Отравленные клятвы

Полосу крови на бледно-голубом.

Я снова тянусь к ее руке, мой наполовину твердый член все еще торчит из брюк, когда я смотрю на ее большой палец в тусклом свете, где он был порезан. Теперь он покрыт царапиной, и я знаю, что искушаю судьбу, рискуя, что она проснется и найдет меня здесь. Я не хочу, чтобы она знала, как сильно я хочу ее, давая ей власть, которую она, кажется, имеет надо мной.

Если все пойдет по плану, я удалю ее из своей системы прежде, чем она это осознает. Но я не могу остановиться. Я наклоняюсь, прижимаюсь губами к ее раненому пальцу, слегка втягивая его в рот, пока не чувствую вкус ее крови. Я вытираю руку о ее юбку, еще больше спермы растекается по ней. А затем я беру свои пальцы, все еще влажные от моего оргазма, и прижимаю их к ее губам. Я провожу своей спермой по этой полной нижней губке, видя, как она блестит в слабом освещении комнаты, и отпускаю ее.

Я беру мягкое одеяло в изножье кровати и укрываю ее, как для того, чтобы удержаться от дальнейших прикосновений к ней, так и из-за желания позаботиться о ней. Она уже кажется мне зависимостью. Как будто она может заставить меня что-то делать, хочу я того или нет, разрушая мой здравый смысл.

Она сделала это уже дважды, всего за одну ночь.

Все мое тело словно пульсирует. Мне требуется физическое усилие, чтобы выйти из комнаты, оставив ее там, закрывая дверь и запирая ее за собой. Если бы только это могло удержать меня так же, как это удерживает ее. Я должен был насладиться ею, а затем выбросить ее, не более того. Если бы я мог это сделать, мне было бы намного проще, но в ней есть что-то такое, что заставляет меня делать то, что я делаю. Это же придало мне решимости жениться на ней, вместо того чтобы просто трахнуть ее, и в глубине души, несмотря на мои попытки отрицать это, я знаю, что это нечто большее, чем просто моя решимость не переступать черту, от которой я никогда не смогу отступить.

Она проявила силу и отвагу перед лицом чего-то ужасающего, но она все равно нежная и хрупкая. Я вижу это. Это заставляет меня хотеть защитить ее, как я мало что хотел защитить в своей жизни.

Хотеть этого опасно в мире, подобном моему.

Для нее и для меня.

ЛИЛЛИАНА

Я просыпаюсь с головной болью, такое чувство, как будто меня переехал грузовик. Все мое тело болит, и я провожу рукой по лицу, облизывая сухие губы. На вкус они странно соленые, и я задаюсь вопросом, не плакала ли я во сне?

Я чувствую себя…странно.

Я помню, что мне снились странные сны о том, как ко мне прикасаются, приятные, беспокойные сны, от которых мне становится жарко и неловко вспоминать о них. Я выпрямляюсь, сбрасывая с себя одеяло, которым, должно быть, когда-то прикрылась, и, разинув рот, смотрю на свою юбку, когда вижу на ней полный беспорядок.

Я снова прикасалась к себе во сне? Это единственный вывод, который приходит мне в голову… я довела себя до очередного оргазма из-за сна, или именно из-за этого и был сон, и я размазала собственное возбуждение по своей юбке.

Мое лицо вспыхивает еще жарче, и я тянусь к молнии своего платья, желая освободиться от него. Я не знаю, что на меня нашло. За одну ночь я прошла путь от того, чего всю свою жизнь боялась и отгораживалась с отвращением от мысли о сексе, до того, что, казалось бы, стала жадной до удовольствия. Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что они меня чем-то накачали, но я ничего не ела и не пила с тех пор, как ушла из дома прошлой ночью. Мой желудок урчит, напоминая мне об этом факте, а во рту все еще сухо, как наждачная бумага. Я бросаю взгляд на дверь в левой части комнаты, надеясь, что она ведет в ванную.

Мне отчаянно нужно в душ и пописать.

