Тирза

Она сжала его руку, как будто это должно было придать силы ее словам.

Хофмейстер молчал. Ее аргументы были убедительными, но все равно не могли его успокоить. У него было пронзительное чувство, что она не в силах убедить своими доводами даже саму себя. Ему нужно было лететь. Душевный покой — разве это не то, что должно прийти с началом эпилога жизни? Ему нужно было лететь, чтобы обрести душевный покой. Ради этого. И ради душевного покоя его супруги.

— Давай поиграем? — сказал он тихо.

— Что на этот раз? Во что ты собрался играть?

— Как раньше.

— А как мы играли раньше?

Он сделал глубокий вдох. Ему нужно было собраться. Тот, кто ищет душевный покой, должен прежде всего обеспечить порядок у себя в голове.

— Наша гостиная была парком Вондела.

— Ну да, — сказала она, — припоминаю.

— Ты была девушкой на велосипеде. Была ночь. Повсюду на земле была ночь.

— И это я тоже помню.

— А я был насильником с ножом.

— Но, Йорген… — Она погладила его по волосам. — В это мы играли, когда были влюблены друг в друга. Тогда это была отличная игра. А теперь все уже не так. Теперь это была бы грустная игра. В нее нам играть не стоит. Ничего хорошего в ней уже нет.

Он схватил ее за запястье.

— Давай сыграем, всего один раз, — попросил он. — Один-единственный раз. Давай притворимся, что все как раньше?

— Не получится.

— Почему нет?

— Потому что сейчас — не раньше. Сейчас — это сейчас. Сейчас лето. Тебя уволили, хоть и не по-настоящему, тебя исключили, вот что произошло, тебя исключили и отключили. От тебя никакой пользы, ты сам мне сказал, и, мне кажется, ты всегда был совершенно бесполезным. Так что порадуйся, что они поняли это только сейчас. А Тирза уехала в Африку и не шлет нам даже весточки, а я… А мне совсем некуда больше податься. Поэтому я и здесь. Во что нам с тобой играть? Для кого?

Он сжал ее запястье сильнее.

— Всего один раз, — сказал он, — прежде чем я уеду в Африку. Как раньше. Пожалуйста.

«Отключили». Эти слова засели у него в голове. Значит, вот что случилось. Вот как с ним поступили. Как будто он понял это только сейчас.

— Ты хотя бы позвони, прежде чем отправляться в такой путь.

— Кому?

— В нидерландское посольство в Намибии, например. Может, они что-то знают.

Он отпустил ее, она вылезла из постели и раздвинула шторы.

— Если что-то случилось, они наверняка в курсе, — тихо сказала она. — Но я уверена, что она сейчас просто где-то в пустыне или бродит в джунглях. Что она счастлива. Это же Африка, там не натыкано телефонных будок на каждом шагу. — Она повернулась к нему. — Хорошо, — сказала она. — Ладно. Мы сыграем еще один раз.

Он подошел к ней. Она схватила его за горло. Он положил руки ей на плечи.

— Но только потому, что мы сломаны, Йорген, — сказала она. — Только поэтому. Не забывай.

После обеда ему наконец удалось дозвониться до нидерландского посольства в Виндхуке. Они ничего не слышали ни о несчастном случае, ни о преступлениях, так что все должно было быть в порядке. Приятный господин сказал ему по телефону, что волноваться не стоит. Общественные телефоны в Намибии работают по карточкам, а их не везде можно купить. Особенно в пустыне.

Хофмейстер передал эту информацию супруге слово в слово.

Они жили так, будто ничего не произошло, будто не было никакой жилой лодки, будто никто никого не бросал, не возвращался, не праздновал окончание школы. Они жили, словно на кораблике, дрейфующем на волнах, потерявшем управление. Ждали ветра, который унес бы их в нужную сторону.

Каждое утро Хофмейстер уезжал в Схипхол, и хотя его супруга пару раз язвительно высказалась по этому поводу, она не настаивала, чтобы он прекратил этот идиотизм. Он объяснил ей, что ему необходимо уходить из дома, а иначе он сойдет с ума. Поэтому утром он брал свой портфель и отправлялся бродить по залам прилета и вылета и листать рукопись азербайджанского автора, чтобы не сойти с ума.

