Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза

Елизавета выронила письмо, руки у нее тряслись. Люди Корнуолла наверняка до сих пор болезненно переживают недавнее поражение, неудивительно, что они встали под знамя Уорбека. Даже теперь титул Ричард Четвертый помимо воли взволновал ее, в глубине души она по-прежнему сомневалась: а вдруг у этого мошенника (хотя ему сейчас около двадцати четырех лет) есть право по рождению называть себя королем! Вот если бы она могла увидеть его и поговорить с ним, то знала бы наверняка. Вероятно, ей осталось ждать недолго, если Генриху удастся разгромить его войско и захватить самого предводителя.

В лихорадочном возбуждении Елизавета ждала новостей, и они приходили – одна тревожнее другой. Еще три тысячи сторонников присоединились к Уорбеку и осадили Эксетер.

Но у них мало оружия, нет доспехов и артиллерии, – писал ей Генрих. – Они не продержатся долго.

Отрадно было услышать через несколько тревожных дней, что лорд Уильям Куртене, муж Екатерины, присоединился к жителям Эксетера со своим войском, отогнал армию осаждавших и изрубил ее в куски. Однако Уорбек еще не был побежден, с оставшимися при нем сторонниками он пошел на Тонтон. Генрих по-прежнему видел в самозванце угрозу, и по распоряжению супруга Елизавета и леди Маргарет с детьми покинули Лондон и отправились в поездку по восточным графствам, зная, что корабли короля стоят неподалеку, чтобы в случае необходимости переправить их за море.

Елизавета колебалась: не разумнее ли оставаться под защитой укреплений Тауэра? Но в восточной Англии они будут дальше от надвигающегося конфликта, к тому же неплохо напомнить людям, что настоящий герцог Йоркский – это Гарри. А тому только того и надо было – оказаться в центре внимания. Ему даже не приходилось напоминать, чтобы он улыбался и кланялся толпам зрителей, у него это выходило естественно, и он без труда очаровывал всех и каждого. Дошло до того, что бабушке пришлось упрекнуть его в зазнайстве. Но даже она не могла не восхищаться умением внука находить общий язык с незнакомыми людьми. Елизавета хотела, чтобы Артур хотя бы отчасти обладал этим даром.

Новости радовали. Марш Уорбека на Тонтон закончился для самозванца катастрофой. Оставшиеся с ним корнуолльцы все больше падали духом, и многие покинули своего предводителя.

Мы находились всего в двадцати милях от него, когда он оставил своих последних сторонников и сбежал на юг, в сторону Саутгемптона, предположительно в расчете найти корабль, который отвезет его за море, – писал Генрих из Тонтона. – Однако я приказал строго охранять побережье, так что ему не повезло и там, теперь он нашел убежище в аббатстве Больё. Я приказал солдатам окружить монастырь и обещал Уорбеку прощение, если тот сдастся, полагаясь на мою милость. Когда получу от него ответ, я дам Вам знать.

Елизавета и Маргарет возликовали. Наконец-то после шести лет неопределенности Генрих реально мог захватить Уорбека, и теперь Елизавета, вероятно, перестанет мучиться сомнениями насчет того, кто он такой.

– Уорбек должен согласиться на предложение Генриха, – сказала Маргарет, когда они ехали к Уолсингему.

– У него действительно нет выбора, – отозвалась Елизавета, – если только он не хочет провести в святилище остаток дней. В Больё это возможно, так как у аббатства широкие права на предоставление убежища. Помните, там некоторое время скрывалась графиня Уорик.

– Еще бы! – подтвердила Маргарет.

– Мне хотелось бы встретиться с самозванцем, – сказала Елизавета.

– Это неизбежно, – ответила свекровь, искоса глядя на нее. – Я тоже хотела бы высказать ему все, что о нем думаю после стольких неприятностей, которые он причинил нам.

Только они успели вернуться из святилища Богоматери Уолсингемской, как прискакал королевский гонец с сообщением, что Уорбек сдался.

