Тирза

2

В половине первого он вернулся на улицу Ван Эйгхена. Он забрал из машины только сумку с вещами. Инструменты он собирался перенести в сарай завтра. Он осторожно открыл входную дверь в надежде, что его супруга уже спит.

Но она сидела в гостиной за столом с газетой и бокалом вина. Он посмотрел на нее.

Она проигнорировала его появление или не услышала, как он вошел. Он простоял несколько минут с сумкой в руках.

— Что ты делаешь? — спросил он наконец.

Она оторвалась от газеты.

— Тут криптограмма, — сказала она. — Весь день решаю. Очень сложная. — Она постучала по руке ручкой. — Что случилось? — спросила она. Но в голосе у нее не было беспокойства. Скорее она была сердита.

Он поставил сумку и подошел ближе. Во рту до сих пор был привкус рвоты.

— О чем ты? Что должно было случиться?

— Ну, у тебя такой вид. Ты весь такой… такой… как же это сказать, потрепанный, что ли.

Он сел за стол и потер руками лицо.

— Там жуткая непогода. А я много возился в саду. Столько всего надо было сделать. Нужно чаще туда ездить. Я так все запустил. Сухие ветки, сорняки, опять сухие ветки, новые сорняки.

— От тебя воняет, — сказала она.

— Чем?

Он потянулся к бутылке вина, но тут заметил, что она пустая. Он бы с удовольствием пропустил сейчас стаканчик, но не открывать же новую бутылку посреди ночи.

— Да ничем. Просто воняет. Как все прошло? Ты их проводил?

Он кивнул, почти с облегчением, как будто наконец осознал, что он проводил своего ребенка в путешествие. Что он помахал ей на прощание, как это делают все родители, когда их дети надолго куда-то улетают из дома. Как будто он только сейчас понял, зачем он оказался здесь. Он приехал домой, вот что он тут делал. Он приехал домой.

— Да, все хорошо, — сказал он. — Все было так быстро. Сама знаешь, как это бывает. В аэропорту. Все торопятся.

Он поднялся из-за стола и спиной почувствовал, как она смотрит ему вслед. Он знал, что она его рассматривает, пытается понять, почему он такой грязный и растрепанный. Но это занимало ее совсем недолго. И не так чтобы всерьез. Ей надо было решать головоломку. Да и насколько сильно можно интересоваться другим человеком, особенно когда ты так хорошо его знаешь? И так долго. Так ужасно долго. Полжизни.

В спальне он разделся. Принял душ. Вытерся полотенцем, достал маленькие маникюрные ножницы и тщательно вычистил из-под ногтей грязь. Получилось не совсем идеально. Он надел чистые трусы и побрызгал подмышки дезодорантом.

В трусах он спустился. Сам не зная зачем. Можно было, например, полить цветы. Что-нибудь простое и повседневное, этого было бы достаточно. Простые действия успокаивают. Большего ему сейчас было не надо, большего он и не искал.

Его супруга все еще сидела за столом со своей криптограммой.

Он сел на диван с другой стороны комнаты. Вообще-то он хотел включить музыку, но был не в силах даже пошевелиться.

— Ты никуда не выходила? — спросил он.

— Выходила. В сад. Минут на пятнадцать, — сказала она, не отрываясь от газеты. — А куда мне идти? В такую погоду.

Хофмейстер уставился себе на ноги. Нужно было подстричь ногти.

— Я принял душ, — сообщил он.

— Молодец.

Он все-таки нашел в себе силы подняться и подошел к ней.

— Я помылся. От меня больше не воняет.

— Ну и молодец, — громко повторила она.

Хофмейстер остался стоять у стола в одних трусах. Он не любил криптограммы. У него не хватало на них терпения. Он считал, что криптограммы придумали для людей, которые несерьезно относятся к языку.

Ему как будто чего-то захотелось, но он сам не понял, чего именно. Он знал только, что это доказательство того, что ты жив, — если тебе чего-то хочется. Это было не желание, это было бы чересчур романтично, не страсть, это было бы слишком кровожадно. Необходимость. Необходимость поговорить с супругой. Слышать ее голос. Голос матери его детей.

