Большая и маленькая Екатерины

«Так, значит, потому здесь не видно ни души? Я-то украдкой поглядывал во дворы вдоль дороги, но не увидел ни одного человека. Оказывается, и взрослые и дети ушли на футбол. Дело нешуточное — итхвисская «Лоза» играет на кубок с хергским «Перевалом»!

Игру судит тбилисский судья, сказала сероглазая. Она была горда — из Херги приехало около восьмисот человек зрителей… Браво, итхвисская лоза, браво! Хорошую дорогу провела для итхвисцев, переселила из Хемагали в Итхвиси многих Джиноридзе и Кикнавелидзе, построила в Итхвиси винный завод. А теперь и футбольная команда? Да еще такая, которая наравне с хергским «Перевалом» играет на кубок Грузии… Браво, итхвисская лоза! Еще не успели созреть ее первые ягоды, а какое большое дело провернула! А? Браво, браво, итхвисская лоза! Соревнуйся с Хергой, соревнуйся и побеждай!»

— Если бы у меня было время, я бы тоже пошел на стадион, — словно извиняясь, сказал он девушке. Пожелав итхвисцам победы, он вышел из магазина.

У источника на бревенчатой скамье сидел старик.

Гуласпир украдкой посмотрел на него, боясь, чтобы это не оказался кто-нибудь знакомый. Старик спал, и Гуласпир спокойно прошел мимо.

У родника он подставил ладонь под желоб. Холодная, очень холодная была родниковая вода.

— Эх, хороша водичка, дай бог вам здоровья.

Сидевшему на скамейке старику его голос показался знакомым. Он открыл глаза и встал. Подойдя к Гуласпиру, он внимательно посмотрел ему в лицо, потом оглядел с головы до ног и вроде бы улыбнулся.

— Что, дед, не взяли тебя внуки на стадион? — пробасил Гуласпир, подмигивая старику.

Тот еще ближе подошел к Гуласпиру, опять оглядел его, погладил по плечу, потом заглянул в глаза и приник к его груди.

— Парень, а ты, случаем, не Гуласпир? Гуласпир ведь, а? — дрожащим голосом сказал старик.

Гуласпир поразился. Если он меня узнал, почему же я не узнал этого старика. Он медленно, осторожно отстранил его от себя, всмотрелся в его лицо и вздрогнул.

— Ростом, ты? Господи, да как же это я не узнал тебя, покарай меня господь!

— Да, Ростом я! Откуда ты?

Они уселись на скамью.

Очень постарел Ростом Кикнавелидзе. И ростом-то меньше стал. Плечи согнулись, грудь стала впалой. Не видно ее вовсе, как будто никогда и не было. Колени у него дрожат, руки дрожат, и Гуласпиру стало жалко этого иссохшего и сгорбленного старика.

…А хороший парень был Ростом Кикнавелидзе, гордый. В сорок лет он еще не был женат. Все говорил, что не встретил женщины, которая бы ему понравилась. Как-то раз он поехал в Кутаиси за покупками. Был воскресный день, и он решил прогуляться по бульвару. Там было полно людей. Прохаживаясь по бульвару, он приметил девушку, сидевшую на лавочке. Увидев, что Ростом ходит вокруг да около, она встала и тоже начала прогуливаться туда-сюда. Ростом сумел заглянуть ей в глаза, и она не отвела взгляда. Ростом улыбнулся, и она ответила ему улыбкой. Он подошел к девушке и поздоровался. Она ответила на его приветствие и сказала, что, мол, ей как-то знакомо его лицо, а ему ее не знакомо ли, — и протянула руку для рукопожатия. Рука девушки показалась ему удивительно нежной, и он замер и довольно долго стоял так, затаив дыхание, а потом произнес — нет, мол, не знакомо, но ты мне очень нравишься. Сразу понравилась, как только я тебя увидел. Девушка улыбнулась и прямо сказала — ты мне тоже нравишься, и тоже понравился сразу, как только я тебя увидела. Скажи, как тебя зовут. Ростом меня зовут, сказал он, и девушка улыбнулась. Ростом? Хорошее имя. А меня зовут Грета. И она взяла Ростома под руку. И так, рука об руку, они долго гуляли по кутаисскому бульвару; потом Грета сказала, что она проголодалась, и они зашли в ресторан, что у Цепного моста, сели в отдельной комнате и хорошо повеселились. Ростом пил, и Грета тоже. Потом Ростом осмелел и сказал: ты мне очень нравишься, ты тоже говоришь, что я тебе нравлюсь. Если правду говоришь, выходи за меня замуж. Да, а почему бы нет, и выйду. Ты мне сразу понравился, а теперь я уже люблю тебя, сказала Грета. И руками, которые казались Ростому такими мягкими, она обвила его шею и поцеловала Ростома в губы. Они еще долго целовались. Потом Ростом решительно заявил: я сегодня же возвращаюсь в деревню, и, если ты в самом деле любишь меня, ты сегодня же должна выйти за меня замуж.

