Американский беляк

Погода исправляется

Я сидела на веранде дома, где прошло мое детство, и дышала. Река струилась между ступнями. Плечи расслабились, шею отпустило, ноги обмякли. Я ждала гусей, которые к концу дня должны были прилететь на насыпь, чтобы передохнуть. Я закрыла глаза и прислушалась. Тишина. Почти. У реки есть свой собственный звук: очень быстрый на поверхности, но медленный в глубине, словно кожа на барабане, которая напрягается и тут же разжимается в неровном ритме. Никогда раньше этого не замечала: словно река тоже дышит. Теперь я слышу музыку, наполняющую веранду, дом, мое тело.

Я встала и вдохнула горизонт. Пахло глиной, срезанным камышом и немного солью. Вода в реке у восточного мыса соленая. Надо туда вернуться как-нибудь. Может, завтра.

В доме ничего не изменилось. Родители оставили мою комнату прежней. Статьи из местных газет, писавших о твоем исчезновении, все еще висят на стенах. Старая одежда все еще лежит в шкафу и комоде. Можно подумать, я никогда не уезжала. Мои старые фотографии тоже висят на стене, словно я и не старела. Как родители это пережили? Ведь они тоже тогда потеряли дочь.

Я надела шерстяную куртку и вышла. Дело к вечеру. Еще довольно тепло на улице. Я обернулась и взглянула на зовущий меня лес. Отправилась туда по тропинке, петляющей от веранды. Родители обложили дорожку белыми камешками с двух сторон. Раньше их не было. Уверена, в темноте они светятся. Я медленно шла, старательно осматриваясь по сторонам.

Добравшись до лесной опушки, я пригнулась и вошла в чащу. Ветви сплелись над головой. Их узловатые пальцы выглядели гибкими. Сложившись пополам, я продолжала двигаться вперед вдоль этого туннеля, пока не добралась до широкой поляны. С каждым шагом воздух наполнялся шорохом папоротника, умиротворяющими запахами подгнившей листвы, сырости и мха. Можно подумать, родители соорудили тут комнату. Посреди поляны на земле лежал огромный плоский валун. С каждой стороны, словно своеобразные прикроватные тумбочки, выстроились камни поменьше. На одном из них я заметила что-то блестящее. Я подошла. Заячья лапка на брелоке — такая же, как та, что ты мне дал. Я не брала ее с собой в город. Я осторожно положила талисман на ладонь и прижала к щеке. Такой мягкий, такой теплый. Я вспомнила о родителях. О тебе.

Вытянувшись на плоском валуне, я смотрела в небо. Холод уже проникал под куртку. Скоро поднимется луна, а я останусь лежать в ночи, словно созвездие. Меня убаюкают крики проснувшихся ночных птиц и шепот ветра, качающего кроны деревьев. Я и забыла, насколько эта мелодия успокаивает. Словно штиль. Я задремала на пару секунд, минут…

Вдруг зашуршали листья. Легкий бег. Зверек на свободе. Я вскочила на ноги. Испугалась. Стояла ночь, но глаза прекрасно видели в темноте. Сквозь ветви высоких сосен пробивался лунный свет, в котором заискрились мои рыжие волосы. Я вышла к центру поляны — туда, где видно небо. Там висела белая луна[16], словно полуденное солнце. Тени плясали на ее яркой поверхности.

Я снова услышала шаги позади. Хруст. Кровь хлынула к вискам. Все чувства обострились. Я осторожно повернулась и увидела его — американского беляка. Огненно-рыжий мех. Длинные неровные уши. Тельце, сжавшееся в инстинкте бежать. Он пожевал несколько пожухлых травинок, переживших зиму. Я сделала шаг — крак! Под ногами хрустнула веточка, выдав меня. Мы со зверьком долго смотрели друг на друга. Такие черные, глубокие глаза. Он принюхался. Чуть приблизился. Я тоже. Препятствий больше нет.

Я медленно снимаю куртку, затем рубашку и бросаю все на землю. Спину ласкает легкий бриз. Я дрожу. Медленно разуваюсь, стягиваю штаны, чулки, трусы. Голая кожа светится молочной белизной в лесу, словно остатки зимнего меха. Одичав, я трясу волосами. Мурашки по коже. С мгновение я чувствую себя целой: я принадлежу острову, растворяюсь в реке. Больше нет никаких трещин — я избавилась от всех привязанностей. Перерождение.