К моему облегчению, это работает. Я включаю воду, чтобы она нагрелась, пока пользуюсь ванной, после этого плещу холодной водой на лицо и смотрю на себя в зеркало. Я стройная, на грани сильной худобы, но, кроме этого, я не могу найти ничего предосудительного в своей внешности. Я также не могу найти ничего особенно захватывающего, такого, что побудило бы такого человека, как Николай, принять такое решение, которое он принял прошлой ночью. То, которое, как я подозреваю, не соответствует выбору, который он должен был сделать.

Горячая вода приносит облегчение. Я остаюсь в душе так долго, как могу, мою волосы и тщательно использую дорогие туалетные принадлежности, расставленные на полках. После того, как я умылась чем-то розовым, я сажусь на кафельный пол, позволяя горячей воде литься на меня, пока она не остывает. Только тогда до меня доходит, что мне нечего надеть, кроме испачканного платья, которое я оставила на полу в спальне.

Николай же не ждет, что его будущая жена будет разгуливать голой?

Я вытираюсь одним из пушистых, толстых полотенец, по крайней мере, одним из преимуществ моего заключения являются улучшенные удобства, и я заворачиваюсь в него, возвращаясь в спальню… и останавливаюсь как вкопанная.

В центре комнаты стоит очень симпатичная блондинка, на несколько дюймов ниже меня и очень миниатюрная, с серо-голубыми глазами, которые мгновенно напоминают мне Николая. Она раскладывает груду одежды на смятой кровати, и когда она поднимает глаза и видит меня, на ее лице вспыхивает улыбка.

— Ты, должно быть, Лиллиана! Я Марика, сестра Николая. — Она указывает на одежду. — Я принесла тебе кое-что надеть. Я думаю, что у нас, вероятно, примерно одинаковый размер. Не совсем, но достаточно близко, пока твои вещи не смогут быть доставлены из твоего дома. Я думаю, Ники сегодня пришлет людей, чтобы забрать их. Мы также собираемся за покупками, так что если ты хочешь купить что-нибудь новенькое…

Она делает паузу, оценивая выражение моего лица.

— Я знаю, что Ники сделал прошлой ночью, — серьезно говорит она. — Папу это очень разозлило. Но он не нарушит обязывающий контракт. Итак, ты будешь моей невесткой. — Она поджимает губы. — Я знаю, что это, вероятно, не то, чего ты хотела. На самом деле, я уверена в этом, исходя из того, что я подслушала. Но Ники неплохой человек…

— Они сказали, что свадьба через две недели. — Я прервала ее, не в силах больше выносить ее жизнерадостный монолог. — Это все еще так?

Марика прикусывает нижнюю губу, беспокоясь из-за этого.

— Да, — говорит она наконец. — И меня назначили ответственной за то, чтобы ты подготовилась. Мы сегодня собираемся за покупками…

— Ты это уже говорила. — Я знаю, что веду себя грубо, но я не могу заставить себя обращать на это внимание. Я не знаю, как я могу провести день, выбирая вещи для моей нежелательной свадьбы с совершенно незнакомым человеком, как будто ничего не случилось. — Почему кто-нибудь просто не спланирует это и не скажет мне, где появиться? Это примерно такой же большой выбор, какой у меня был до сих пор.

— Я знаю. — Марика бросает на меня сочувственный взгляд, и почему-то я ненавижу это даже больше, чем ее жизнерадостность. Я не хочу ее жалости. Я не хочу этого ни от кого из них.

Я приготовила себя к тому, чтобы стать секс-игрушкой для Пахана. Я даже приготовилась к возможности некоторое время побыть его любовницей, посещать мероприятия под его руку, притворяться, что мне приятно его внимание. Но, в конце концов, это помогло бы мне избавиться от всего этого. Я не была готова к свадьбе. Я не планировала становиться частью этой гребаной семьи. И я чертовски уверена, что не хочу быть невесткой Марики, какой бы милой она, вероятно, ни была. Я не хочу быть близкой ни с кем из этих людей. Вся моя жизнь вращалась вокруг этой семьи и того, как они собирались меня использовать. Теперь мне вынесли пожизненный приговор, и я отказываюсь натягивать улыбку на лицо под свисты "встречайте невесту", вплоть до моей гибели.

