Командировка

День, начвшийся с пыльной серости, потихоньку перешедшей в безоблачную жару, закончился невообразимо ярким закатом, типичного для пустынной зоны Ближнего Востока Метеорологи говорят, что это из-за той же пыли в воздухе — она дополнительно преломляет свет, заливая краснотой и золотом буквально все небо. Даже очертания тюремных вышек не испортили чудесной картины — солнце ныряет в кудрявую линию финиковых пальм, скрывающих горизонт, а потом в просветах их крон вспыхивает огненными искрами. Весь мир виден «через розовые очки», холодные тона отсутствуют напрочь — гамма цветов исключительно от оранжевого до багрового, как на пожухших старых картинах. Кстати, какой чудак его назвал «ближним»? Восток, в смысле.

Прибыл вертолет, началась погрузка ящиков с найденной документацией. За редким исключением, это не представляющая интереса макулатура, но таков уж закон военной бюрократии в отношении трофейных документов — все идет в загашник, ничего уничтожать нельзя. В кэмп Кроппере уже сидит специальная бригада арабистов, вооруженная аппаратурой скоростного двухстороннего сканирования — цифровой дубликат каждого найденного листочка (понятно, многочисленные экземпляры пропагандистских листовок не в счёт) моментально уходит в базу данных спецслужб, даже если оригинал никогда не покинет территорию Ирака. Сейчас документы читаются весьма выборочно, сканирование и каталогизация порядком автоматизированы, и людям остается в основном первичная сортировка по тематической принадлежности и значимости, что соответствует очередности перевода. У большинства листков очередность равна бесконечности — это не документы, а задокументированный мусор. Хотя среди найденного порой встречаются черезвычайно важные свидетельства.

Например, таким свидетельством стал «Сентябрьский Список» — рукописный документ на 46-ти листках. На каждом листке от 25-ти до 33-х фамилий. Всего одна тысяча четыреста двадцать девять фамилий. Что это за список стало ясно примерно через неделю — небольшой местный чиновник, по сути дела писарь, составил рукописный черновик перед тем как отпечатать документ на компьютере. А список оказался расстрельным… На сколько окончательный вариант отличался от чернового, и каком образом черновой вариант уцелел, остается загадкой. Хотя по второму пункту догадаться можно. Кто помнит служебно-бюрократический бардак Советской Армии, может самостоятельно пофантазировать на тему, как взводный писарь с красивым почерком или мальчик-машинистка, числившийся ефрейтором в хозроте, сидел безвылазно в штабе и калякал что-то для Эн-Ша, даже не осознавая, что окончательный вариант его перлов скроется за «двумя нулями», а то и более высоким грифом секретности. Ему конечно говорили, что мусор надлежит выбрасывать только вот в эту красную корзину, но писарь преспокойно забирал работу в казарму, чтобы ночью попотеть в каптерке или ленкомнате, лишний раз пугая старшину своей «неприкосновенностью» — как же так, документ для самого начальника штаба… Так и расползались совсекретные черновики по солдатским тумбочкам. И разумеется в период спешной эвакуации/уничтожения архивов, сочетающихся с безудержным мародерством, на казарменный мусор никто не обращал внимания.

Серьёзность и подлинность этого документа подтвердили сами иракцы. Примерно через месяц эти списки вывесили на стене около тюрьмы. Так вот, нашлись сотни родственников, у которых кто-то из близких, оказавшись в этих списках, не вышел за тюремные ворота в день Саддамовской амнистии. При этом родственники уверяли, что незадолго до сентября 2002-го года эти люди были живы. И не нашлось НИ ОДНОГО человека, из упомянутых в этом списке, которого кто-либо видел живым после этого самого сентября. Добавьте к этому еще такой фактик — примерно тогда же по личному приказу Саддама весьма оригинальным образом было наказано более 3700 «потенциальных армейских дезиртиров и паникеров» — им отрезали уши! А чтоб все видели — не фиг панику распространять, впереди очередная Мать Всех Битв. Это на тему, что лучше — плохая демократия или хороший диктатор. Саддам ведь хороший диктатор? Как «хороший ураган» или «хорошенькое землетрясеньице». Сомневаюсь, что бывают диктатуры «хорошими» в гуманитарном смысле, но вот что Саддамовская диктатура была не плохенькой, как например безвольное ГКЧП образца 1991-го года, а весьма хоршенькой — сильной, в смысле эффективности и контроля — сомневатся не приходится.

