Шёпот Вселенной

– Ты, скорее всего, забыл про то, что я говорил тебе до этого..

– Ах, да, как же.. Что-то про ловлю момента, да? – уточняет он. – Если..

Затихает, молча раздумывает над ситуацией, слегка покусывая нижнюю губу. Поймать невесомое, обратиться с ним в единое, запечатлеть в реальности, выходя за границы невозможного.

– Если.. – продолжает он. – Да, ты же зовешь меня Эвтер, так?

– Да, но..

– А первоисточник – муза. – Не останавливаясь, говорит он. – Тогда представь меня своей музой.

Затянувшееся молчание, разбавленное дыханием обоих и открытым окном, из которого доносятся внешние звуки.

Снова. Он и впрямь не знает.

– Ты.. как ты себе это представляешь-то?

– На словах получилось слишком просто, – неловко смеется юноша, – всегда поражался твоей проницательности, а ведь ты прав.

– Что ты опять..

– Я должен и впрямь стать твоей музой.

– И?

– Ты доверяешь?..

– Опять твои заверальные идеи?

– Что-то вроде, – кокетливо улыбаются ему. – Будем Мастером и Маргаритой этого времени.

Рядом еще сильнее вспыхивают.

– Но это лишь прообраз, а мы создадим историю Рато и Эвтер – Мастера и его Музы.

– Ты точно..

Не успевая договорить, он шумно выдыхает, когда его распаленной щеки касаются правой рукой, невесомо проводя вниз, задерживаясь на губах, и останавливаются на шее. Наклоняясь к уху, тихо проговаривает:

– Смотри на меня, как на Эвтер – свою музу, что благосклонен к такому Мастеру.

– Эвтер, твою..

– Шш, – тихо шикают в ответ, прерывая: – сейчас ты – Мастер, значит, не можешь так выражаться. Игра, друг мой, – и, будто подтверждая сказанное, скользит рукой еще ниже, очерчивая ключицы, – игра, которая стоит свеч.

Кокетливо улыбаясь, целует в щеку и мягко отстраняется, посмеиваясь над полностью покрасневшим другом.

– Напомни мне, пожалуйста, чтобы я тебя после прибил, муза, – сквозь зубы шипит он.

В ответ лишь доносится веселое гоготанье.

Снова. Распускаясь вне, отблеском приходит к несформировавшемуся, незаконченному, но уже обретающему свои очертания.

«В потоке жестов, слов,

Мы ищем пазлы, оголенных взглядом,

Блуждающим по веренице снов,

Под пеленой надежд, покрытых ядом,

Что ворохом приносит нам покой,

Длинною в сотни ярд и вечности оков,

Снабжая искренностью, томящей пустотой.

Мы сохраним историю,..»

– Помнишь, мы как-то давно покупали одну книгу?

– Эвтер, а можно чуть больше конкретики? – переспрашивает парень. – Не без твоей помощи у меня теперь целая коллекция этой сентиментальности.

Тот расхохотался.

– А ведь она уже принесла свои плоды.

Парень скривился, промолчав. Спорить с творческими людьми – как бить по кастрюле половником, чтобы соседи перестали слушать ночью хаус.

– Я про Сонеты.

– Зачем? Ты и так их знаешь наизусть, – удивился юноша.

– Обновить знания, – загадочно отвечает он.

– Темнишь.

– Надо.

– Зачем? – не отступает он от своего друга.

Мимолетное молчание.

– Нужно ее оформить.

– Чего? – недоумевают в ответ.

– Кое-что добавить.. – расплывчато отмечает он, таинственно улыбаясь.

– И что, тех писем не хватает? – беззлобно подначивают в ответ.

– Хочу еще оставить след в истории.

– Подпортив имущество? – иронично уточняет он.

– Привнося в него новые краски! – живо откликается парень. – Глядишь, захочешь перечитать из раза в раз труды Шекспира.

Тихо хмыкнув, он лишь подошел к полке, выбирая необходимую книгу и отдавая собеседнику.

