Книга реки. В одиночку под парусом

Тверь

Чудесное солнечное утро. Волга течет в широких берегах, населенных отдыхающими, от берега до берега здесь метров двести. Часто встречаются шанхаи — целые поселки горожан, выехавших на природу. Полиэтиленовая пленка, обтягивающая жердяные каркасы, здесь главный стройматериал. Помнится, староверов Лыковых, проживших более сорока лет в глухой тайге, при встрече с современной цивилизацией поразил полиэтилен. «Чудеса — гибкое стекло!» — сказал глава семейства, повертев в руках клочок пленки. Из прозрачного «гибкого стекла» построены летние кухни и столовые, из черного — жилые палатки и, естественно, сортирчики на задах. Живут в таких городках, как правило, семьями, и соседи из года в год одни и те же. Человек выкопал яму под нужник, сколотил из жердей стол, скамейки, каркас для чума и уже считает берег своим. Кое-где даже видел парники из пленки и цветочные клумбы.

Прошел один за другим два моста и оказался на центральном городском плесе, украсно украшенном по берегам нарядными зданиями, гранитом и яркой зеленью набережных. Слева проплыл памятник Афанасию Никитину, совершившему хадж за три моря, справа — памятник Пушкину, повернувшемуся к реке спиной, — известный монумент Комова, где поэт стоит, картинно скрестив ноги, опираясь одной рукой о фрагмент фигурной решетки Летнего сада.

Пройдя под третьим мостом, каждый из которых был краше предыдущего, свернул в устье Тверцы — неширокой тихой речушки с берегами, занятыми причалами, понтонами, лодочными стоянками.

У яхт-клуба высадился на берег, подошел к дебаркадеру, где был встречен вопросом, направленным мне прямо в лоб: «Что вы хотели, молодой человек?».

Меня смутил напор явно доброжелательного по форме обращения, но отступать было поздно. Мои худшие предположения оправдались — я попал в круг выпивающих на палубе дебаркадера парней. Ребята отмечали день рождения одного из друзей — стеснительного здоровяка в синем спортивном костюме.

Объяснение с Алексеем — дежурным по причалу лодочной станции — было кратким, энергичным и в высшей степени обнадеживало. Количество выпитого Лешей уже перешло в качество активной душевности и ищущей себя доброты. Я мог идти гулять в город, за лодкой посмотрят (я засомневался), журналисту из Москвы почет и уважение от нашего стола...

Пошел. С моста над Волгой открывался вид, еще более замечательный, чем с воды. На правом берегу по-восточному декоративное здание кинотеатра «Звезда» — центр планировки, к которому оказались стянуты все другие постройки, среди них Екатерининский дворец, возведенный для дорожного отдыха императрицы Екатерины II в ее частых поездках из Петербурга в Москву и обратно. Облепленные детишками колесо обозрения и карусели на Набережной князя Михаила Ярославовича Тверского.

Набережная названа так «во имя князя святаго благоверного, отдавшего жизнь в Орде в 1318 году за други своя, за землю Русскую». Племянник Александра Невского князь Михаил Ярославович начал объединять разрозненные междоусобицей и татаро-монгольским игом русские княжества. В 1317 году разбил войско татар и их союзника князя Юрия Московского у села Бортенева. Это была первая победа русских над татарами — за шестьдесят три года до битвы на поле Куликовом. Чтобы отвести карательные набеги Орды, осенью 1318 года князь сам отправился на суд и смерть к хану Узбеку. На памятнике Тысячелетию Руси в Новгороде Михаил Тверской изображен рядом с Дмитрием Донским.

