Стюардесса

Глава 25

Ну вот и Орли. Лайнер начал снижение. Радист Петраков запросил разрешение на посадку.

Разрешение получено. Борту сто двенадцать — шесть — два рекомендована полоса два-семь.

Штурман Васин рассчитал угол захода на посадку в рекомендованном наземной службой эшелоне.

Две тысячи метров… тысяча восемьсот… восемьсот… Снижение проходит нормально. Все параметры в норме.

— Выпуск шасси, — отдал команду Костя.

— Есть шасси, — отозвался Елисеев.

Но привычного, едва уловимого толчка под корпусом не последовало.

— Командир! — крикнул Сашка Смирнов. — Оба люка закрыты!

Лампочка на табло, сигнализирующая о выпуске шасси, не загорелась.

— Повтори!

— Глухо!

— Еще!

— Нет!

Все взгляды были прикованы к табло. Сашка жал на кнопку выпуска, она утопала до предела, но раскрытие не происходило. Индикатор показывал, что шасси все еще под крылом.

— Заклинило, командир, — повернулся Сашка. — Что делать?

Он внезапно побледнел, на лбу выступили капли пота.

Костя взял микрофон:

— Игорь, связь.

— Есть.

— Я борт сто двенадцать — шесть — два, — стараясь говорить спокойно, сообщил на землю Костя. — У нас заклинило шасси. Жду указаний.

— Борт сто двенадцать — шесть — два, займите эшелон тысяча двести и заходите на второй круг.

— Понял.

Они заходили уже на третий круг, но шасси заклинило напрочь. Сашка Смирнов уставился на табло, гипнотизировал взглядом лампочку индикатора. Не горит! Хотя все внешне нормально, никаких сигналов о неисправности в системе. Такое ощущение, что проклятые люки просто упрямятся.

— Может, гидравлика? — спросил Костя.

— Нет. Хрен знает что!

В кабине повисло напряженное молчание. Экипаж обменивался только короткими репликами.

— Есть?

— Нет.

— Черт!

— Какой у нас вес?

— Сто пять, — доложил Сашка.

— Много, — буркнул Елисеев.

— Предел. — Костя повернулся к нему: — Что будем делать?

— Ты командир, ты и решай, — ответил тот.

— Сука, — в сердцах выдохнул в микрофон Игорь Игоревич.

— Борт сто двенадцать — шесть — два, — залопотали с земли по-английски. — Повторите, не понял.

— Прошу разрешения еще на один круг, — сказал Петраков.

— Есть? Сашка, глянь!

Бортинженер выглянул в иллюминатор, изогнувшись, чтобы удобнее было заглянуть под крыло. Видно плохо, но все же ясно, что на том месте, где должно быть шасси, пустота.

— Я проверю систему, — сорвался с места Сашка.

— Проверяй. — Костя помолчал. — Игорь, запроси нам верхний эшелон.

— Перегрузкой попробуешь? — спросил Елисеев.

— Один выход, — пожал плечами Костя.

— Что случилось? — спросила Евлампия.

На бортинженере лица не было. Он стремительно прошел мимо, рванул ведущую на нижний уровень дверь и помчался по крутой лестнице.

Сашенька замерла, проводив его взглядом.

— Вы думаете, что-то случилось? — помертвевшими губами шепнула она.

— А то нет, дура! — в сердцах выдохнула Евлампия. — Иначе какого черта мы на посадку пятый раз заходим?!

— Разве пятый? — растерялась Сашенька.

— Только молчи, — строго приказала Евлампия. — Поняла?

— Я сейчас… к командиру… — дернулась Сашенька, но Евлампия крепко ухватила ее за руку:

— Стоять! Пока командир не вызовет, не смей лезть под руку!

— Да… Отпусти… больно.

Сашенька потерла запястье.

— Дина, зайди ко мне, — велел по внутренней связи Костя.

Динка вскочила и посмотрела на Таньку:

— Чего это он? Сегодня же Сашка старшая. Да и Ева у них впереди.

— Иди узнай, — пожала плечами Танька.