«Сегодня же? Для меня это немного трудно, но, если ты обязательно сегодня едешь в деревню, другого выхода у меня нет, и я поеду с тобой», — сказала Грета и опять поцеловала Ростома в губы.

Такое быстрое согласие заставило Ростома призадуматься. «А твоим родителям сообщить не надо?» — спросил он у Греты. «Мои родители живут в Тбилиси, — ответила она. — Я сюда к тете приехала. Я попрошу тетю, и она напишет им обо всем».

И вот привез Ростом Кикнавелидзе Грету в Хемагали. Было это под вечер. Мать Ростома всплакнула, но что ей оставалось делать. Ростом пригласил соседей и в ту же ночь устроил свадебный ужин.

Грета оказалась строптивой. Она была молода и красива, но иногда ругалась, как мужик.

На шестом месяце со дня свадьбы Грета родила Ростому мальчика. Это что за божье наказание на мою голову, казнился Ростом, и собрался убить жену, но соседки успокоили его, что рождаются не только шестимесячные дети, но и пяти- и даже четырехмесячные. Казалось, что женщины утешили его и он успокоился. На самом деле что-то в нем оборвалось. Он ни к Грете близко не подходил, ни сына ни разу не приласкал. Стыдясь соседей, он закрылся дома.

Год прожила Грета с мужем и сыном, а потом, оставив мужу годовалого Вилли (мамаша дала сыну якобы городское имя), она сбежала в Тбилиси и оттуда написала Ростому, что, мол, если ты переедешь жить в Тбилиси, я вернусь к тебе. Но только знай, что в Тбилиси у меня никого нет, ни родителей, ни родственников. Зовут меня не Грета, и фамилия моя не Соломониа. И на конверте стоит придуманная фамилия. Но если ты приедешь в Тбилиси, то меня найдешь по этому адресу.

Письмо довело Ростома до бешенства. Он ревел как зверь и бил себя кулаками по голове: что за наваждение нашло на меня в тот день в Кутаиси, почему я не сообразил, когда она так вцепилась в меня и стала целовать, что это за птичка? Он грозился — поеду в Тбилиси и убью ее. Но его угроза так и осталась угрозой. Пока была жива бабушка, она смотрела за Вилли, потом его помогали растить соседки. С трудом вырастил Ростом Кикнавелидзе своего сына. Это был хитрый, упрямый и лицемерный мальчишка. Материнская кровь кипит в его жилах, твердил Ростом. Книгу в руки он не брал и на пушечный выстрел не подходил к школе. В двенадцать лет он уже курил и пил вино. Пошел учиться на шофера, но ничего из этой затеи не вышло. Однако деньги он откуда-то доставал и щегольски одевался. Его мать тоже любила пофасонить. У соседей Ростома временами пропадали куры, «улетал» из форм сыр, и достоверно было известно, что в этом деле был замешан Вилли. Но об этом молчали, потому что жалели Ростома.

В одной семье Джиноридзе жила сиротка по имени Мимино[10]. Нос у нее и вправду был крючковатый, как у ястреба. Но этот ястребиный нос очень шел к ее удлиненному матовому лицу. Она пошла в мать, красивая была и трудолюбивая, и Вилли пристал к ней, что если она не выйдет за него замуж, то он повесится на столбе ее дома. Восемнадцати лет он женился. Жить он пришел к Мимино. Отцовский дом он продал, а Ростома взял к себе. Характер у Вилли изменился, он стал хорошим семьянином. Первым делом он снял старый забор и весь двор обсадил акациями. Вскопал под виноград без пользы пропадавшую во дворе землю, выкорчевал старые яблони, груши и инжирные деревья и посадил новые, починил крышу и справил новую арбу. Не было границ радости Ростома.

