Ничего интересного

Одиннадцать

Мы почти не спали той ночью, слишком взвинченные, и тут ничего не поделаешь. В ту же секунду, как взошло солнце, дети вскочили с кровати. Простыни стали липкими от огнеупорного геля, их было уже не спасти, и дети по очереди принимали душ, смывая остатки. Я не пыталась их остановить. Это казалось мне бессмысленным. Либо они спалят дом, либо нет.

Когда я прошлым вечером наконец взяла трубку, Карл, запыхавшись, сказал, что они возвращаются домой, в Нэшвилл. Он сказал, что Мэдисон пытается минимизировать ущерб, что мне нельзя ни с кем разговаривать. Сказал, чтобы я держала детей в доме, обмазала их огнеупорным гелем.

— Чтобы ничего не случилось, хорошо? — сказал он и, прежде чем я успела спросить о Тимоти, повесил трубку.

Бесси и Роланд хотели смотреть на Тимоти в огне снова и снова, но я выключила телевизор. Я знала, что от этого станет только хуже, что это уже навеки выжжено у нас в памяти. Конечно, мне было интересно, что происходит за пределами нашего дома, что говорят газеты, но я просто выбросила это из головы. Я сосредоточилась на детях.

Когда близнецы вчера наконец потухли, мы сняли с них остатки вконец испорченного номекса и нашли свежую одежду. Я заставила их сесть на диван, завалила кофейный столик кучей яблок, и мы прочитали подряд три романа про Пенни Николс, мой голос гудел и гудел, пробираясь по очередной загадке к тому моменту, когда все наконец прояснится. Так мы и выживем вместе, под слова из книги, когда конец одной истории — всего лишь минута молчания перед началом другой. И мы справились. Дети были счастливы. В их рядах случилось пополнение. Они не хотели поджигать мир. Они только хотели быть в нем не так одиноки.

Потребовались уговоры, но в итоге мне удалось убедить детей полчаса позаниматься йогой, а пока они ели хлопья, я забежала в особняк за свежей газетой. Я не представляла, под каким углом, какими словами представят произошедшее. Я хотела узнать, упомянуты ли там Бесси и Роланд, чтобы быть к этому готовой. Я стучалась в заднюю дверь, пока Мэри не открыла.

— Поешь что-нибудь? — спросила она. Честно говоря, я мечтала о сэндвиче с беконом, но стойко проигнорировала это желание.

— Вообще-то я хотела попросить газету.

Мэри уставилась на меня, не мигая. Я понятия не имела, знала ли она о Тимоти. Я хотела что-нибудь сказать, но такое сложно ввернуть в вежливый разговор.

— Входи, — наконец произнесла Мэри.

Все огни в доме были выключены, никакого движения.

— Здесь жутковато, — сказала я.

— У всех выходной.

— Здорово, наверное.

— Вот газета. — Мэри протянула мне копию «Теннесси».

И вот он, заголовок: «ПРОИСШЕСТВИЕ С ОГНЕМ ОМРАЧАЕТ ЦЕРЕМОНИЮ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ СЕНАТОРА РОБЕРТСА».

— Твою ж мать, — сказала я, глядя на фотографию Джаспера, которого подталкивают к машине, на его лице смесь недоумения и ярости, Мэдисон позади. Я поискала взглядом Тимоти и Карла, но они, видимо, уже были в машине.

— Угу, — согласилась Мэри.

— Ты видела это все по телевизору? — спросила я.

— Я не смотрю телевизор, — ответила она.

— Но нас ты вчера видела, так? Во дворе? Бесси и Роланда.

— Да, это я видела.

— То же случилось и с Тимоти.

— Я так и подумала.

Я не понимала, в чем дело: в ее статусе среди персонала, в феодальном духе, либо она просто не позволяла себе показывать эмоции перед теми, кто этого не заслуживал. Я прочитала статью, в которой повторялось официальное заявление Джаспера Робертса о том, что рубашка Тимоти, сильно накрахмаленная перед пресс-конференцией, загорелась из-за искры. Как и Мэдисон, мальчику залечили небольшие ожоги и в тот же день выписали из больницы. Далее сообщалось, что Джаспер вернется в Теннесси, чтобы ребенка осмотрел личный врач семьи. Вот и все. Я пролистала раздел, надеясь найти что-то еще, но безуспешно. Была еще одна статья о факторах, влияющих на национальную безопасность, и о том, что Джаспер планирует продолжить дело предыдущего секретаря, опираясь на его наработки. Я с трудом понимала, как от такого странного происшествия можно запросто отмахнуться, не поверив в него. Накрахмаленная чертова рубашка? Серьезно?