Они уже сделали объявление о посадке, велели пристегнуть ремни и уже убирали, наводили последний блеск, чтоб не очень задерживаться после приземления. Уж очень хотелось хоть одним глазком взглянуть на Париж.

— Иду. — Динка заглянула в зеркальце и поправила волосы. — Ну что, скоро сядем?

Танька старалась не смотреть в иллюминатор. Она мельком глянула в него и отвернулась.

— Не знаю. Вроде еще летим.

Динка гордо прошествовала мимо застывших в ступоре Евлампии и Сашеньки, покосилась на них с видом превосходства. Что, их тут двое, а командир ее требует?

С милой улыбочкой она заглянула в кабину:

— Вызывали?

— Да, Дина, — хмуро бросил Костя. — Войди и закрой дверь.

В его тоне было что-то такое, отчего Динке стало страшно. Она плотно прикрыла дверь и замерла.

— Дина, — Костя повернулся к ней, — сейчас ты пройдешь по всем салонам. Ты поняла? Проверишь, все ли пассажиры пристегнуты. Малышей пусть возьмут на руки. Объяснишь, что мы совершаем маневр и что возникнут небольшие перегрузки. Покажешь, как дышать. Пусть не волнуются, если возникнет резкий крен салона. У тебя три минуты. Иди.

— А что? — помертвевшими губами спросила Динка.

— Шасси не вышло. — Костя повернулся к радисту. — Ну что, Игорь?

— Нам дают эшелон три тысячи и возврат на восемьсот.

— Приготовиться к пике, — велел Костя.

— Уважаемые пассажиры. Наш самолет готовится выполнить сложный посадочный вираж… — Едва Динка начала свою лекцию в первом салоне, как Евлампия перебила ее:

— Иди в третий салон, быстро, здесь я сама, — и подхватила Динку с полуфразы: — Детей возьмите на руки, потому что возникнет резкий крен салона…

— Что? — крикнула Танька, но Динка пролетела мимо не останавливаясь.

Влетев в третий салон, она перевела дыхание и объявила:

— Минутку внимания. Срочно пристегните ремни. Детей взять на руки. Сейчас возникнут перегрузки, связанные со сложным виражом лайнера. Просьба не волноваться, рот держать открытым, воздух выдыхать, напрягая уши…

Она пошла по салону, проверяя, все ли выполнили команду.

Так и есть! В семнадцатом ряду сладко дрых полный, плешивый мужчина. Толстый живот выпирал перед расстегнутыми ремнями. Динка поднатужилась, свела вместе оба конца и с трудом защелкнула пряжку.

— А?! — проснулся мужчина.

Он резко ухватил Динку за руку и залопотал по-французски:

— Мой бумажник! Будьте свидетелями, мсье!

Но тут нос самолета резко взмыл вверх, и Динка, не удержавшись на ногах, рухнула на пол.

Оба пилота знали, что заклинившее шасси можно выбросить за счет перегрузок. Резко вверх на две тысячи метров. Сверху наваливается тяжесть, трудно дышать, руки немеют, сердце колотится… А глаза неотрывно следят за приборами.

— Есть, три тысячи, — выдохнул штурман.

— Нижний эшелон свободен, — доложил Игорь.

— Вниз, — велел Костя.

— Есть, — Елисеев до упора сдвинул рукоятку руля.

Теперь земля стремительно неслась навстречу. Желудок подскакивал к горлу, а сила сопротивления стремилась вырвать их из кресел, выбросить вверх.

— Глянь индикатор.

— Нет.

— Ёкалэмэнэ!

— А теперь?

— Нет.

— Повторяем маневр.

И снова вверх, на трехтысячный эшелон, и снова мгновенная тяжесть вжимает, сплющивает людей в креслах…

— Бесполезно, командир.

И вниз…

Танька вцепилась в сиденье откидного стула. Она сползла на пол, прижала его к груди, уткнулась лицом в обшивку.

Вверх — вниз…

И каждый раз она всхлипывала и тихонько скулила:

— Ой, мамочка… пожалуйста… не надо…

Динка ухватилась за ввинченные в пол ножки кресел, подтянулась и сумела сесть. Она низко нагнула голову, укрыв лицо в коленях.

