висит — кто за кем. Ну, был я командиром звездочки: посмотришь на график — скоро твоя очередь подходит. А что проводить? Опять про правила уличного движения рассказывать? Иногда какая-нибудь звездочка игру придумает. В звездочке десять человек, они только десятерых из класса и вызывают на соревнование. Остальные не участвуют, сидят и смотрят…

А вот еще. Одна звездочка решила показать, как надо за столом сидеть. Еды принесли, расставили. А за стол посадили только отличников. Только их одних…

Вовка говорил долго, и я, честно говоря, растерялся. Мне стало худо, худо потому, что еще никогда не приходилось слышать такую горечь в словах сына. Я понимал, но лишь умозрительно, что Вовке не миновать переживаний, они ждут его, но не теперь, а когда станет взрослым. А он переживал сейчас и рассуждал, как взрослый.

Как же исправить настроение сыну, как встать на пути его разочарования, переубедить? Сам затеял эту игру, а теперь не знаю, как поступить. Может быть, поспорить с ним? Сказать, что у нашей пионерии очень много интересного, несмотря на отдельные недостатки? Сказать, наконец, как важен… сбор макулатуры? Да пропади она пропадом, эта макулатура! Что за наказание такое: как только заходит разговор о делах сегодняшних пионеров, так обязательно на языке вертится эта макулатура, будто нет ничего увлекательней, как собирать ее. Лучше напомнить о красных разведчиках и походах по дорогам славы отцов.

Но не стал я напоминать сыну и о красных разведчиках. Я просто понял, что Вовка есть Вовка, а не какое-нибудь среднеарифметическое, каждая минута — это минута Вовкиной жизни, и он хочет, чтобы были заполнены не чьи-то минуты, а его. Попробуй-ка успокой его тем, что кто-то, где-то ходит в походы. Ему от этого не легче, он-то не ходит. Напомнить лишь для того, чтобы не делал обобщений, чтобы не казалось вокруг все плохо? А ему и не кажется, он если и делает обобщения, то лишь о том, что вокруг все хорошо, а у него в отряде плохо, потому и переживает.