Сорок из Северного Далласа

— Поэтому с девяти утра сегодня вы отстраняетесь от игры в профессиональный футбол. Ваш контракт объявляется недействительным, и ваш клуб не будет выплачивать вам деньги.

По сути дела, им был нужен не я. Им требовался мой трехлетний контракт. Восстановить его через суд было безнадежным делом. Только по-настоящему верующий или безумец может обратиться с гражданским иском в техасский суд, ища управу на монополию, права которой защищает государство.

Рэй Марч уже заканчивал, когда я встал и направился к выходу. У двери я повернулся и еще раз посмотрел на людей, обращающихся с другими людьми, как со скотом. Я улыбнулся им, покачал головой и вышел.

— Подписано президентом футбольной лиги, — крикнул Марч вдогонку.

Где-то в прериях недалеко от Амарильо образовалась область пониженного давления, и воздух из Далласа устремился туда. Как только я вошел на стоянку, порыв ветра распахнул полы моего пиджака.

Холодный декабрьский ветер пронизывал до костей, однако его всемогущая сила действовала как-то успокаивающе. Я чувствовал, что в природе назревают перемены.

Наклонившись вперед и преодолевая давление ветра, я пошел к машине. Рядом остановился «кадиллак» Максвелла.

— Привет, Сэт.

Он нажал на кнопку, и стекло с правой стороны плавно опустилось. Глаза Сэта были скрыты за темными очками. Он смотрел вперед и молчал.

— Ты уже пришел в себя после вчерашнего? — спросил я.

Сэт кивнул. Я подошел к «кадиллаку», наклонился и пробежал отсутствующим взглядом по сиденьям машины, обтянутым белой и синей кожей.

— Что случилось? — спросил он наконец. — Тебя вызывал тренер?

— Да, — ответил я, не понимая, как он попал сюда. — Он не поставил меня в стартовый состав.

— Это мне известно. О чем был разговор? — раздраженно спросил он.

— Откуда это тебе известно? — спросил я. — Ведь ты не можешь знать, что случилось утром.

— Ты что-нибудь говорил обо мне?

— О тебе? Господи, Хантер, Куинлэн, Фут и этот Марч из президентского гестапо. Они все были там. Меня вышвырнули на улицу.

Я замолчал, ожидая ответа Максвелла. Молчание.

— Откуда ты узнал, что я буду утром у тренера?

Не отвечая, он молча смотрел вперед. Затем он нахмурился и почесал затылок.

— Спасибо, старик, что ты ничего не сказал обо мне.

Он включил автоматическое сцепление. Коробка передач едва слышно загудела, и огромная машина плавно двинулась с места.

— Эй! — крикнул я, делая шаг назад. — Как ты узнал, что я буду здесь? Сэт! Как ты узнал?

«Кадиллак» с ревом промчался по дороге, ведущей к шоссе и влился в поток машин, мчащихся на север.

— Подонок, — тихо сказал я.

Сел в машину, выехал на Мокингбёрд и направился домой. Мне было тяжело, но одновременно я испытывал и чувство облегчения, почти ликования. Как сказал тренер, футбол учит преодолевать жизненные трудности. Должно быть, я овладел этим искусством.

В футболе я находил спасение от одиночества и никчемности. Но теперь я начал понимать, что имела в виду Шарлотта. У меня должна быть своя внутренняя ценность, человеческое достоинство, присущее мне одному.

Я свернул с Мокингбёрд и поехал через Хайлэнд-Парк, где жили избранные. Вдоль улицы и за воротами особняков стояли автомобили, на покупку которых не хватило бы моего заработка за год. Я подумал о том, сколько разорванных связок, растянутых мышц и кровавых царапин нужно заиметь, чтобы заработать на один из этих «мерседесов» или «роллс-ройсов», принадлежащих мистеру Бизнесмену. Я и он не были равными. Для него я был всего лишь развлечением.

У моего дома стоял, стуча мотором, «кадиллак» священника. Наверно, Джонни была внутри, распевала церковные гимны и очищала пепельницы. Ей требовалось на это немного времени. Я никогда не курил дома, а окурки с марихуаной проглатывал.