Вокруг стоял дикий визг перепуганных пассажиров.

Вверх — вниз…

Уловив момент, когда наступило равновесие и лайнер принял горизонтальное положение, Динка быстро встала и как ни в чем не бывало с улыбкой пошла из конца салона к началу.

— У всех все в порядке? Пакет не нужен?

Она наклонялась к каждому ряду, и слева, и справа, посылая каждому уверенную дружелюбную улыбку.

— Что это было? — пролепетала женщина с девочкой на руках.

— Воздушная воронка, — соврала Динка. — Но вы не волнуйтесь, у нас очень опытный пилот.

— А можно выйти в туалет?

— Минутку, я узнаю у командира. Ремни не отстегивайте до конца полета.

Он даже не стал надевать рабочий комбинезон. Отвинтил люк в полу и спустился к основным узлам гидросистемы. Лихорадочно ощупывал стык за стыком, узел за узлом. Где заклинило? В чем причина?

Прямо под ним, внизу, с семиметровым размахом находились стойки шасси, скрытые от него еще одной перегородкой. Но основной механизм, приводящий в действие раздвижные шлюзы, был здесь.

Сашка вытер пот со лба и посмотрел на руки. Они дрожали. Спокойно. Надо внимательно осмотреть все еще раз.

Черт! Как смертельно хочется курить! Но нельзя, а рука сама тянется к внутреннему карману кителя…

Или он недоучка, или полный идиот, но он ничего не видит! Он не может найти причину!

Сашка третий раз осматривал одно и то же место, двигался дальше, возвращался — и чувствовал, как панический страх захлестывает его волной.

Страх от своей беспомощности и бесполезности. От него, бортинженера, сейчас зависит все, а он не может ничего сделать и даже не знает, что происходит…

Полтораста человек наверху, над ним, еще спокойно смотрят в иллюминатор на игрушечные пригороды Парижа…

В голове почему-то навязчиво вертелась одна строфа из старой, слышанной в раннем детстве песни:

— И надо бы прыгать, не вышел полет,
Но рухнет на город пустой самолет…

Нет, они рухнут не на город, они мужественно доползут до отведенной им полосы и грохнутся под завывание авариек и «скорой помощи». Только от этого не легче.

Так, только без паники. Надо взять себя в руки. Посмотрим еще раз. Внимательно. Бывает, что не замечаешь того, что очевидно.

Смущало то, что на табло не было сигналов о неисправности. Он просто не знал, что искать.

Первое, что приходило на ум, — вышла из строя гидравлика, из-за этого могло заклинить створку. Но в кабине на схеме не было сигналов о сбое в гидросистеме.

По тому, как пол ушел из-под ног, Сашка понял, что ребята направили самолет в пике. Правильно, может, эта сволочь от перегрузки выскочит.

Он за что-то уцепился, зажмурился, ожидая, пока лайнер вернется в горизонтальное положение. Каждую секунду он ждал, что сейчас под ногами, внизу, громыхнут раскрывающиеся створки и произойдет выброс шасси.

Нет. Лайнер выровнялся. Пилоты оставили свои попытки.

И тут он увидел… Конечно, все так, как и предполагал…

Не то от ветхости и износа, не то из-за небрежности рабочих во время последней профилактики, но контрящая проволока на одном из узлов гидропровода ослабла. От вибрации во время полета слетела с резьбы фиксирующая гайка, и сквозь крохотное отверстие под давлением вытекла вся гидрожидкость.

Он провел рукой по месту изгиба трубопровода. Алюминиевая трубка была влажной. Но самой жидкости не было видно, она стекла ниже, на следующий уровень…

Ну вот и все. Надежды больше не осталось. Они не смогут выпустить шасси.

Костя молча выслушал Сашкин доклад.

— Значит, пробой гидропровода? — уточнил он.

Елисеев повернул кресло и тоже молчал, глядя на бортинженера.

— Амбец, — подытожил он. — Будем падать на брюхо.

— Садиться, — резко оборвал его Костя.

— Как прикажешь, командир, — развел руками Елисеев. — По мне, что в лоб, что по лбу.

— А почему приборы не показали пробой? — спросил Костя.