— Ники предоставил нам неограниченный бюджет, — говорит Марика, как будто от этого станет лучше. Как будто экстравагантность свадьбы каким-то образом меняет тот факт, что я выхожу замуж насильно.

— Могу ли я использовать это, чтобы выкупить свою свободу? — Огрызаюсь я, и тень пробегает по лицу Марики, но она не отвечает. Она просто смотрит на меня, и сочувствие в ее глазах почти такое же сильное, как если бы она послала меня нахуй. — Тогда я позабочусь о том, чтобы потратить как можно больше денег, — говорю я ей сердито, и ее лицо смягчается, возвращается улыбка, как будто мы с ней сообщники в этом.

— Идеально. — Она подталкивает локтем одежду. — Одевайся. Внизу приготовлен завтрак. Я буду ждать тебя снаружи и покажу тебе все.

Она определенно не похожа на своего брата, думаю я про себя, роясь в куче одежды. Прошлой ночью Николай был немногословен и контролировал себя, только эти его бурные глаза выдавали какие-то эмоции. Марика игристая, как лопнувшее шампанское.

Джинсы, которые она принесла, пришлись мне впору, хотя они на несколько дюймов коротковаты, поэтому я вместо этого закатываю их и снова засовываю ноги в босоножки на высоком каблуке, которые были на мне прошлой ночью, несмотря на жалобы тела и боль в пальцах ног. Я надеваю черную шифоновую рубашку без рукавов, которая мне тоже подходит. Она тоже немного коротковата, но джинсы с высокой талией, так что в целом я выгляжу по крайней мере прилично сложенной. По крайней мере, я не поставлю в неловкое положение саму себя.

— Может кто-нибудь выбросить мое платье? — Спрашиваю я Марику, когда присоединяюсь к ней на улице. — Я действительно не хочу когда-либо смотреть на него снова.

— Его можно отдать в химчистку, если ты… — Она смотрит на выражение моего лица и пожимает плечами. — Конечно. Я могу сказать горничной, приставленной к твоей комнате, выбросить его.

Я больше никогда не хочу видеть это платье. При одной мысли об этом мое лицо горит от стыда, когда я вспоминаю, что я сделала, и что случилось со мной в нем, перед его отцом и моим в том кабинете.

Сначала я не думаю, что смогу есть. Марика ведет меня, как я предполагаю, в неформальную столовую, за столом все еще могут разместиться по меньшей мере двенадцать человек, и комната огромная, роскошно оформленная, с тяжелыми занавесками, задернутыми на окнах, и резными стульями вокруг стола из красного дерева, но это не так величественно, как я представляю себе их столовую для званых ужинов.

Я никогда раньше не была в особняке, подобном этому. Одна только эта комната могла бы вместить больше половины квартиры, в которой я выросла. Я также никогда не видела столько еды, и определенно не той, которую мне разрешено есть.

На столе стоят накрытые тарелки, и Марика снимает крышки, разглядывая их. Есть два накрытых места, одно для нее, другое для меня, я полагаю, и останавливаюсь в нескольких футах от нее, чувствуя неуверенность и замешательство.

— Николай не ест с нами? Или твой отец?

Марика смеется.

— Папа встает очень рано по утрам. Обычно он завтракает в одиночестве. Так было с тех пор, как умерла наша мама. Ники обычно ест на ходу. Просто протеиновый коктейль или что там у него по дороге в спортзал. — Она закатывает глаза. — Так что обычно только я и все это. Я рада, что у меня появилась компания. Садись.

Она указывает на стул, и я… разинув рот смотрю на еду, пораженная расточительством, которое, должно быть, происходит каждый день. Такая миниатюрная девушка, как Марика, ни за что не съест больше небольшой порции этого.