Стюардесса

Глава 27

— Нет, я абсолютно ничего не чувствовала, я просто выполняла свою работу, — Динка бойко отвечала на вопросы репортеров, не забывая кокетливо улыбаться.

Рядом с ней Танька Шохина говорила ровно противоположное:

— Я чуть не умерла от страха. Абсолютно не помню, что делала. Просто как автомат…

Двум молоденьким стюардессам достались все лавры славы, их крупные фотографии украсили первые страницы «Пари матч», вечерних газет и еженедельника «Катастрофы недели». Да и кого еще было печатать, не эту же старую грымзу со странным славянским именем. Его и не выговоришь, не то что написать по-французски.

Сашенька Тарасова от стыда пряталась в своем гостиничном номере, а мужская часть экипажа делала разбор полета и писала объяснительные. Зато Динка с Танькой были нарасхват.

Не бывает худа без добра. Их лайнер после приводнения затонул в акватории Сены, едва стюардессы успели вывести людей, и пока шло разбирательство и верхи решали, что делать с лайнером, как поднимать такую махину, весь экипаж разместили в одной из лучших гостиниц.

Журналисты вволю удовлетворили свое любопытство, ни на секунду не оставляя девчонок, сопровождая их и в магазины, и в кафе.

Парижане готовы были на руках носить героический экипаж, спасший жизни многим их соотечественникам.

— Слушай, я чувствую себя как Жанна д’Арк, — сказала Танька. — В смысле национальной героиней.

— Должна тебя разочаровать, — фыркнула Динка. — Французы ее на костре сожгли.

— Вот она, людская неблагодарность, — вздохнула Танька, примеряя шляпку. — Мне идет?

Динка кивнула. Миленькая круглая соломенная шляпка с букетом фиалок очень шла к рыжим Танькиным волосам.

— О! Мадемуазель э ля рюс стюардесс?! — воскликнул продавец, взглянув на Таньку, и схватил с прилавка вчерашний номер вечерки. — Презент, презент…

Танька взглянула в зеркало и благосклонно улыбнулась:

— Правда? Спасибо. Я бы в жизни такую дорогущую не купила. Дин, ну за что тут пятьсот франков платить?

— А ты фирму видела? — хмыкнула Динка. — А дареному коню в зубы не смотрят.

Через пару шагов вновь налетели репортеры и защелкали фотоаппаратами, снимая Таньку в новой шляпке.

Динка поразмыслила, вернулась к прилавку и тоже нахлобучила на голову шляпку, но изящную, велюровую «таблетку» с вуалькой.

— Же ля рюс стюардесс, оси… — для доходчивости она ткнула пальцем в фото, на котором стояла рядом с Танькой, и повернулась к репортерам.

В конце концов, она тоже заслужила себе шляпку!

— Презент… — растерянно пробормотал вслед продавец, оглядываясь, нет ли поблизости еще кого из русских.

Вечером в их честь мэрия устроила прием. Появление юных стюардесс в формах и кокетливых пилоточках на кудряшках вызвало овацию. Но тут уж милым дамам пришлось уступить пальму первенства своему командиру.

И вправду, так мужественно выглядел высокий, худощавый командир с мальчишеским лицом рядом с испещренным морщинами, суровым вторым пилотом. Солидный штурман, молоденький бортинженер и угрюмый, насупленный радист — все возрасты, все типажи, как по заказу папарацци.

Динка смотрела на Костю и невольно восхищалась. Как ему, оказывается, идет форма! И какие мужественные складки у него в уголках губ… и с какой очаровательной скромностью он держится, но при этом какая сила чувствуется внутри…

И он явно пользуется вниманием противоположного пола… Гм-м…

Динке совсем не понравилось, что к Косте тут же подскочили две юркие француженки, бойко защебетали на смеси французского с английским, дополняя речь многозначительными улыбками. А Костя-то расцвел, подхватил дам под ручки и увлек к бару.

У! Бабник! Динка гневно отвернулась. Фу, даже настроение испортилось. Разве можно так легкомысленно вести себя на официальном торжественном приеме?! А еще командир! Весь экипаж позорит! Что теперь французы о них подумают? Его принимают, как героя, а он… Казанова!