Пройдя по Тверскому проспекту, я оказался в центре Твери. Площадь Советская напоминает площадь Де Голля, она же Этуаль (Звезда), в Париже — с такими же расходящимися от нее лучами улиц. На главной пешеходной улице города, Трехсвятской, декоративные фонари, скамейки, тумбы с цветами, булыжная мостовая под старину. Здание Тверского университета задвинуто в городское захолустье — на тенистую боковую улицу Желябова. Уютный зеленый дворик, при входе доска белого мрамора, свидетельствующая о посещении университета Н. Крупской. Напротив университета два чудесных деревянных дома с резными наличниками и ставенками. Скучающим на лекциях студентам есть на что полюбоваться из окон аудиторий, пока преподаватель бухтит у доски, а время до звонка тянется так томительно медленно.

Был остановлен милиционером — я пошел на красный свет и, несмотря на отсутствие машин, был зачислен в нарушители наблюдающим за мною сержантом. Слегка одичавший и обтрепавшийся в лесах Валдая, я был принят сначала за бомжа, потом, после проверки документов, все-таки оштрафован — на всякий случай. Первый в моей жизни штраф за неправильный переход улицы. Похоже было, милиционер остался без радара и, пока с радаром охотился кто-то другой, переключился с автомобилистов на пешеходов. Между прочим, эта проблема — внешнего вида — будет возникать во время моего путешествия еще не раз и не два. Отныне перед выходом в город я буду тщательно приглаживать вихры, подбривать бороду, наряжаться во все самое свежее (упакованную в полиэтилен одну из двух маек — бордовую или зеленую), извлеченные из рюкзака новые, но мятые джинсы (ну, им положено быть мятыми), а обветренному, обгоревшему до кровавых язв на носу лицу при встречах с милицией буду стараться придавать умилительное выражение.

Из музыкального киоска лилась красивая музыка — инструментальный гул экзотических инструментов с плавно сворачивающей в сторону Востока мелодией. Хриплый голос солиста популярной группы пел о любви — последнее было понятно и без перевода. Тверские модники на бульваре Рылеева щеголяли в шортах и бермудах.

Памятник Афанасию Никитину — «Отважному русскому путешественнику в память о том, что он в 1469–1472 годах с дружественной целью посетил Индию». Афанасий застыл в широком шаге, он целеустремлен, отважен, в левой руке зажат свиток бумаги, на который он заносит путевые впечатления для своей будущей книги «Хождение за три моря». К поясу купца приторочен убедительный на вид узелок — с рупиями, должно быть. Вблизи монумент черный. Когда же смотришь на него с воды, и фигура, и нос челна, на котором он спустился по Волге и попал в лапы до нитки ограбивших его астраханских разбойников, приобретают глубокую благородную голубизну — от неба ли эти рефлексы или от волжской волны, но из лодки он кажется краше.

Тихий волжский вечер на старом дебаркадере в компании нескольких молодых тверяков, пришедших в этот мужской плавучий клуб, где спиртное льется рекой, девушки пьяны без вина, а у причала покачиваются красавицы-яхты: «Ольга», «Эпсилон», «Эльсинор» и т.д. — одна прекрасней другой... Мне показали яхту, поменявшую свое женское имя уже трижды. И всякий раз за переименование судна ветреный хозяин платил немалые деньги, заполнял кучу бумаг и т.д. Господа! Называйте свои яхты именами созвездий — подруга может изменить, дочь назло вам выскочит замуж за сына вашего врага и вообще обормота, а звезды, помогающие определяться в открытом море, не обманут и не предадут.

Лодка моя стояла, пришвартованная (наконец-то я могу с полным правом употребить это замечательное морское слово — ведь про лодку, привязанную к прибрежной коряге или камню, не скажешь, что она пришвартована) к причалу яхт-клуба, бок о бок с «Ольгами» и «Эльсинорами». Все как у людей — мачта, парус, носовая швартовка, поднятое к румпелю перо руля, — чтобы управлять этим рулем, тоже нужна известная трезвость и сноровка.

