Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза

После Двенадцатой ночи Артур уехал, и двор переместился в Тауэр. В прошлом месяце Генриха известили об обнаружении изменника, сэра Роберта Клиффорда, который уехал из Англии в Бургундию два года назад и посвятил себя поддержке Перкина Уорбека. К удивлению многих, Генрих даровал Клиффорду прощение и предложил вернуться в Англию. И вот теперь бывшего изменника вызвали в Тауэр.

– Я намерен лично допросить его, – сказал Генрих Елизавете за ужином в королевских покоях. – Ему известно, кто еще поддерживает Уорбека. Открою вам секрет: Клиффорд работал на меня, изображая из себя предателя.

– Неужели! Я удивлена, – наконец сумела вымолвить Елизавета, – и тому, что вы не сказали мне правды о нем, тоже.

Генрих посмотрел на нее мрачно:

– Простите, но такие вещи иногда приходится держать в тайне. Я бы доверил вам свою жизнь, но не стану взваливать на вас такую ношу, как необходимость хранить в секрете важную информацию.

У Елизаветы отлегло от сердца.

– Благодарю вас. Но я предпочла бы знать. Если ему удалось выведать что-то о моих братьях…

– Тогда я сказал бы вам. Увы, кажется вполне определенным, что Йорк мертв. Будь он жив, его наверняка уже давно предъявили бы, учитывая всю эту возню вокруг самозванца.

Елизавете это казалось сомнительным. Чего мог Йорк ожидать от Генриха?

– Мы точно знаем, кто такой Уорбек? – спросила она, пристально глядя на мужа.

– Конечно, – твердо ответил он.

После допроса Клиффорда Генрих с посеревшим лицом сразу пришел к Елизавете.

– Что случилось? – спросила она, беря его за руки.

– Измена! – прорычал король. – Сэр Уильям Стэнли… Вы можете в это поверить? Он предал меня и переметнулся к этому мошеннику. Брат моего дорогого крестного отца! Он, который пришел мне на выручку при Босворте и помог получить корону. Ведь он мой камергер, ради всего святого! Есть и другие – люди, которые пользовались моим доверием. Они сменили окраску. – Король тяжело опустился в кресло и закрыл лицо руками. – Стэнли сказал Клиффорду, что не будет сражаться против Уорбека, если тот действительно сын короля Эдуарда.

Елизавету затрясло.

– Но с чего ему бросать вас?

Генрих поднял лицо и посмотрел на нее:

– Клиффорд был откровенен со мной. Стэнли не нравится мое правление, новые налоги и то, как я обращаюсь с вами.

– Со мной? Но вы всегда относились ко мне хорошо. Лучшего я и желать не могу.

– Стэнли считает, что мы должны править совместно, как Фердинанд и Изабелла.

Генрих отвел взгляд. Этой темы они всегда избегали в своих разговорах. Елизавета ничего не сказала, а просто сидела и смотрела в огонь.

– Сперва я не мог поверить словам Клиффорда, – продолжил Генрих, нарушая молчание. – Я доверял Стэнли. Он обогатился у меня на службе. Мы с ним виделись каждый день. Наверное, я глупец, если ни разу не усомнился в его преданности. Боже, Бесси, что же делать? Я не хочу обижать Дерби, так как ясно, что он непричастен к заговору, но к Стэнли я должен проявить подобающую случаю суровость и показать пример другим, чтобы не смели связывать свою судьбу с Уорбеком. Тут нет места милосердию.

Какое потрясение: сэр Уильям, который вместе с нею трудился ради того, чтобы возвести на трон Генриха, предал его! Как почувствует себя дорогой отец Дерби, когда узнает, что его брат – изменник? И леди Маргарет, невестка Уильяма? Это и ее коснется очень близко.

Елизавета встала и обняла мужа:

– Да, вы должны поступить сурово с этими иудами. Я не стану просить о сохранении его жизни. Ради вашей собственной безопасности пусть все узнают, что случается с теми, кто строит козни против вас.