– Верну с первым лучом солнца, – смеется в ответ.

– Боже..

«То видим строфы летних перипетий,

Созвучных отблеском грядущих грез,

То чувствуем украдкой зов принятий

Извне истерзанных блокадой слез.

Мы сохраним..»

У погоды скачет настроение. Впереди – завеса из сотканных облаков цвета гари. Такая вычурная, известная немногим. И казалось, что с каждым новым днем она становилась все ближе и ближе к назначенным пунктам. Давила собой, вырывая остатки бликов для своей шали, за которой надсмехалась над окружающими. Но ей никак, поэтому продолжала надвигаться темным пятном.

Небо хмурится, вдалеке звучит гром. Даже асфальт кажется непривычно мрачным под натиском состояния. Непредсказуемость и неожиданность поддаются еще ближе – быстрее, быстрее..

Молодой человек продолжает барабанить по двери. «Черт бы его пробрал! Обещал ненадолго отлучиться для творческого процесса.. А это самое ненадолго вылилось в несколько дней! Ни встреч, ни звонков, ни привычных писем.. Да хоть бы какую весточку оставил. Ах, да, зачем ему! Еще и тормозит, не открывает дверь», – мысленно вскипает он. За окном на землю медленно падают первые капли начинающегося дождя.

«Потрясающе, великолепно, я как раз без зонта! Надеюсь, у этого придурка есть запасной»

Позади парня раздается щелчок, и дверь открывается. На пороге стоит мужчина тридцати лет – с пучком на голове, в мятой футболке и синей кружкой в руке. Слегка зевнув, он говорит:

– Хорош бить.

– Перестану, когда он откроет, – пробурчал тот.

– Долго придется-то ждать.

– С чего..

– А ты, случаем, не.. блин, как же он говорил?.. Рабо, Рапо..

– Рато, – тихо и удивленно подтверждает он.

– О, точно! Блин, какие нынче кликухи странные пошли.. В общем, тот угорелый оставил тебе.. Ща..

Потянулся к подвесной полке в коридоре, доставая книгу и вручая парню, приговаривая:

– Он зашел ко мне со словами, мол, передайте Рапо..

– Рато.

– Да- да. Мол, передайте Рато эту книгу с письмом, пожалуйста. Все умолял, благодарил по десятку раз, отсвечивая улыбкой..

– А почему он сам не передал?

– Аа, дак он уехал, – ответил мужчина.

Снова. Чувство, что ухает куда-то в пропасть вместе с осколками несбыточного..

– Как.. как давно? – прохрипел он.

– О, ну ты загнул, – слегка прокричав, ответил тот. – Эйто когда было.. уж точно много дней назад.

Много дней назад. Значит, тогда..

– Ну-с, я свое скромное дельце сделал, поэтому потопал. Бывай! – попрощавшись, мужчина закрыл за собой дверь.

Дрожащими руками он открывает книгу. Первые страницы, исписаны в черных чернилах:

«Я когда-то слишком давно говорил о том, что бываю поэтом по настроению, нежели всерьез увлекаясь этим. Проза всегда манила своей пугающей красотой. Но, знаешь, в последнее время не удается сосредоточиться на незнакомке, отдавась во власть неизведанной поэзии. Например, что-то вроде эдакого, неясного и очевидного, Рато

Хочу, чтобы узнал

Мои мечты, надежды,

Цветные сны, сиянье

Ярких глаз. И трепет сердца,

Что неподвластно объяснению,

Неровным, робким ритмом,

Отдающимся на станциях метро,

В бессонных днях, ночах, и где-то среди звезд..

Невольно, вскользь,

В суете поездов, среди людей

Иль даже поодаль

Проносятся слова, беззвучно, искренне.

И снова там, в сумбуре мира,

Мелькает пара глаз,

Пронзая серые мотивы

Противоречивых.

А вслед за ними – мечты, цветные сны,

Оберегаемые от факторов извне.