— Ты чего надулась? — спросила Танька. — Смотри, какое чудо!

Она с восхищением рассматривала свой бокал с коктейлем, украшенный крошечным разноцветным зонтиком. Он был совсем как настоящий, даже раскрывался и закрывался. Танька незаметно вынула его из бокала и сунула в карман.

— Для Дуськиной Барби, — смущенно пояснила она.

…Сашенька Тарасова еще не отошла от пережитого шока, и Евлампия из солидарности осталась с ней в гостинице. Она хоть и злилась на эту никчемную вертихвостку, которая не умеет себя держать в руках, но врожденное чувство коллективизма не позволяло Евлампии оставить товарища одного.

А той даже на прием идти не захотелось, хотя раньше Сашенька никогда не упустила бы возможности пококетничать и покрасоваться. Даже мысль о том, что там можно закадрить какого-нибудь французика, а в перспективе и окрутить его, не упустив своего счастья, сейчас ее не вдохновляла. Ничего не хотелось, наступила полная апатия и безразличие ко всему. Только одна мысль еще тревожила.

— Теперь меня все презирают? — глядя в окно, вздыхала Сашенька’ — Мне что теперь, в другой экипаж проситься?

Евлампия строго поджала губы:

— Ты всегда от трудностей сбегаешь?

— А как мне теперь летать? — Сашенька говорила медленно, словно заторможенная. — Я не знаю, как на борт поднимусь.

— А через «не могу» не пробовала? Иногда помогает, — сказала Евлампия. — Пересиль себя, я рядом буду, если что. Страшнее, чем было, уже не будет.

— Да уж… — поежилась Сашенька. — Знала бы, в жизни не пошла в эту авиацию.

— Не можешь — уходи, — пожала плечами Евлампия.

— Куда? — испугалась Сашенька.

— На кудыкину гору. Тут уж или — или, третьего не бывает.

Сашенька закурила и задумчиво посмотрела на Евлампию.

— Я подумаю, — медленно проговорила она.

Голова кружилась от шампанского, а от всеобщего внимания и восхищения Динка была как на крыльях. От избытка чувств она покружилась по коридору гостиницы, проделала несколько пируэтов и залилась счастливым смехом.

Теперь ей уже ничего не страшно! Она уже пережила столько ужасных мгновений, когда прощалась с жизнью, что теперь все остальное — семечки! Тьфу, трын-трава!

После удачного трюка с «бомбой» у Динки словно гора с плеч свалилась. Она больше никому ничего не должна! Ей больше нечего скрывать и не от кого прятаться! Какое счастье чувствовать, что тебе ничто и никто не угрожает! Что-то Динка за последнее время отвыкла от состояния безопасности и безмятежности.

От какого-то чиновника мэрии, увязавшегося провожать их до гостиницы, Динка отделалась еще в холле. Да и с чиновником этим она танцевала и кокетничала только потому, что Костя слишком уж увлекся местными дамами. Вообще-то, конечно, скорее они им увлеклись, но он и не сопротивлялся и оказывал ответные знаки внимания.

Динка сама не могла объяснить себе, почему это так ее задевает. Но именно поведение нового командира оказалось капелькой дегтя в ее лучезарном настроении.

И потому все, что делала Динка, было немного чересчур. Чересчур громко она смеялась, чересчур вызывающе улыбалась, а сама косила глазом в сторону Кости, видит ли, каким успехом она пользуется?

Костя догнал их с Танькой в коридоре, насмешливо спросил:

— Ты еще не наплясалась?

— Ах нет! — закатила глаза Динка.

— Пойдем вниз, — неожиданно предложил он. — Там в баре ансамбль играет.

Динка посмотрела на Таньку, та сразу же отказалась:

— Без меня, я что-то устала.

Динка даже не стала лицемерить и уговаривать подругу, а просто повернулась к Косте и с готовностью взяла его под руку. Только не удержалась и язвительно поинтересовалась:

— А куда же ты своих дам подевал? Я думала, ты целый гарем заведешь.