Сэра Уильяма Стэнли и его сообщников арестовали и приговорили к смерти за умысел на смерть короля и смену власти в королевстве. Дерби покинул двор и уехал в Латом. Он уже был стариком, падение брата стало тяжелым ударом для него. Однако перед отъездом он заверил Генриха в своей преданности и сказал ему, что у того никогда больше не будет поводов сомневаться в ком-нибудь из Стэнли.

В продолжение двенадцати дней казней, последовавших за судебным разбирательством, Елизавета много времени проводила в молитвах. На двенадцатый день на Тауэрском холме был обезглавлен Стэнли.

– Дело Уорбека в Англии теперь подобно камню без раствора в кладке, и самозванец должен знать это, – сказал ей Генрих в тот мрачный февральский день. – Тем не менее мои лазутчики доносят, что он обещал Максимилиану и Филиппу, если те продолжат снабжать его деньгами, половину моего королевства и всю мою собственность, даже игрушки наших детей! – Генрих презрительно фыркнул. – Он собирает наемников для нападения на Англию и рассчитывает на симпатии простонародья к дому Йорков. Пусть попробует! Мы с ним быстро покончим.

Король был крайне раздосадован, предательство Стэнли и угроза вторжения со стороны Уорбека потрясли его. Он подозревал всех и каждого.

– Я позабочусь о том, чтобы ваши сестры вышли замуж за верных мне людей, – заявил Генрих однажды за ужином, отодвинув от себя нетронутую тарелку с едой. – Любой дурак может добиться замужества с ними и захватить трон. Помните, что Уорбек до сих пор не женат!

Елизавета затаила дыхание.

– Я понимаю, Генрих, но, пожалуйста, молю вас, найдите моим сестрам супругов, достойных любви. Подумайте о том, как счастливы мы с вами.

– Анну ждет прекрасное будущее. Она давно помолвлена с лордом Томасом Говардом, наследником графа Суррея, и пришло им время пожениться. Сэр Томас верный подданный и хорошая партия для нее.

С упавшим сердцем Елизавета представила себе лорда Томаса с его длинным худым лицом и воинственным темпераментом – и прекрасную, нежную, чувствительную Анну, которой всего девятнадцать. По крайней мере, жених был лишь на пару лет старше. Суррей, сидевший в тюрьме после Босворта за то, что сражался на стороне Ричарда, безусловно, был не прочь снискать расположение короля через своего сына. Он провел в Тауэре три года, так как Генрих считал началом своего правления день накануне Босворта. Когда король спросил Суррея, почему тот поддерживал Ричарда, он услышал в ответ: «Если бы парламент надел корону на столб, я бы стал сражаться за него, как буду сражаться за вас». Суррей по-прежнему демонстрировал прямоту и честность. Генрих простил его, дал ему свободу и восстановил его герцогство. С тех пор Суррей еще не раз подтвердил свою преданность. Его желание получить в наследство отцовское герцогство Норфолк, переданное в казну после гибели самого герцога в битве при Босворте, было вполне естественным. И кто стал бы винить его за то, что он продвигает этот брак, в результате которого Говарды породнятся с королевской семьей, в результате чего две семьи свяжут не только узы верноподданничества? Если бы только сын Суррея был таким же располагающим к себе, как его отец!

Однако Анна безропотно согласилась на этот брак, и Елизавета помогла организовать его, вместе с Сурреем обсуждая последние условия. Этот союз был далек от того, который когда-то предполагался для Анны, но оставался почетным: сестра королевы выходила за представителя одного из самых благородных семейств Англии. Тем не менее Елизавета пролила нежданную слезу, когда Анна вошла в церковь в Гринвиче об руку с Генрихом и тот вложил ее руку в ладонь Томаса Говарда.

Суррей долго торговался. Генрих отказался увеличить приданое, назначенное Анне королем Эдуардом, поэтому Елизавете пришлось выделить новобрачным ежегодное содержание, к которому король согласился добавить небольшую сумму, а также средства на ведение хозяйства, продукты и напитки.