Наружная дверь была приоткрыта. Я с трудом распахнул ее, и она заскрипела по паркету гостиной. В сырую погоду дверь так перекашивалась, что мне не удавалось ее запереть. Я был рад, что уезжаю отсюда.

— Как поживаете, мистер Фил? — спросила она, выбрасывая мусор в камин.

— Отлично, Джонни, — рассеянно ответил я. — Отлично. — Меня поразила правдивость ответа. Действительно, я испытывал чувство какой-то радости, предвкушения счастья. В мою жизнь вошло что-то новое — трепетное ожидание.

Да, я был хорошим футболистом и трудился на поле, не жалея сил. Но я играл, потому что это мне нравилось, и не в их силах лишить меня этой радости. Для меня этого было достаточно.

— Джонни, мне придется отказаться от твоих услуг. Я переезжаю.

— О-о-о, — на мгновение ее лицо нахмурилось, затем расплылось в широкой улыбке. — Ничего, мистер Фил. Мистер Энди и мистер Кларидж приглашали меня работать в их новом доме. Я хотела поговорить с вами.

— Ну, тогда отлично, Джонни. Передай им, что можешь взяться за работу уже сегодня. И вот еще, Джонни. — Я вытащил из кармана несколько смятых банкнот. — Вот пятьдесят долларов. Я хочу заплатить за первую страницу в вашей церковной программе. Только постарайся уж на этот раз правильно написать мое имя.

— Большое спасибо, мистер Фил. Священник будет очень доволен. Большое спасибо. — Она широко улыбнулась и начала снимать фартук.

Я вошел в спальню, чтобы решить, что взять с собой и что оставить. Я опустился на кровать, вспоминая проведенные здесь бессонные ночи. Иногда я не мог уснуть из-за боли, но в основном из-за страха, подползающего к горлу и ждущего, когда я закрою глаза. Все мои ужасы, все еще висевшие под потолком и вдоль стен, казались теперь бессмысленными и глупыми. Мало хорошего я видел здесь; разве что какая-нибудь девушка, проходящая через мою жизнь, дарила краткие мгновения счастья.

Я вытащил из-под кровати старый чемодан, бросил туда три пары джинсов и несколько свитеров и отнес в машину.

Затем я вернулся обратно, выдернул вилку цветного телевизора из розетки и поставил его на кровать. Потом написал записку домовладельцу, вложил в конверт плату за месяц и добавил, что он может забрать себе все, что ему понравится. По дороге к машине я остановился и положил письмо в почтовый ящик.

— Мистер Фил.

Я сложил вещи на заднее сиденье «ривьеры» и повернулся к Джонни, которая смотрела на меня из машины священника.

— Да, Джонни, — отозвался я.

— Дядя Билли Бэнк вернул кассету обратно.

Старый «кадиллак» развернулся и выехал на улицу.

Я кивнул, вспомнив о кассете. Громкий металлический щелчок, донесшийся из-под машины, говорил о том, что священник переключил сцепление с заднего хода на передний.

— Дядя Билли сказал, что он не сможет использовать ее в своей программе, — выкрикивала Джонни, высовываясь из окна и поворачиваясь ко мне. — Он сказал, что вы…

Священник прибавил скорость, и дребезжащий, дымящий автомобиль скрылся за поворотом. Последние слова Джонни утонули в облаке голубого дыма.

— Конечно, не может, — сказал я. — Никак не может.

Я положил руки на крышу машины и посмотрел на ветхий дом напротив. Старость уже поглотила передние ступеньки. Развалюха была занята стариком, которого я видел несколько раз, когда он, шаркая ногами, шел к почтовому ящику. Ящик всегда оказывался пустым. Я пожалел, что был для старика плохим соседом.

— Ну что ж, старина, — произнес я, обращаясь к умирающему дому. — По-видимому, никто из нас не услышит звонка от президента.

Я сел в кресло водителя, приподнял руль поудобнее и отъехал от тротуара, даже не посмотрев, закрыта ли наружная дверь.