Вестник протянул Елизавете письмо от Генриха, который писал:

Его привели ко мне здесь, в Тонтоне, и он имел наглость предстать передо мной в золотой парче! Но когда я приступил к нему с лордами, которые знали вашего брата Йорка, ему пришлось сказать, что он не узнает ни одного из них, они тоже его не признали. В конце концов он встал передо мной на колени, покаялся, что он не Йорк, и молил меня о прощении. Я заставил его написать свое признание, прикажу напечатать его и вывесить в церквах по всему королевству. Сейчас я везу его в Эксетер, где намерен отпраздновать победу. Мстительным я не буду. Я намерен повесить только нескольких самых отчаянных личностей, а к остальным проявлю милосердие. Моя любимая супруга, пусть Ваш разум успокоится: Уорбек попросил разрешения написать своей матери в Турне.

Елизавета была уже на пути назад, в Лондон, когда ее догнало очередное послание короля. Он сообщал, что к нему доставили из монастыря на горе Святого Михаила жену Уорбека, леди Кэтрин Гордон.

Мне сказали, что она в трауре, так как недавно умер ее ребенок, поэтому я послал ей черную одежду, приличествующую ее рангу, и теперь она здесь. Это молодая женщина большой красоты и добродетели. Похоже, Уорбек сильно любил ее, но, разумеется, не может быть и речи о том, чтобы они снова стали жить вместе, так как я не хочу, чтобы она родила еще одного самозванца. Я отправлю эту леди в Лондон, если Вы согласитесь принять ее при своем дворе, так как она хорошего рода и связана узами родства с королевской семьей.

– Разумеется, я приму ее, – сказала Елизавета, показывая письмо Маргарет, и высунулась из окна носилок предостеречь Гарри, чтобы тот не уезжал далеко. – Мне жаль эту женщину. Не ее вина, что она оказалась замужем за дураком.

Теперь Елизавета была почти уверена, что Уорбек – мошенник. Генрих был готов позволить жене этого негодяя оказаться рядом со своей королевой, этот факт доказывал, что сам король не сомневался в том, кто такой Уорбек, но, судя по всему, имел намерение держать Кэтрин под наблюдением.

Ясным октябрьским днем лорд-мэр встречал Елизавету и ее свиту в Лондоне у Епископских ворот. Вместе с ехавшими верхом олдерменами он проводил ее к Королевской гардеробной, находившейся рядом с замком Байнардс. Вдоль улиц выстроились представители городских гильдий в лучших одеждах. Гарри ехал на коне рядом с матерью и, подняв руку, приветствовал людей, отвечая на их радостные возгласы. Елизавета была тронута людским признанием.

На следующий день она отправилась в Шин. Три дня спустя к ней привели Кэтрин Гордон в сопровождении герольда из Виндзора и нескольких придворных дам. Когда эта молодая женщина поднялась из реверанса, Елизавета увидела, что она поразительно красива: у нее были безупречные черты лица, зеленые глаза и черные волосы.

Елизавета протянула ей руку для поцелуя:

– Добро пожаловать ко двору, леди Кэтрин.

– Это большая честь для меня, ваша милость, – ответила она с милым шотландским акцентом.

– Я знаю, что милорд король назначил вам пенсион.

Елизавета считала, что в сложившихся обстоятельствах Генрих проявил невероятную щедрость, но напомнила себе, что стоявшая перед нею молодая женщина ни в чем не повинна и благодаря своему благородному происхождению заслуживает высокого положения. Кэтрин Гордон в любом случае подходила на роль придворной дамы, тем более что сестры Елизаветы больше не жили при дворе. В течение следующих нескольких недель королева обнаружила, что ей приятно общество Кэтрин, отрадно было видеть, сколько сердец завоевала при дворе эта молодая женщина.