Прошло почти две недели с того дня, как он отвез Тирзу в аэропорт, когда его супруга сказала ему в саду вечером:

— Может, нам нужно еще раз позвонить?

— Кому?

— В посольство в Виндхуке. Может, там забастовал общественный транспорт и они где-нибудь застряли. Или в пустыне случилась песчаная буря. Про Намибию никогда не пишут в новостях; тебе ничего не попадалось?

Он встал с плетеного стула и стал ходить из стороны в сторону.

— И что мне им сказать? — спросил он. — Извините меня, пожалуйста, но не бастует ли у вас общественный транспорт? Нет ли у вас песчаных бурь? С чего ты взяла, что посольство обязано отчитываться о каждой пустячной песчаной буре? Да они скажут, что я чокнутый. Кроме того, там же можно ездить только автостопом, знаю я этих цветных. Это же Африка. Это тебе не Эльзас и не Австрийские Альпы. И я уже звонил в посольство один раз. Они наверняка меня помнят.

— Сядь. Если ты будешь так заводиться, легче не станет. И никак нам не поможет.

Он неловко наступил на блюдце с орешками, которое его супруга поставила у ножки стула. Был прекрасный вечер. Теплый и недождливый.

— Позвони ты, — сказал он. — Позвони им. Или я сам туда поеду. Может, мне надо туда поехать. Ну так же нельзя. Невозможно просто сидеть тут и ждать. И ссориться. И ждать. И поднимать панику. Возможно, без всякого повода.

Она уже некоторое время молчала. Она наклонилась, чтобы собрать орешки, которые высыпались из блюдца.

— Да, — сказала она наконец. — Наверное, тебе нужно туда поехать.

— Ты о чем?

Он как будто опешил.

— Я же сказала. — Она положила в рот орешки, собранные с земли. — Наверное, ты должен туда поехать. Что мы можем сделать здесь?

Стулья, на которых они сидели, были ужасно старые. В свое время Хофмейстер посчитал глупым расточительством вкладывать большие деньги в садовую мебель. Он любил производить впечатление и в угоду своему окружению приобретал стильные красивые вещи, но садовая мебель никогда не была в списке приоритетов.

— И что тогда? — спросил он. — Что, если я туда поеду?

— Но ты же это предложил. Это была твоя идея. Ты ее найдешь. И мы успокоимся. Вот что будет. И тогда… Тогда я тоже не знаю.

Он откинулся на спинку стула.

— Ты, — сказал он, — ты совершенно не заботилась о ней. В последние годы даже не звонила. Даже не звонила. Ты была слишком занята. Бог знает чем. А теперь изображаешь тут взволнованную мать. Несчастную женщину, которая потеряла покой и не может заснуть, потому что не знает, где конкретно веселится ее дочь в Намибии, если она вообще еще там. Может, она уже отправилась в Ботсвану. Или в Заир.

— Да, у меня была другая жизнь, помимо моих детей. Это не преступление. Я имела на это полное право.

— Помимо? Ты называешь это «помимо»? Это было не помимо, это было вообще мимо! Мимо них! По их головам, поперек их интересов!

— Все, что я за эти годы сделала и не сделала, все, что я говорила о ней, и все, что она наговорила мне, — несмотря на все это, я остаюсь ее матерью, Йорген. Я больше не твоя жена, но я навсегда ее мать.

Он встал и ушел на кухню. Сунул руки под кран с ледяной водой. Его била дрожь.

Он медленно вытер руки полотенцем.

В окно ему было видно, как она сложила стулья и отнесла их в сарай. Видимо, ей стало слишком холодно. Она поставила на поднос винные бокалы и орешки. И пришла к нему. Посмотрела на него.

— Ладно, — сказал он тихо. — Я поеду туда. Ты права. Я должен это сделать. Так будет лучше. Бесполезный человек поедет в Африку.

Она поставила поднос на стол и взяла его руку с такой нежностью, что ему показалось, она его провоцирует. На этом этапе жизни нежность всегда шокирует.