— Ты знала, что я… Что я и наша домработница? — спросил он.

— Домработница и ты? Какая? Та, старая?

— Новая. Та, что из Ганы. Ты знала, что мы с ней, что она и я… Что у нас кое-что было? Я тебе рассказывал?

Она покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Такого я не знала. Ты мне не рассказывал. А это важно? Мне вообще надо это знать? Или ты собираешься сообщить что-то новое по этому поводу? — В голосе слышалась легкая ирония.

— Нет, это не важно. Я просто подумал, нужно тебе рассказать.

Она положила ручку.

— Та девица из Ганы? — Она посмотрела на него с недоверием. И с удивлением.

Он понял, что она очень сильно удивлена.

Он сел за стол.

— Да. Из Ганы. Я же сказал. По четвергам. В обеденный перерыв я приезжал сюда с работы, и мы… И я… овладевал ею. Так это называется? Правильно?

— Ну, наверное, можно и так сказать. Если это именно то, что ты с ней делал, а я понятия не имею, что тут у вас происходило, но если это то, что ты делал, то так это и называй.

— Днем в четверг. Около двенадцати. Я всегда старался приезжать вовремя. Это все началось, когда я однажды заболел. Жуткий грипп. И как-то случайно все получилось. Само собой. Ты тогда уже ушла от нас. Жила у себя на лодке. А после того раза это стало ритуалом. Не то чтобы мы с ней совершенно не разговаривали. Ты не должна так думать. Но она почти не говорит на нидерландском, и английский у нее тоже весьма посредственный. Поэтому я овладевал ею. Вот тут, на диване. Наверх мы не поднимались. Все-таки спальня — это очень… Очень личное. Да и к тому же я завалил почти всю кровать книгами и газетами. Мне так было проще. И я думал, если вести ее наверх, придется все убирать с кровати. Когда все заканчивалось, мы одевались. Иногда я принимал душ. Если сильно потел. Бывает, что очень сильно потеешь, все длится так долго, трудно идет. Бывают же такие дни, ты сама знаешь. И потом она оставалась прибираться дальше, а я возвращался на работу. На велосипеде. Не то чтобы я был влюблен в нее, хотя это, конечно, было вполне возможно. Она, в общем-то, симпатичная. Но это был… Это был дружеский секс.

— Дружеский секс. Ясно. А зачем ты мне это рассказываешь?

Он прикоснулся к ней. Дотронулся до руки. Провел по руке, как будто слепой. Только кончиками пальцев.

— Я подумал, будет правильно, чтобы ты знала. Все мои тайны. Почему нет? Зачем нам теперь уже что-то скрывать друг от друга? Мы же совершенно чужие люди, не так ли? Знакомые. Бывшие супруги. Может, и мы станем друзьями, как знать.

— Как знать. — Она улыбнулась. — Может быть, — сказала она. — Но весь прошлый месяц тут ничего такого не происходило. По крайней мере, я ничего не заметила.

— Нет-нет, мы уже давно этим не занимались. Она все понимает. Она ничего от меня не ждет. Она вполне может обойтись без этого. Но я все равно ей доплачиваю.

На столе валялась пробка. Даже после душа у него во рту остался гадкий вкус рвоты. Крупук. Мокрый, прокисший крупук.

— Ты считаешь меня нормальным? — спросил он.

— Нормальным? — Она опять посмотрела на него с удивлением и явно не понимая. — С чего? С чего ты это спрашиваешь?

— Просто так. Без причины.

Он взял пробку, крутанул пальцами, пробка завертелась на столе.

— Так я нормальный?

— Господи, Йорген, зачем тебе это знать? То есть я хотела сказать, ты не слишком ли поздно начал задаваться такими вопросами? Ты почти на пенсии. До этого ты же как-то справлялся, так что и дальше все у тебя будет в порядке. Какая теперь разница, какой ты? То есть все уже готово. Жизнь сложилась. Гром не грянет.

