Помутнение

* * *

– Хотя для каждого из орфанных заболеваний встречаемость в популяции будет низкой, совокупно редкими болезнями болеет от шести до восьми процентов жителей Евросоюза. С 2008 года последний день февраля объявлен днем редких заболеваний, – слышит Алёна, ходя по коридору туда-сюда. Она опоздала на первую пару и не хочет заходить в класс, пока идет доклад.

В голове какой-то шум. Зачем я сюда приехала… Учиться? Учиться. Надо учиться. Надо было послушать аудиокнигу хотя бы, а не просто ходить. Очень скучная книга. Мы не виделись с Антоном все лето – уже больше двух месяцев, а он приедет, пока я буду еще здесь. И получается, мы будем жить вместе. А как мы будем жить вместе? Когда мы будем жить вместе, я наконец похудею. Я буду вместо ужина пить только кефир, однопроцентный, – и я же сама буду покупать продукты, можно будет самой выбирать, никто не будет следить. Я куплю сухую клетчатку в аптеке и буду размешивать с кефиром, как в прошлом году перед парами. Только тогда надо было прятаться, а теперь это будет моя квартира.

В классах не хватает мебели – это деревенская школа, здесь обычно совсем немного учеников, а тут приехало больше сотни человек сразу. Вместо привычных парт и стульев они сидят на чем попало: на скамейках, на вытащенных из каких-то давно забытых подсобок креслах, на бревнах и туристических пенках.

Алёна рассматривает старый диван в коридоре. Темно-красный, с деревянными подлокотниками и с дырками в обивке, из которых торчат нитки. Эти нитки ей почему-то хочется заплести в косички. Она не замечает, как в классе становится тихо, а потом очень шумно – что-то радостно кричат. Она приходит в себя, только снова становится тише: из-за двери слышен ровный гул разговора, много голосов, это явно не лекция и не доклад. Алёна приоткрывает дверь и входит.

– О, это девочка, которая всегда за печеньками приходит, привет! – говорит парень в красных шортах. – А у нас сегодня не печеньки, а даже целый торт!

– Алён, садись, угощайся, – это Вера.

– Спасибо большое! С днем рождения, – вежливо и тихо отвечает Алёна и берет тарелку. Вера улыбается, кивает и сразу возвращается к общему разговору. Алёна кладет себе большой кусок расплывающегося по тарелке торта из сковороды, но есть не начинает, просто ставит перед собой и пытается вслушаться в разговор.

– А вы слышали, как вчера Антоныч орал из-за того, что кто-то в душ залез?

– На Наташу с Диной орал, это они.

– А зачем он душ поставил, если им нельзя пользоваться?

– Ну, там еще что-то не настроено и какие-то правила есть, типа мыться не больше пяти минут, он обещал рассказать за ужином, когда все соберутся.

– Антоныч хамло, потому что он с Урала!

– В смысле, я тоже с Урала!

– Так и я с Урала, поэтому говорю это с гордостью.

Алёна боится Антоныча – так, по отчеству, называли очень молодого мужчину, который что-то преподавал, но в основном все ремонтировал. Она думает, что легко могла бы оказаться на месте Наташи с Диной, потому что в душ хочется, а никакой предупреждающей таблички не было, казалось, что он работает. Глядя вчера, как он напряженно и громко говорит: «Прошли мимо меня, как будто так и надо, и не подумали ничего спросить», – она представляла, что, будь она Наташей, у нее в желудке в это время расплывался бы свинцовый кругляш стыда и обиды, оттого что она не хотела ничего плохого, просто почему-то снова не получилось соответствовать непонятным и неочевидным требованиям этого мира. И поэтому приходится чувствовать себя никчемной. Она так хорошо себе это представила, что ее затошнило. Хотя Антоныч даже не кричал на самом-то деле, и Наташа с Диной не выглядели пострадавшими. Они стояли распаренные, с полотенцами на головах, довольные, что попали в душ. Неизвестно, когда и по каким правилам будут мыться остальные, им, скорее всего, дадут по пять минут на человека, а они успели без всяких правил постоять под теплой приятной водой.

Пока она об этом думает, первая пара заканчивается. Алёна дожидается, пока все начнут расходиться, чтобы тоже незаметно выскользнуть из класса вместе с тарелкой. Она не спеша съедает яблочно-сгущеночный торт за углом в коридоре. С очень сосредоточенным видом, морща лоб и сводя брови, выходит из школы, проходит мимо кухни, быстро оглянувшись, оставляет тарелку на деревянном столе. Канализация в школе не работает. Воду берут в роднике, посуду моют в речке, а туалеты стоят на улице: волонтеры, которые приехали за несколько дней до открытия лагеря, вырыли ямы, построили дощатые настилы с дырками и вокруг них ограждения – стены, крышу и двери из вагонки.

Алёна заходит в туалет, наклоняется над дыркой и засовывает два пальца в рот. Ее рвет. Она смотрит в дырку и плачет. В щели между досками бьют лучи солнца, ей очень хорошо видно, как слезы капают на переваренную кашу из торта и гору экскрементов обитателей лагеря. В центре всего этого почему-то лежит розовая пластиковая расческа. Алёна снова запихивает в рот уже три пальца. Ее снова рвет, текут слезы. Зубами она содрала свежую корочку раны на костяшке среднего пальца. Во рту теперь вкус яблок со сгущенкой и крови. Но ей пришлось еще два раза вызывать рвоту, пока наконец в желудке не стало легко и пусто. Поток мыслей тоже остановился, приятная пустота разлилась и в голове. Она полощет рот водой, которую принесла с собой в кружке, вытирает слезы и сопли туалетной бумагой, выливает на руки остатки воды из кружки, несколько раз глубоко вздыхает и выходит из туалета – идет мыть тарелку и чистить зубы на речку, а потом на оставшиеся пары.

Оставшихся пар две – биология с преподавателем и доклад про псевдомедицину. После доклада Алёна сворачивается в старом кресле в коридоре, забравшись в него с ногами, и засыпает. Ей очень хочется есть, но пустота и жжение в желудке приятные. Они говорят о том, что Алёна справилась, что она сделала все как надо. Что она выполнила необходимую, запланированную работу, не сорвалась.

Если бы можно было выбрать один продукт, от которого не толстеешь, я бы, наверное, выбрала белый шоколад. Он такой сладкий, что иногда кажется кислым и тает во рту. А если бы можно было остановить время и есть все что угодно, и не толстеть в это время, то я бы тогда, например, раз в две недели садилась и сначала ела какие-нибудь макароны с вареным тертым яйцом. И с майонезом. И с жареным беконом. Потом торт. Сметанник. Только где это все взять? Надо тогда, чтобы оно появлялось само. Или если остановится время, то можно будет пойти в магазин и просто все это взять. А что если оно запустится, пока я в магазине? Нет, тогда нужно, чтобы появлялось само. Я буду просто садиться и выбирать по меню. Или шведский стол. Набирать разные пирожные. Пирожные «Ленинградские» невкусные. А если от белого шоколада не толстеть, то считаться будет только какая-то определенная марка или белый шоколад в любом виде? Если, например, это будет батончик, где еще и вафля, то я, получается, буду толстеть от вафли, но не от шоколада?

Сквозь сон она слышит голос Коли – координатора смены, он тоже чуть старше остальных. Он говорит кому-то: «Как она мило спит, надо сфотографировать». Алёна подумала, что она ему, наверное, нравится, значит, надо спросить у него, как отсюда проще всего уехать и как заказать такси.