Машина с ревом неслась по бетонной автостраде, ведущей к Лакоте. Шарлотта ждет меня. Стоя во дворе ранчо, в своей свободной рубашке, туго обтягивающей грудь, сунув руки в карманы джинсов, она улыбнется мягкой, нежной улыбкой, начинающейся скорее от глаз, чем от губ. Мы сразу отправимся в постель. А может быть, устроимся прямо на прохладной траве и покажем несчастному теленку, что он потерял.

Я даже не обратил внимания на то, что передние ворота были распахнуты настежь — так мне хотелось увидеть Шарлотту. У дома стоял «Континенталь» Боба Бодроу. Наверно, он в доме, уговаривает ее вернуться. Я набью ему морду, стоит Шарлотте моргнуть глазом.

Дверь «Континенталя» была открыта, и шум работающего двигателя мрачно сливался с резким гудом, означающим, что водитель оставил ключи в машине. Я протянул внутрь руку, выключил двигатель и положил ключи на сиденье.

Два кота лениво валялись у входа в кухню. Они посмотрели на меня голодным взглядом, очевидно ожидая очередную порцию бычьих яичек.

В доме была тишина. Моя тревога нарастала. Может быть, их даже нет в доме. Следовало бы заглянуть в амбар.

Я вошел в кабинет.

На диване сидел Бодроу. Он был щегольски одет в светло-синий костюм с широким галстуком в красно-голубую полоску. Он спокойно посмотрел на меня.

— Мне показалось, что кто-то приехал, — сказал он. На брюках были большие темно-коричневые пятна. — Они в спальне, — добавил он и почесал щеку.

На кофейном столике лежал сине-стальной «магнум» 0,357 калибра. Бодроу подложил под него журнал, чтобы не исцарапать лакированную поверхность столика.

Теперь они были всего лишь рваными кусками белой и коричневой плоти. Крупнокалиберные пули разорвали на части их тела. Смерть Шарлотты была, по-видимому, мгновенной. Пуля пробила ей щеку и разнесла половину головы. Другая пуля ударила ее в грудь, свисавшую окровавленным лоскутом кожи.

Дэвид скончался от потери крови. Огромная кровавая полоса тянулась за ним к углу, где он лежал, скорчившись. Кисть левой руки была почти оторвана, и повернутая вверх ладонь смотрела умоляюще. Через спину и ягодицы были пропаханы две глубокие борозды.

— Я застал их в постели рано утром, — спокойно объяснил подошедший Бодроу. Его дикие глаза бегали по моему лицу. Он хихикнул. — А ты и не знал, что она спала с ниггером.

Я подошел к столику, взял револьвер и повернулся к нему.

— Ты думал, что обманул меня, — глядя мне в лицо снизу вверх и не переставая хихикать, сказал он. Его белые мокасины были пропитаны кровью и стали коричневыми. — Вы оба смеялись надо мной. Теперь я буду смеяться! — он замолчал и посмотрел мне прямо в глаза. — Я хотел быть твоим другом! — выкрикнул он, указывая на меня пальцем. — Ты мне нравился!

Я поднял руку и прицелился ему в лицо. Он даже не моргнул глазом. Я отвернулся, стараясь, чтобы брызги не попали на меня.

— Он не заряжен, — сказал Бодроу.

Боек опустился на стреляную гильзу с громким щелчком. Бессильная ярость охватила меня. Я перепрыгнул через столик, подняв револьвер высоко над головой, зацепился за что-то и упал на Бодроу. Он завопил, как резаная свинья. Я снова замахнулся. На этот раз ствол револьвера скользнул по его лбу, и мушка прочертила глубокую царапину, из которой потекла кровь.

— Прекрати! — завизжал он и быстро пополз в сторону от дивана. — Ты сошел с ума!

Я размахнулся изо всех сил. Тяжесть револьвера придавала удару убийственную силу. Каким-то образом указательный палец оказался между спусковой скобой и его черепом. Раздался хруст. Бодроу рухнул на пол. Моя рука онемела, и револьвер выпал из бессильных пальцев.

Я начал бить его ногами — чтобы убить. Но он был слишком жирным и свернулся в клубок.