Как нерушимые приливы,

Они ступают мелко, осторожно..

По струнам робко, живо,

Виднеются мои мечты, и

Те цветные сны.

Твой Эвтер – преданный друг и муза».

«Что за..» – думает он, холодея с каждой минутой. Разворачивая письмо, он чувствует, как сердце ухает куда-то в пропасть.

«Прости»

Снова. Лопается, обнажая бередившие раны. Впуская сеть из прочных нитей горечи, утраты и запаха, дурманящего своей терпкостью, нескромностью и знанием. Что это, ваниль? Нет, здесь больше – какие-то правильные пропорции из ванили и кардамона, насыщенные чем-то большим, утонченным, но не имеющим конкретного определения.

Снова

«Нас разделяет жалкий час,

Минуты, мили, думы, страсти,

Подобны хрупким вольностям подчас

Врываемся в безмолвном вскрике масти.

Мы..»

– Снова, – шепчут в ответ.

Настоящее вспыхивает яркими цветами, а прошлое – уже событие, отбрасываемое собственные тени, таящиеся где-то в его подполье. Губы подрагивают, обожженные единственным, близким словом: оно проносится шелестом, направляясь к возбужденным участкам тела; сминая, одергивая, оставляя пятна на еще когда-то белоснежных страницах души. Мысли под личным надзором встречаются с неловким отчуждением, не полностью, как некое дополнение. А где-то – прибой юных дней, вскрики нераскрывшихся, но уже открытых сердец, мотивы которых двухголосием разносятся над виднеющимся горизонтом – такие связанные и, все же, разделенные.

– Что, если он хочет, чтобы его нашли? – доносится рядом.

Взгляд фокусируется на девушке, ждущей ответа. Она знает, но не перебивает, осторожно ощупывая «почву». Вот бы только дотянуться..

– Того, кто исчез из жизни?

– Появляющиеся письма твердят об обратном.

– Это не может значить больше.

– Уверена, ты и сам заблуждаешься в этом, – отвечает она.

Он уже ни в чем не может быть уверенным. Нервным движением смыты грезы, печальным скачком отдающиеся в недрах спальни в ночи. Днем – без пристрастий, овеянный чувством смиренности и отчуждения, ночью – невольный странник по распахнутым заметкам той, никак не забытой истории, – встречаясь с миражами прошлого, мимолетно ощущая напевы минувших дней, желанных минут; будто стремясь дотянуться до знакомых линий, очертаний, возобновить гул из спонтанных слов, запечатленных улыбок и поиска истины.

«Убегая от условностей,

Скрываясь от гнета вездесущих,

Находим утешенье в избитых рифмах,

В потоках-импульсах, обретя забвенье,

Что откликом, врываясь, затмевает числа,

Строки, выдохи, сомнения»

Мелодия, поделенная на двоих. Струны сердца натянуты, накалены, дребезжат под натиском невысказанного, обреченного скитаться вдоль хаотичных созвучий. Неловкие думы, находящие стены. Ну же, признай себя. Выпусти наружу и никогда не запирай. Позволь неизвестности коснуться мягким движением.

Снова. Чуть выше – может сместиться, но не оставить.

– Заблуждаться, продолжая поиск творения, – отвечает он.

– А найдешь? – смело спрашивает она.

Тишина давит, пытается расфокусировать на основном. Внешний шум стремится прорваться в сомкнувшееся кольцо напряжения: подтолкнуть к краю, спасти или сделать что-то, сподвигнуть на какой-то новый шаг? Стрелки часов то замирают от нетерпения, то оглушают ходом по окружности. Обрывки слов, использованных сигарет в пепельницах, звон керамики. Непринятие уже стучится, страх оповещает, взращивая новую порцию неправильных убеждений. Но это подкрадывается, сдерживаемое нерешительными искрами. Ощущение ускользающей, но еще существующей частицы, способной воссединить заново строение души. Нелепые рассуждения, трепетное, но такое желанное ёканье.