Командировка

Осмотрели дворы, никого больше нет за заборами. Пустая и околица. Можно попробовать пошманать по двору и дому. Допрос семьи ничего не дал — умоляют и уверяют, что понятия не имели, кто стрелял. У главы семейства ни руки, ни одежда порохом или оружеймым маслом не пахнут. Да и не дурак же он наконец, так глупо семьей рисковать. Гранатометчика вычислили по следам. Вот он где засел, вот пополз, вот постарался бежать на четвереньках — отпечатки рук и ног. А вот и место, где его накрыло взрывом от МК, вот брошенный гранатомет, а вот и свежая кровь. Да не кровь — кровища. Ее пятна разбиваются капельками дождя, оставляя на земле широкие розовые разводы. А вот что-то темное в самом дальнем углу двора под бричкой. Человек. Солдаты кричат, дают предупредительный выстрел по бортам тележки. Старые грубые доски дырявятся колючими занозистыми рядками. Человек лежит неподвижно. Такому верить не спешат — наиболее отчаянные умирая ложились на гранату с сорванной чекой. Переверни труп, и бабах. А еще бывало, что раненые подрывали себя ручной гранатой, когда к ним подходили солдаты. Поэтому был большой соблазн следующую очередь послать уже под повозку. Так, обе руки видно? К счастью обе и обе пустые, уже хорошо. Подошли, быстро осмотрели повозку — ни растяжки, ни гранаты под колесом. Откатили. Жив, мертв? Похоже мертв, грудь плотно лежит на земле, а под пузо подарка не засунешь — мягкое слишком, чтоб чеку удержать. Перевернули. Для установления такой причины смерти и судмедэксперт не нужен — земля кровью напитана, как из ведра полили, около ключицы рваная осколочная дыра, ясно что артерию перебило. Подключичка очень крупный сосуд, тут больше загадка, как он с таким ранением умудрился так далеко убежать.

К трупу подвели поочередно отца и мать, те его сразу опознали — сосед, первый дом по въезду. Было видно, что не врут — в голосе больше ненависти, чем сожаления. Ненависть конечно же не из-за любви к нам, и вовссе не потому, что был плохой сосед. Может даже в друзьях ходили. Просто подставил он их — с их двора то шмальнул! Шмалял бы из своего, если такой герой. А так вон что получилось, хозяйство порушено, едва сами живы остались. Эх, не дело командира колоны зачистками заниматься, но подмывает. Подскочили к тому дому, сказали, что папаня их мертв. Не столько из сожаления, сколько чтобы проверить. В том доме еще какой-то мужик оказался, этому уже пластиковый хомут на руки, поедет парень с конвоем до первого поста, хотя борьба с партизанским движением обычно дело гиблое.

От машины с воткнувшейся гранатой отвели технику. Какой-то умник посоветовал накинуть на гранату веревку, прицепить к «Брэдли» и просто вытащить. Идея здравая, но и рисковать груженым транспортом никто не хотел. Кроме двух человек в саперных доспехах всем приказано убраться. Задрали кабину, аккуратно сняли кресло и с молитвами бережно снесли его на землю. Вместо сидения поставили какой-то ящик и отогнали машину. Ну и наконец накинули на гранату длинную веревку и подцепили к «Брэдли». Плотно вклинилась граната — седлушка немного поволоклась за броней и взорвалась. Пришлось водиле и дальше на ящике ехать.

За этой деревушкой пошли другие, по резко возросшей заселенности чувствовалось приближение к Междуречью. Везде к конвою выбегали дети и опасно прыгали по обочинам с протянутой рукой. Того и гляди, под колеса попадут. Ванька отметил некоторое детское истощение. Не до дистрофии, просто полных совсем нет, большинство пониженного питания, как на бабушкиных фотографиях послевоенных лет. Что-то не видно результатов ООН-овской программы «Нефть в обмен на продовольствие», а произвести достаточно собственной жратвы Ирак, как многие страны арабского мира, не может — народу много и еще плодится в геометрической прогрессии, а дождя мало и будет еще меньше из-за глобального потепления, если это не сказки. Кормить детей не разрешалось, но солдаты все равно им что-нибудь кидали, кто конфетку, кто жвачку, кто просто кусок сухпая. Дети поднимали Эм-Ар-И с земли, сдували грязь и тут же с аппетитом его съедали. На одном повороте, когда скорость минимальна, за Шрековым «Хаммером» припустил какой-то пацан в рваных кедах. Он что-то орал, периодически прижимая руки к груди.

— Муфлих, чего он орет?

— Говорит, что он старший, а дома еще четверо и есть нечего. Клянется, что сам кушать не будет…

И без того мрачный Шрек стал еще мрачнее. Никогда не отличавшийся сентиментальностью Самый Большой Сержант Джим Бойл достал из бардачка здоровую плитку «Миндальной Радости», американского шоколада Almond Joy. Покрутив шоколад в руках, вытащил из бумажника пять баксов, обвернул вокруг шоколадки, для верности перехватив резиновым колечком, каких по его хозяйственным карманам всегда водилось в изобилии. Потом чуть ли не по пояс высунулся из окна и кинул ее тому пацану.

Прошедший дождь очистил воздух, и намокшая дорога больше не пылила, правда не долго — через полсотни километров дождя не было и в помине. Хотя в помине был, последний раз под Новый Год, не ясно только в какой. Но это уже значения не имело, дальше пошли по шоссе весьма хорошего качества, если не считать воронок и горелых машин на нем. До Багдада больше приключений не случилось.