Сейчас популярна такая точка зрения — Ираку диктатор просто необходим, народец там мол без него совсем от рук отбился. А Саддам был что надо — лучше кого-либо умел своих подданных в руках держать. И тут я вынужден честно опарафиниться. Если бы не его баассистская паранояльная агрессия во вне, наверное в таких заключениях был бы смысл и для Госдепа с Белым Домом. Признаемся честно — сейчас буквально ежедневно гибнут десятки мирных иракцев. Гибнут в основном от же рук своих же соотечественников, только не мирных. Коллатеральные потери от боевых действий пусть ниже, но тоже порядочны. Открыто воевать с оккупационными силами для повстанцев оказывается задачей трудной, хотя вполне реализуемой, воевать же со своими новоиспеченными коллабрационистами оказывается на порядок проще. Вот и гремят теракты по всему Ираку. И если говорить только языком цифр, то такая война уносит не меньше жизней, чем устоявшаяся диктатура. Что же, тут мне крыть не чем… Не полезь Саддам в Кувейт, не замахнись на самое болезненное место Соединенных Штатов — на зависимость от иностранной нефти, не пугай он американских президентов дурацкими планами покушений на них, не раздувай щёки и не раскатывай губу насчет планов по ОМП (пусть и не сбывшихся), то пожалуй быть бы Хуссейну очередным «конечно сукиным сыном, но нашим сукиным сыном». Международная политика США всегда была прагматична, а отсюда — предсказуема. По русским понятиям предсказуема до бесстыдной дилеммы «выгодно-невыгодно». Я человек маленький и весьма аполитичный. По мне лучше откровенный казенный рационализм, чем «интернациональная помощь братскому народу». Хотя даже самый очевидный рационализм в международных отношениях и в устах власть имущих почему-то всегда обретает форму благой демагогии. Да и история сослагательного направления не терпит. Приходится иметь, что имеем — свергнутую диктатуру с последовавшим бардаком и слабыми надеждами на то, что народу наконец надоест убивать своих, да и вообще надоест убивать, а вдруг приспичит строить. Но любителям диктатуры хочется напомнить о простой истине — при диктатуре от попадания в очередные сентябьские списки не застрахован никто, за исключением диктатора.

Закинув в вертолет свой ставший ненужным чемодан с набором криминалиста, Ванька торопливо полез следом, больно ударившись коленкой о какую-то железяку. Железякой оказался конторский выдвижной ящик с папками. Папки разнокалиберные — видать за неимением подходящей тары сюда пихали все вподряд, что валялось поблизости, а тот, кто тащил эту жестянку в вертолет, не рискнул пересыпать содержимое в более легкий контейнер. Рядом крутился Муфлих, подыскивая среди кульков и картонных коробок место, чтобы усесться. Морщась от боли в ушибленном колене, Ванька уперся ногами в злополучный ящик и с силой задвинул его под черные мешки. Из ящика вылетела скомканная бумжка. На осводившееся место тут же плюхнулся Муфлих, его лицо, как всегда в подобных ситуациях, расплылось в благодарной улыбке. Через пару минут вертолет взлетел и заходящее солнце ярко осветило Муфлиха через пулеметную щель. Тот поднял с пола скомканый листочек, аккуратно развернул его на своем бедре, чтоб не сдуло, прижал по краям обеими руками и, наплевав на запрет работы с документацией, стал внимательно читать. А потом засунул листок назад в ящик и отрешенно уставился себе под ноги.

— Муфлих! Что там было? — проорал Ванька.

Переводчик словно очнулся от оцепенения. Он, сложив руки рупором, наклонился к уху Ивана:

— Да ничего особенного. Письмо. Письмо сына к матери. Старое — 95-й год еще. Цензура изъяла.

В его глазах стояли слезы. Наверное всё из-за ветра, что так неистово гнал винт в пулеметную щель. Наверное из-за того самого ветра и шума расспрашивать подробности не хотелось. А слёзы тут быстро сохнут. Наверное все из-за того же сухого горячего ветра.