Уорбека Генрих под стражей отправил в Лондон, где того провели по улицам, заполненным людьми, сбежавшимися поглазеть на самозванца, после чего заключили в Тауэр.

– Теперь мы наконец можем быть уверены, что трон моего сына будет стоять прочно, так как не осталось никого, кто стремился бы занять его, – заявила в тот вечер леди Маргарет. – Какое облегчение, что этот негодяй наконец посажен под замок. – Она поднялась с кресла и стала греть руки у очага.

– Генрих скоро вернется, – сказала Елизавета. Она считала дни, оставшиеся до встречи. – Тогда мы уедем в Виндзор.

Король присоединился к ним в конце ноября. К тому времени письменное признание Уорбека было распространено по всему королевству, и самозванец лично зачитал его перед комиссией лордов, которые посетили его в Тауэре.

Генрих дал Елизавете копию. Самозванец заявил, что он – сын Джона Уорбека, мытаря из Турне, и его против воли втянули в этот обман.

– Он иностранец, Бесси, то есть не мой подданный, – сказал Генрих, сидевший напротив жены у очага и глядевший на нее, пока она читала признание. – Это значит, что его нельзя обвинить в государственной измене.

– Так что вы предлагаете сделать с ним? – спросила Елизавета, откладывая в сторону бумагу.

– Держать под надзором! Я выпущу его из Тауэра и приведу ко двору.

Елизавета разинула рот, потом воскликнула:

– Поразительная снисходительность! Этот человек шесть лет представлял серьезную угрозу для вашего королевства.

Генрих пожал плечами:

– Все это я прекрасно понимаю, Бесси. Но парень просто оказался орудием в руках других людей и покаялся в своем обмане, так что он больше для меня не опасен. Я уверен, что он не попытается сбежать. За ним будут тенью ходить двое стражников, и ему не позволено будет покидать пределы дворца. Помните Ламберта Симнела? Он хорошо проявил себя на моей кухне, и теперь я одобрил его повышение до сокольничего.

Елизавета кивнула, но все равно терпимость Генриха казалась ей невероятной. Он, похоже, собирался обходиться с Уорбеком как с принцем, которым тот называл себя. Другие короли вздернули бы его на виселице! Она не могла решить, глупость это или высшая мудрость управления государством. И еще она снова задумалась, не может ли быть, что в глубине души Генрих до сих пор опасается: а вдруг Уорбек действительно ее брат?

– Есть и более радостная новость. Я хотел сообщить вам, что работаю над договором о вечном мире с Шотландией, – произнес Генрих, нарушая тишину. – По его условиям Маргарет выйдет замуж за Якова, как я и рассчитывал.

Елизавета слушала в смятении. Она мечтала, что в один прекрасный день Маргарет станет супругой какого-нибудь могущественного принца, но пока не была готова расставаться с нею. Ее прекрасная своенравная дочь еще так юна, и мысль, что она отправится в это дикое северное королевство с вечно буйствующей знатью и двуличным королем, была невыносима.

– Это великолепная партия для нее, – мягко сказал Генрих, – и она, если Господь захочет, положит конец столетиям войн между нашими королевствами.

– Если Господь захочет, – эхом отозвалась Елизавета, думая про себя, что для этого понадобится нечто большее, чем брак. – Но ей всего восемь, а ему сколько? Двадцать пять? Разница в возрасте слишком велика. И девочка слаба здоровьем.

– Маргарет пока не поедет в Шотландию, Бесси. И возраст не главное в этом союзе. Многие браки складываются удачно, несмотря на разницу в годах супругов.

– Да, я знаю, но я слышала о Якове такие вещи, которые беспокоят меня. У него плохая репутация в отношениях с женщинами. Он уже имеет много внебрачных детей.

– Как и ваш отец, уж позвольте мне напомнить об этом. – Генрих улыбнулся. – Тем не менее он был великим королем. У Якова много прекрасных качеств и талантов, и я уверен, когда придет время, с Маргарет он будет обращаться хорошо.