Пробка улетела на пол. Он наклонился ее поднять.

— Но когда можно сказать о себе, — продолжал он, — «у меня нормальная сексуальная жизнь», если у тебя нет секса? Или он у тебя два раза в неделю, в моногамных отношениях, в собственной спальне? А раз в три месяца после вечеринки у друзей еще и на кухне. Так когда ее можно считать нормальной, сексуальную жизнь? Когда можно честно сказать: «У меня здоровая сексуальная жизнь»?

Он все еще касался кончиками пальцев ее руки, ее плеча, шеи и лица.

Она закрыла газету.

— Я не знаю. Я не думаю, что тебе стоит задавать мне вопросы о твоей нормальности. И о том, что такое нормально вообще. Ты имеешь в виду, какова норма? В среднем? Как часто этим надо заниматься? Как часто этим занимаются другие люди? Я слишком долго тебя знаю, слишком хорошо, я ничего не могу о тебе сказать, спроси лучше своих коллег. Или, может, дочерей. Спроси кого-нибудь другого.

В голове у него как будто билась открытая рана, но это нельзя было назвать головной болью.

— А какие позы в сексе сейчас считаются нормальными? — не унимался он. Ему было все равно, что он сейчас скажет, а чего не скажет. Какие тайны он откроет, а что оставит при себе навсегда и унесет с собой в могилу. — И какие ненормальными? Если кровь течет из заднего прохода — это нормально? Где начинается ненормальное? Где граница? Когда наступает момент, когда понимаешь: черт побери, я перешел границу, назад уже нельзя, как мне ни хотелось бы, ничего уже нельзя вернуть. Я перешел на другую сторону, но что такое другая сторона? Что это за сторона? — Его указательный палец остановился на ее носу.

— Кровь из заднего прохода? У кого? У тебя? У этой тетки из Ганы?

Почему-то от нее это прозвучало как шутка. Как будто она была права. Но он словно пропустил начало анекдота и теперь не знал, над чем смеяться.

Хофмейстер молчал. Он понятия не имел, что говорить. В глубине души он надеялся, что его супруга сейчас встанет и уйдет, но она осталась на месте.

— А может быть, — сказал он через некоторое время, — нормально жить вообще без секса. Или заниматься им только с самим собой в ванной. А ты можешь делать это утром в кровати, пока я готовлю кофе. Одна со своими мыслями и фантазиями, неясными, нереализованными фантазиями, за которые никто тебя не осудит.

Она потянулась к своему бокалу с остатками вина. Допила его.

— Я была твоей фантазией, — сказала она. — Помнишь? Твои фантазии — это все была я.

Он кивнул. Он слишком устал, мысли путались.

— Моя фантазия, — пробормотал он. — Да, это была ты.

Она поднялась.

— Я иду спать. — Она сложила газету и забрала бокал. — А тебе нужно просто поменьше думать, — сказала она, — о том, что ты там вытворяешь со своей женщиной. Это же, в конце концов, просто домработница. Не забивай себе голову. Ну, то есть: алё, эта мадам приехала из Ганы, уж там-то с ней наверняка происходили вещи и похуже. И она наша домработница. Твоя домработница.

Она повернулась и пошла на кухню. Он пошел за ней. Он остановился у столешницы и посмотрел на часы на стене.

— Они сейчас над Мали, — сказал он. — Или над Камеруном. Как там страна называется?

— Ты о ком вообще?

— Тирза и Мохаммед Атта.

Вместе с ним она пару секунд смотрела на часы.

— А может, они как раз над Ганой. Именно сейчас пролетают над родственниками твоей домработницы.

Она засмеялась и обняла за плечи мужчину, вместе с которым родила детей.

— Может, я болен? — прошептал он ей на ухо. — Может, я болею? Может, этого обо мне не знают люди?

Она отпустила его.

— Всё они знают. Но им абсолютно наплевать. Пока им самим это не мешает.

Она пошла наверх. Тихонько ступая, как будто боялась кого-то разбудить.

— А они сами? — крикнул он ей вслед. — Если я болен, что тогда с ними?