— Может, она даже обрадуется, когда ты вдруг, ни с того ни с сего, объявишься там, в Африке. Ты же знаешь, Тирза тебя обожает. Она без ума от тебя.

— Может быть, — сказал он. — Может быть, она и обрадуется. Ничего удивительного. Она меня обожает.

Он высвободил свою руку и снова сунул запястья под кран.

На следующее утро он купил билет до Виндхука с пересадками в Цюрихе и Йоханнесбурге. Ему пришлось ждать вылета еще целых три дня. На ближайшие даты все было забито. Дешевых билетов не осталось.

В эти последние дни он не ездил в аэропорт. Он работал в саду, ходил за покупками, гулял по парку Вондела.

Вечером накануне отъезда он собрал чемодан, маленький синий чемодан, который раньше пару раз брал с собой в командировки. В Нью-Йорк. В Турин. Командировок у него было не так уж много.

Он не стал брать много вещей, один костюм, несколько сорочек, двое летних брюк. Он же летел ненадолго. Десяти дней точно хватит. За десять дней можно успеть очень много.

В августе, субботним днем, около половины второго он был готов покинуть улицу Ван Эйгхена. Его супруга сидела в саду и читала дамский журнал.

— Мне пора! — крикнул он ей из кухни. — Я вызвал такси.

— Подожди, — сказала она. — У меня кое-что есть для тебя.

Она сбегала в спальню и вернулась со свертком.

— Что это? — спросил он.

— Разверни.

Он открыл пакет, развернул бумагу, там оказалось платье, синее летнее платье.

— Это для Тирзы. Я зашла на распродажу, а там как раз ее размер. Я подумала, ей же будет приятно, и оно ей наверняка пригодится.

Он улыбнулся:

— Спасибо тебе, это так мило. — Он рассмотрел платье. — Ей очень пойдет. И оно совершенно в ее вкусе, она любит такое.

Он тщательно завернул платье в бумагу, открыл чемодан. Под его косметичкой с туалетными принадлежностями как раз нашлось место для маленького свертка.

— Я тебе позвоню, — пообещал он, — как только прилечу.

Она быстро поцеловала его в правую щеку, но не стала возвращаться в сад, а пошла вместе с ним к двери.

— Все будет хорошо, — сказала она. — Все будет хорошо. Мы просто постарели, вот и переживаем за нашу девочку. Просто потому, что мы старые и нам нечем заняться.

— Да, — кивнул он. — Так и есть. Мы просто постарели. Возвращайся в сад. А то скоро опять начнется дождь. Погрейся пока на солнышке.

— Вот, — сказала она, — возьми с собой, — и протянула ему конверт.

Он нерешительно открыл его.

— Что там?

— Фотография. Я подумала: тебе же понадобится ее фотография.

Он достал из конверта снимок. Тирза незадолго до выпускных экзаменов, наверное всего за пару дней, а может, недели за две до них.

— Спасибо, — сказал он. — Спасибо тебе. Где ты ее нашла?

— У нее в комнате. Вдруг пригодится. Никогда не знаешь.

— Никогда не знаешь, — повторил он и сунул конверт во внутренний карман.

— Ты что-нибудь рассказал Иби? — спросила она.

— Я не рассказывал, — сказал он. — Я — нет. Я вообще не говорил с ней в последнее время.

Она вернулась в сад, а он остался на пороге. С собой у него были чемодан и портфель, а в нем — айпод, зарядка, ежедневник Тирзы и ее блокнот, рукопись азербайджанского автора и четыре простых карандаша.

Ему пришлось прождать такси еще не менее десяти минут. Мимо проходил сосед и поздоровался. Хофмейстер ходил туда-сюда по собственному порогу, как пойманный зверь по клетке. Багаж стоял рядом и ждал его. Его вещи как будто хотели ему что-то сказать, но он не понимал их.

На рейсе до Цюриха с ним рядом никто не сел, и ему даже удалось поспать, а вот в полете от Цюриха до Йоханнесбурга рядом уселись супруги-французы. Когда принесли еду, завязался разговор. Они летели в путешествие, хотели посмотреть Южную Африку, а он?