— В принципе я за моногамию, — усмехнулся Костя.

— Это заметно! — фыркнула Динка.

…Ой, зачем только она согласилась выпить еще и в баре?! Не надо было мешать шампанское с виски и запивать все это трехлетним бордо.

Динка просто не чувствовала ног. Зато они показали этим французам класс! Все смотрели на них с Костей, а особенно на Динку. Ее чрезмерное веселье и смелые пляски вызывали одобрительные улыбки.

Маленький ансамбль: гитарист, клавишник и ударник — даже исполнил в их честь «Подмосковные вечера» и «Калинку».

На «Калинке» Динка была особенно в ударе. Она порхала по паркету, трясла плечами, откидывала голову, хлопала ладошками по пяткам и периодически сбивалась на украинский гопак.

Ой, мамочки! Она еще и юбку вверх поддергивала, пытаясь исполнить канкан…

И почему у нее такая хорошая память?! Другие куролесят невесть как, а потом не терзаются угрызениями совести, благодаря своему беспамятству. А она всегда все помнит в деталях, даже то, что лучше бы поскорее забыть…

Костя поддерживал ее за плечи, и очень правильно, потому что Динку уже «штормило», мотало от стенки к стенке. Сумочка сползла с плеча, и она волочила ее позади, за ремешок. Ноги заплетались…

Слишком усиленно Динка изображала опьянение, слишком резко качалась из стороны в сторону, слишком сильно сжимала пальчиками Костину руку.

Ведь мужественный командир экипажа просто обязан помочь слабой, не рассчитавшей своих силенок женщине. На кого же ей еще опереться?

Рядом с дверью своего номера Костя остановился, осторожно прислонил Динку к стене и полез в карман за ключом.

— Стоять можешь?

— Угу, — глупо улыбнулась Динка и медленно сползла по стеночке.

Он открыл дверь, подхватил ее за плечи, поднял и втащил внутрь.

Динка с готовностью обмякла в его руках, кося одним глазом, куда они передвигаются. Ого! К кровати! Да Костик не промах, не теряется!

Он положил ее на кровать, снял туфельки и закинул ноги на одеяло.

— Ой, как здорово! — пробормотала Динка и блаженно улыбнулась. — У меня в голове все крутится и куда-то плывет…

Костя сел рядом и осторожно склонился к ее лицу. Динка почувствовала на виске его горячее дыхание, а глаза его были так близко, что стали заметны зеленоватые крапинки на коричневой радужке. Взгляд его был серьезным, пронзительным, он просто обжигал кожу.

Динке вдруг стало страшно. Она невольно отодвинулась, вжалась затылком в подушку. Нет, не надо… Если он ее сейчас поцелует, то она не сможет себя контролировать.

Париж — город любви… И ей тоже так хочется любви. Большой, чистой, пламенной… Искренней любви, когда душа нараспашку, когда никаких тайн и недомолвок, когда на целом свете есть только двое: она и он.

И Костя как раз тот, в кого она могла бы влюбиться так, как мечтала. Или уже влюбилась?

Его губы слегка коснулись виска, скользнули вдоль щеки, замерли напротив ее губ. Динка напряглась и зажмурилась в ожидании поцелуя. В душе ее боролись два противоречивых желания: немедленно убежать… и раствориться в его ласках…

Искушение было слишком велико, и она медлила. Костя тоже оттягивал этот момент, словно давал ей шанс одуматься.

Руки сами собой поднялись, чтобы обвить его шею… Но вместо этого Динка судорожно оттолкнула Костю, вскочила и бросилась к двери.

Нельзя его любить. Он не сможет отнестись к ней серьезно. Он все о ней знает, о ее похождениях, о ее романе с Антоном, о загулах в гостиницах, о многочисленных ухажерах. Он считает ее легкомысленной шлюшкой, недаром же вот так сразу привел к себе в номер и уложил на кровать. Думает, что раз она пьяна, то ей уже все равно, с кем быть, думает, что она вообще неразборчива в контактах и озабочена только одним…