Тамадой нашего застолья был Леша. Он откупоривал бутылки, разливал, говорил тосты, отходил на минуту и возвращался с деньгами, взятыми из заначки, чтоб послать скорохода за добавкой. Скороходы, скороходы... Одни пропадали в ночи вместе с деньгами, и спустя полчаса никто уже о них не вспоминал — ни о деньгах, ни о скороходах, потому что в дорогу отправлялся новый скороход — более стойкий. Более ответственный. Где-то ближе к утру наш дебаркадер стал казаться мне ковчегом, а Леша — Ноем, отправлявшим своих голубей, одного за другим, в неведомый полет.

Вокруг дебаркадера, стоило сделать шаг на палубу, царила непроглядная мгла, волны с плеском лизали борта, скрипели лодки, терлись боками, где-то мигал невидимый отсюда маяк, мы были одни на реке Тверце и центральном плесе города Твери, погруженного в летний летучий, схватчивый сон, мы были последние люди на земле. Мы были первые, встречающие новый день, занимающийся робкими арбузными красками зари.

Когда-то через эту неширокую речку Тверцу проходила Вышневолоцкая водная система, проложенная по указу Петра Первого и связавшая Волгу с новой столицей страны — Северной Пальмирой. Путь пролегал по маршруту: Волга — река Тверца — река Цна — озеро Мстино — река Мста — озеро Ильмень — река Волхов — Ладожское озеро — река Нева. В конце XVIII столетия за сезон из Твери в Петербург по этому водному пути проходило до двух тысяч судов с грузом. Потом, уже в 1810 году, была построена Мариинская водная система, а с постройкой железной дороги Москва–Петербург надобность в этом водном пути вообще отпала.

Леша рассказывал мне про свои тридцать лет. Воевал в Афганистане, был ранен, закончил сельхозинститут, работал считай председателем хозяйства, служил в милиции, был начальником отделения, за драку в нетрезвом виде уволен из органов и посажен в тюрьму, семья распалась, жена была дочерью директора спиртзавода. Есть сын от случайной связи с женщиной, на которой он никогда не женится. К сыну не пускают и отцовства его не признают — из мести. Ладно. Прадед Леши владел в Старицком районе сорока гектарами земли. Леша ездил смотреть эти запущенные земли, на которых растет только чахлый лен и картоха. Говорит, что испытал при этом известное волнение. Недавно купил для овдовевшего отца дом на этих землях — отцу захотелось покинуть Тверь и поселиться в отчих пределах. Политых фамильным потом. Опять же могилы — неизвестно где и как их искать, где-то под ногами. На площади в сорок гектаров. Некрополь, засеянный люпином, долгунцом и синеглазкой. Леша все равно вернется к земле, он так чувствует. А пока?.. Сейчас вот он закончит суточное дежурство по причалу и к семи поедет на другое место работы — на городское кладбище. Они с другом Геной могильманы (на этом слове Леша пьяно клюнул носом), хоронят людей. «Копаете могилы?» — спросил я. Копает экскаватор. Леша камнетес и словоруб, а друг его Гена — учетчик в конторе. Получается, что Леша работает круглые сутки — с одного дежурства на другое. У него есть квартира неподалеку, но живет он здесь — на дебаркадере. «Леша, а как ты получил ранение?» По ошибке заехали на свое минное поле, потому что потеряли карту. Подорвали БТР, его ранило в грудь, очнулся через трое суток в госпитале. Бардака было много. Много пили, курили и стреляли куда ни попадя. Получил медаль «За боевые заслуги».

Тут подъехал новый персонаж, Олег — Лешин друган, советчик по жизни и вообще голова. Олег рыбак, до этого шил кожаные куртки не хуже турецких, сырье для которых набирал на свалке местного кожевенного завода. Хорошее сырье, до сих пор жалеет, что возил его «Москвичом», а не «КамАЗом». Тогда, на заре перестройки, много чего хорошего выбрасывали на свалки. Торговал куртками на улицах и рынках, пока сырье не кончилось и милиция не прижала.