– Я вынуждена содержать даже семь их лошадей и платить за одежду Анны, – жаловалась Елизавета Екатерине, предвидя, что то же самое ей придется делать и для второй сестры, а потому умолкла, чтобы та не прочла ее мысли и не подумала, будто она скупится.

Генрих пока так и не сказал, кого наметил в супруги Екатерине, но в ее скором замужестве сомнений не было. Как сводить концы с концами, Елизавета не представляла.

Она скучала по Анне, которая покинула двор и отправилась жить в поместье Сурреев в Ламбете. Сестра сразу забеременела и чувствовала себя скверно, ей рекомендовали отдыхать дома, и она не смогла присутствовать на свадьбе Екатерины с лордом Уильямом Куртене, отец которого поддерживал Генриха во время восстания Бекингема, сражался за него при Босворте и был награжден за это графством Девон. Прекрасный сэр Уильям являл собой достойную партию для принцессы – жених храбрый, мужественный и добродетельный. В подготовке этого брака Елизавета тоже приняла участие, стараясь не думать о тратах, и сошлась с графом Девоном на условиях, схожих с теми, что были обговорены для Анны. Потом Екатерина тоже исчезла из жизни Елизаветы, так как лорд Уильям увез ее в Девон, где его отец имел три замка. Вскоре после этого Екатерина написала ей, что и она ждет ребенка.

После отъезда сестер Елизавета почувствовала себя очень одинокой, так как прежде они всегда были вместе. Сесилия редко приезжала ко двору, а Бриджит совсем перестала существовать для нее. К тому же королева начинала паниковать из-за своих растущих долгов. Сидя одна у себя в покоях, она старалась привести в порядок счета, но у нее от этого начинала болеть голова. Ей уже пришлось в очередной раз заложить свою посуду и занимать деньги у камергера и дам, пряжки у нее на туфлях теперь были не золотые, а из жести, и денег на новые платья не предвиделось, пока ей не выплатят содержание на следующий квартал.

В конце концов Елизавета излила свое горе Генриху и пожалела, что не сделала этого раньше, так как он проявил большую доброту: дал ей заём, чтобы она расплатилась с долгами, и добавил к нему город и замок Фотерингей, главные владения ее предков Йорков. Сейчас замок пустовал, и с трудом верилось, что двадцать лет назад, когда там были перезахоронены ее предки, он поражал великолепием. Многие из тех, кто присутствовал на похоронах в тот день, уже тоже ушли из жизни. Бабушка Йорк еще жива, но затворилась в замке Беркхэмстед, вела там полумонашеское существование и была уже очень слаба. Елизавета стыдилась, что в последние годы редко навещала старую леди, но бабушка всегда была для нее фигурой неприступной, и несколько раз при встречах с герцогиней внучка испытывала гнетущее чувство, что та не одобряет Генриха. От этого их разговоры не приобретали легкости.

Тревога из-за возможного вторжения Уорбека не покидала Елизавету и в моменты общения с Генрихом. Пытаясь обрести более позитивное отношение к жизни, она искала утешения в молитвах и обществе детей, часто писала Артуру и слегка морщилась, читая его формальные ответы, а в Элтем ездила так часто, как только могла. Маргарет приближалась к шестилетнему возрасту и превращалась в норовистую юную леди, которая когда-нибудь обязательно заставит плясать под свою дудку какого-нибудь несчастного принца. Гарри уже почти исполнилось четыре года, и он подавал надежды, что станет прекрасным рыцарем, уверенно держался в седле и зачарованно слушал истории про короля Артура и святого Георгия, которые рассказывала ему Елизавета. Трехлетняя Бет отличалась миловидностью и грацией, больше всего на свете любила танцевать и играть в куклы, проявляя полное безразличие к тому факту, что отец вел переговоры о ее браке с будущим королем Франции. Елизавета провела с детьми много счастливых часов, учила старших читать и писать, а Бет сидела у нее на коленях и впитывала в себя всю эту детскую науку.