Ничего интересного

— Сейчас никто на ум не приходит, — призналась я.

— Потому что таких нет, — раздраженно сказала она, ожидая благодарности, надеясь как-то искупить свою вину передо мной.

— Хорошо, я возьму их себе.

— Лилиан! — произнесла Мэдисон и умолкла.

— Да?

— Кажется, я все исправила.

— Нет. На самом деле нет. Но ты не дала ситуации стать еще запутаннее.

— Это и значит все исправить: когда не даешь ситуации стать хуже. Мы еще увидимся, хорошо? Мы будем встречаться. Тимоти будет общаться с Роландом и Бесси, когда выдастся удобный момент. Джаспер тоже будет общаться с Роландом и Бесси. Просто не очень часто. Но мы вас не бросим.

— Хорошо, Мэдисон, — согласилась я.

— Я тебя люблю, Лилиан, — сказала она наконец.

— Я тебя тоже люблю, — ответила я, но что еще можно было сказать? Что еще оставалось?

— Мне пора, — произнесла я.

— Пока, Лилиан.

— Пока. — И я положила трубку.

И что теперь сказать? Как мне объяснить, чтобы вы поняли? Может, по-другому и не скажешь. Я была счастлива. Я была счастлива, что Бесси и Роланд теперь мои. Но вот — вы меня понимаете? — мне было грустно. Мне было грустно, потому что я была не совсем уверена, что хочу их забрать. Они появились в моей жизни как по волшебству, но я не волшебница. За мной волочилась гора проблем. Я все время лажала. И я знала, что двое детей — особенно двое детей, которые время от времени загораются, — это тяжело. Мне часто будет грустно. Так легко все испортить.

Что-то закончилось. Моя жизнь, пусть она была ужасной, моя жизнь как она есть, закончилась, и казалось, что это уже и не моя жизнь вовсе. Чья-то чужая жизнь. И я решила, что так и буду просто жить. Вдруг никто не заметит? Может, эта жизнь когда-нибудь станет моей. Может, мне будет хорошо.

Я пытаюсь сказать, что мне досталось то, о чем я мечтала. Но это нельзя назвать счастливым концом, что бы там ни думала Мэдисон, и неважно, что она убедила себя, что все будет хорошо. Конец есть конец. А внизу меня ждало начало чего-то нового. Но я сидела на чердаке, где за всю свою жизнь ни разу не была счастлива. Я сидела, на мгновение удерживая тот миг, когда еще не началось это новое. Сколько я смогу продержаться в этом мгновении? Сколько еще раз в своей жизни я буду возвращаться в эту комнату, в этот момент? Что я буду чувствовать, оглядываясь назад?

Я встала с постели. Надела шорты, старую полинявшую футболку с наутюженной старой карикатурой Доминика Уилкинса. Натянула баскетбольные кроссовки, которые я так обожала и уже думала, больше никогда не надену. А под кроватью, как я его там и оставила, лежал баскетбольный мяч, стертый почти до полной гладкости. Через пару кварталов отсюда была старая площадка, заросшая сорняками, без линий, на корзине даже не было сетки. Но я хотела показать им ее, чтобы они привыкли к жизни, которая, может, будет только наша.

Бесси и Роланд сидели внизу на диване. Карл строил домик из игральных карт, но тот все время рушился. Мамы нигде не наблюдалось, естественно. Полагаю, она уже была на полпути в Тунику, ехала, чтобы проиграть деньги, которые ей вручил Карл.

— Вы поговорили? — спросил Карл, вытянувшись по струнке.

— Да, — ответила я.

Мне не хотелось тянуть. Я отдала Карлу телефон, а потом крепко обняла. Было видно, что он этого не ожидал и ему это не понравилось. В любом случае я секунду на нем провисела.

— Из нас получилась неплохая команда, — смущенно пробормотал Карл.

Я кивнула и сказала:

— Попрощайтесь с Карлом, дети.

И он испарился, исчез. Интересно, я когда-нибудь еще его увижу?

— Что происходит? — спросила Бесси.

— Хотите остаться со мной? Навсегда? — предложила я.

— Да, — ответили они не колеблясь.

— Это необязательно, — уточнила я.

— Да, — снова сказали дети. Они вибрировали.

— Все будет не так, как в поместье, — предупредила я. — Не будет сплошного веселья.

— Там тоже не было сплошного веселья, — заметил Роланд. — Иногда это был просто отстой.

— Ну, тогда все будет продолжаться в том же духе.

Дети кивнули. Они не то чтобы улыбались. Лица у них были ошарашенные.

— Ты хочешь оставить нас себе? — вдруг спросила Бесси.

— Что? — ответила я. Мое сердце остановилось.

— Ты хочешь оставить нас себе? — повторила она.

Мне хотелось немедленно ответить «да», но Бесси так странно, так страшно на меня смотрела. Казалось, она знала, что творится у меня в сердце, даже когда я сама не могла этого понять. Она не моргала.

— Да, — наконец сказала я. — Я хочу оставить себе вас обоих. Я хочу о вас заботиться.

И Бесси не улыбнулась. Она не произнесла ни слова. Только смотрела на меня. Я видела, как ее кожа пошла пятнами, покраснела. Я чувствовала, как от нее исходит жар. Я знала, что, если она загорится, прижму ее к себе. Пусть пылает.

Но она не загорелась. Ее кожа побледнела; Бесси сделала глубокий вдох.

— Ты правда хочешь оставить нас, — сказала она наконец. — Да, хочешь.

Я схватила баскетбольный мяч:

— Пойдемте поскорее из этого дома.

Мы стояли в дверях, и перед нами открывался целый мир. Господи, он был такой большой. Мы вышли из дома, и я повела детей вперед, что бы нас там ни ждало. Я подала мяч Бесси, и она начала стучать им о мостовую, ровно, как колотится сердце.

Бесси мне поверила. Она знала, что я хочу оставить их себе, что я всегда буду о них заботиться. И я решила тоже ей поверить. Я решила, что это все правда. Это был ее маленький огонек. И я буду держать его в руках. А он будет меня греть. И никогда, никогда не погаснет.