Я схватила «Нью-Йорк таймс», но о Тимоти там упоминалось еще меньше, даже фотографий с пресс-конференции не было, напечатали только официальный портрет Джаспера. Все описывалось очень формально, статья касалась только политики и управления. Да кого это вообще, к черту, волнует?

— Ты об этом знала? — спросила я Мэри.

Она кивнула.

— Кто тебе рассказал?

— Я сама увидела, — ответила она. — Незадолго до того, как сенатор Робертс отослал миссис Джейн и детей, они тогда все время ссорились. Девочка, Бесси, заглянула на кухню и попросила ее покормить, но зашел сенатор Робертс и запретил ей есть до ужина. Она закричала, что проголодалась, а сенатор схватил ее за руку и сказал, что правила тут устанавливает он, что он решает, что лучше для его семьи. Она взяла и загорелась, мистер Робертс отскочил и уставился на нее. Включилась пожарная сигнализация. Я взяла кувшин с водой и вылила его на девочку. Она горела. Я наполнила его снова и снова вылила. Она горела. А потом еще раз. Наконец Бесси погасла, огонь потух. Она выглядела совершенно нормально, сильно покраснела, но не плакала. Затем миссис Джейн крикнула из гостиной, что сработала сигнализация, и сенатор Робертс ответил, что у меня сгорели гренки. Вот это мне не понравилось.

— Да, это отстой, — ответила я.

— Он отвел девочку наверх. Когда она снова спустилась, уже в новой одежде, ее волосы еще даже не высохли, а сенатора Робертса нигде не было видно, и она попросила гренок, и я их приготовила. Даже две порции, кажется. Вот и все. Вскоре дети исчезли.

— А Джаспер это с тобой когда-нибудь обсуждал?

Мэри покачала головой:

— Но мне повысили зарплату. Очень щедро прибавили.

— Ох уж эта семейка, — покачала я головой.

— Не хуже любой другой, — пожала плечами Мэри.

— Нет, — вынуждена была признать я, — не хуже.

— Заберешь газеты? — спросила она.

Я вспомнила, что дети ждут меня дома.

— Оставь их Джасперу, — сказала я. — Может, он сделает из них коллаж.

— Тимоти теперь будет жить с нами? — спросил Роланд.

Я об этом еще не задумывалась.

— Не знаю, — призналась я. — Может быть.

Какая разница? Еще один ребенок в постели, еще одни легкие, чтобы вдыхать, задерживать дыхание, выдыхать. Интересно, есть ли у Джаспера дети вне брака? Нужно ли написать матерям этих детей записку? Брошюру? Наш гостевой дом может превратиться в дом спонтанно загорающихся странных детей.

Мне было радостно думать, что, после того как все так зациклились на Джейн, выяснилось, что проблема в Джаспере, в его диких генах, которые стали причиной всего. Мне казалось логичным, что все эти привилегированные семьи замкнулись на себе, допуская кровосмешение, как в древнем королевском роду. Это должно было когда-нибудь случиться. Это все его вина. И все же кое-что меня немного беспокоило. Если Джаспер точно знал, что это он произвел на свет огненных детей, как собирался с ними поступить? Он видел в них себя? Насколько? Если слишком много, то это опасно, слишком мало — тоже.

Мы просто ждали их возвращения. Я понятия не имела, сколько времени нужно, чтобы доехать из Колумбии во Франклин, поэтому мы попытались провести день как обычно, но что бы я ни предлагала — математические примеры, пластилин, бумажные маски животных — видела, что дети время от времени отвлекаются, глядя в никуда. Их кожа пошла пятнами, стала теплой, но огонь так и не выходил на поверхность, как будто они припасали его до того момента, когда он действительно понадобится. А может, они уже прогорели накануне. Мне следовало вести записи, проводить научные исследования, носить защитные очки. Мне столько всего следовало делать, было столько всего, чем я могла заняться, но логическая картинка происходящего у меня не выстраивалась хоть ты тресни. Я только кормила их, заставляла мыть руки, слушала всю ерунду, которую они хотели мне рассказать. Я заботилась о них, понимаете?