У Вилли и Мимино родилась девочка. Назвали ее Тина. Когда ей исполнился год, устроили пышные крестины. Были приглашены все Джиноридзе, Кикнавелидзе и Чапичадзе. Пир под руководством избранного тамадой Гуласпира Чапичадзе продолжался до утра.

На третье утро после крестин Вилли поднялся до рассвета. Положив на арбу трехсотлитровую бочку, он подвез ее к марани. Открыв квеври, он наполнил бочку чистым вином, посадил в корзины двадцать кур, завернул в виноградные и инжирные листья столько же кругов сулугуни и положил в хурджин. Позавтракал. Потом он запряг быков, разбудил Мимино и сказал ей, что едет в Хергу на рынок и везет продавать вино и сыр. И, мол, если не вернется в тот же день, пусть она не пугается.

И Вилли уехал. Уехал и пропал. Прошел год, два, три. А он не появляется и не появляется. Поговаривали, что видели его то в Тбилиси, то в Одессе, то в Ташкенте. Правду узнать было нельзя. Мимино получила анонимное письмо, в котором писали, что Вилли с матерью арестованы за воровство, их сослали далеко на север и пусть она их не ждет.

…Когда Джиноридзе переселились в Итхвиси, Мимино тоже туда уехала. Ростом хотел остаться в Хемагали, но Мимино не допустила этого. Она полюбила Ростома, как родного отца, и как бы она оставила его одного…

— Вилли не появлялся?

— Да пропади он пропадом! Скрывается где-то!

— И не писал ничего?

— Нет, ничего. Зов крови заставил его идти по материнским стопам. Мне Мимино жалко. Говорю ей, чтобы она выходила замуж, но она не хочет. Даже клятву с меня взяла, чтобы я больше о замужестве слова не говорил. Вот я и молчу. Так за нее душа болит…

— Мимино чем занимается?

— Секретарша в сельсовете.

— А твоя внучка как?

— Тинико-то? Уже большая. Школу кончила. Потом училась на каких-то курсах в Херге и вот теперь счетоводом в магазине работает.

— Как ты? Здесь уже привык, Ростом?

— Привык? Да вот пять лет живу здесь, а все Хемагали во сне вижу. То я на Сатевеле, то на кладбище, то на мельнице. Здешние-то сны ни разу не приснились.

Пауза.

— Да, снятся мне хемагальские сны, — убежденно сказал Ростом и вздохнул. — А почему ты о себе не рассказываешь? Откуда ты? Какими судьбами?

— Александре болен.

— Чапичадзе?

— Да в Хемагали теперь только один Александре, — недовольно отчеканил Гуласпир. — Александре Чапичадзе.

— А говорили, что Резо забрал его в Тбилиси?

— Сбежал он оттуда!

— Бедный!

— Сыну не жалко его и… Лекарство должен был для него купить. Вроде казалось, что Итхвиси ближе, чем Херга, но ошибся, — словно упрекая самого себя, сказал Гуласпир. Чиркнув спичкой, он закурил сигарету и встал.

Встал и Ростом. Отвязав от столба уздечку, он погладил лошадь по лбу.

— Пошли! — сказал Ростом и громко позвал Тинико.

Из магазина вышла Тина.

— Закрой, внученька, магазин и пойдем домой. У нас гость.

— Гость? — рассмеялась Тина и улыбнулась Гуласпиру.

— Я не могу пойти к тебе, Ростом, — решительно сказал Гуласпир.

— Ты что говоришь, Гуласпир? В кои-то веки приехал в Итхвиси и не хочешь увидеть мой дом? Такой длинный путь прошел, устал ведь! Переночуй у меня, а завтра уж с божьей помощью поедешь обратно…

— Нет, Ростом, я должен сегодня же принести Александре лекарство.

— Он один лежит дома?

— Один, — солгал Гуласпир.

— Значит, правильно говорили, что Резо его взял в Тбилиси? И он сбежал? Жалко его, беспризорного!

— Ну, а что Резо может сделать, а? Ему, что ли, засесть в Хемагали? Взял его в Тбилиси, а он — бежать оттуда?.. Что Ревазу делать? Конечно, жалко старого!