Мы вышли на баскетбольную площадку, когда только начали сгущаться сумерки, закат освещал все идеально, красным и золотым. Бесси пыталась забивать по пять бросков подряд, и когда у нее получилось, перешла на шесть, потом на семь. Она славно бросала, чуть резковато, но с этим можно было работать. Всякий раз, когда ей приходилось бежать за мячом после промаха, она вела его между ног, такими странными шагами, высоко поднимая голову, как генерал на поле битвы. С ее прической и решительным хмурым взглядом она была похожа на панк-рокера, на баскетбольный апокалипсис. Роланд был на другой стороне площадки, тренировал броски из-под плеча и в общем-то довольно часто попадал, как Рик Барри, хотя мальчик, казалось, не придавал этому значения и не прикладывал особых усилий, что, конечно, тоже очень меня радовало.

Я позвала их сыграть в балду, мы втроем выстроились в линию. Не успели и глазом моргнуть, Роланд выбыл, Бесси была уже на Б-А-Л, а я оставалась непоколебима. Я знала, что дети, как и взрослые, всегда хотят побеждать, но решила, что будет педагогично показать им, как трудно действительно что-то уметь, каково это — уметь радоваться маленьким успехам. Дети, кажется, не возражали, с удовольствием смотрели, как я готовилась к сложным броскам и с легкостью забивала мяч в корзину.

— Сколько еще будет лето? — спросила меня Бесси.

— Еще довольно долго, — ответила я.

— Что ты будешь делать, когда оно закончится?

— Я об этом не думала. — Я действительно не думала. — У меня не было времени. Все мои мысли сейчас только о вас.

— А куда ты поедешь? — спросила она, не давая себя отвлечь. — Останешься здесь?

— Нет, — призналась я. — Наверное, вернусь домой.

Я вспомнила о своей матери, о комнате на чердаке, и мне захотелось плакать. Но теперь у меня были деньги, хотя я не интересовалась своим счетом в банке с тех пор, как начала работать на Мэдисон. Я смогу переехать. Найти нормальную квартиру, где будут окна, где живут нормальные люди.

— Будешь присматривать за какими-нибудь другими детьми? — спросил Роланд.

— Скорее всего, нет. Что мне с ними делать после вас? Они же будут дико скучные.

— Они будут отстойные, сто пудов, — подхватила Бесси.

Роланд кивнул; действительно, у других детей вообще нет шансов.

— Да, — продолжила я. — Может, поступлю в университет. Это было бы разумным решением.

Я почти полтора года проучилась в местном колледже, в вечерней школе, начинала и бросала, говорила себе, что соберусь и начну новую жизнь, но это так ни к чему и не привело. Я взмолилась, чтобы дети не спрашивали, на какой факультет я хочу поступать, потому что это представлялось мне многоуровневой загадкой, с которой еще предстояло разобраться.

— Может, ты с кем-нибудь познакомишься, — предположил Роланд. — И выйдешь замуж. Заведешь детей.

— Сомневаюсь, — сказала я.

— Может же такое случиться, — настаивал он. — Никогда не знаешь.

— Это правда, — согласилась я.

Мне не хотелось взваливать на него свою жизнь; что это даст? Я повернулась к корзине на другой стороне площадки и бросила мяч за спину. Он упал точно в корзину, и дети разразились овациями. Я улыбнулась. Я вспомнила игры, когда ты прямо катился на такой волне, когда казалось, что все, что нужно, это держаться на ногах, и ни за что не промажешь. Если задуматься, попытаться понять, почему так происходит, удача тебя оставит, и ты почувствуешь это перед следующим броском. Она тебя покидает, и ты опускаешь голову, бежишь по площадке и сторожишь соперника, дожидаясь, пока она не вернется. И обещаешь себе, что больше ее не упустишь, что на этот раз тебе удастся ее удержать.