Отравленные клятвы

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, я снова ощущаю вкус своего возбуждения от прикосновения пальцев. Слезы стыда жгут мне глаза, и на этот раз я позволяю им пролиться, они текут по моему лицу, когда я прислоняюсь спиной к двери и закрываю глаза, мои плечи, а затем и все мое тело сотрясают рыдания.

Я не осознавала, насколько сильно цеплялась за обещание свободы, пока оно не ушло. Как сильно я полагалась на идею, что мне нужно будет лишь недолго потерпеть чью-то близость, а затем всю оставшуюся жизнь я буду принадлежать только себе. Сейчас на это нет никаких шансов. Смерть, мой единственный выход, и я с новой волной стыда осознаю, что очень хочу жить, даже если это не на моих собственных условиях. Меня это не должно волновать. Я должна хотеть найти любой выход из сложившейся ситуации, но, видимо, моя воля к выживанию сильнее, чем я думаю.

Усталость накрывает меня, и я чувствую, как мои глаза закрываются. Посреди комнаты стоит кровать, огромная, удобная и манящая, но я не могу найти в себе силы встать. Я не могу даже пошевелиться. Тяжесть дня наваливается на меня, и я приваливаюсь к двери, засыпая прямо там, где сижу.

НИКОЛАЙ

— Что, черт возьми, с тобой не так?

В голосе моего отца звучит ярость, которую я никогда раньше не слышал в свой адрес, и я знаю, что должен быть в ужасе. Для него нарушение самообладания означает, что я перешел черту слишком далеко, но я не могу найти в себе силы пожалеть об этом.

По правде говоря, я не знаю, что на меня нашло. Все, что я знаю, это то, что я прикоснулся к Лиллиане Нароковой и понял, что должен обладать ею. Я понимал, что не смогу отвезти ее домой, или куда-то еще, не сделав ее своей, не трахнув ее всеми доступными мне способами, а это были бы все из них.

Я отказался принуждать ее. Отказался переступать эту черту. Я не стану мужчиной, который насилует женщин. Был только один выход из положения, который мог придумать мой затуманенный мозг. Поэтому я заговорил раньше, чем подумал.

Я сказал, что женюсь на ней.

Нет, я потребовал, чтобы ее отдали мне в жены.

Мой отец выглядит так, словно хочет меня убить. Ее отца уже выпроводили, пообещали встречу с внутренним кругом Васильева, чтобы обсудить его повышение. Теперь я остался наедине со своим отцом.

Нет.

Я наедине с Паханом братвы Егором Василевым, и он в ярости на меня.

— Что на тебя нашло? — Требует Егор. — Ты гребаный наследник! Твой брак предназначен для создания союзов. Привлечь в лоно еще одну семью и подчинить ее нашей воле, чтобы увеличить наше богатство и нашу власть. Таков порядок вещей. Ты это знаешь. Марика это знает. И все же ты говоришь, что женишься на той… на той…

— Будь осторожен, — предупреждаю я, и я не узнаю говорящий голос или слова, которые слетают с моих губ. Никто не осмеливается так разговаривать с Паханом Васильевым, даже я, и все же я это делаю. — Ты говоришь о моей невесте.

Рот Егора сжимается. Я вижу, что он обдумывает последствия, если убьет меня. Какими будут последствия для семьи. Сможет ли он выдать замуж Марику за кого-то, кто будет готов отказаться от своей фамилии ради нашей и таким образом продолжить родословную. Я вижу все эти мысли и многое другое на его лице, и почему-то меня это не трогает. Я не боюсь своего отца. Это странно осознавать, особенно в такое время, как это, когда я вижу, что он хочет моей крови.

— Объяснись, — говорит он низким и опасным голосом. — Заставь меня понять это, сынок.

— Ты предложил мне награду. — Мой голос звучит так же натянуто и сердито, но я так же зол на себя, как и он. Я не могу понять, что на меня нашло. Это был глупый поступок. Это не имеет смысла.

— И это та награда, которую ты искал? Никчемный кусок пизды, который не принесет нашей семье ничего, кроме позора? Я предложил тебе ее трахнуть, а не жениться!

— Осторожно, — снова предупреждаю я, глядя ему прямо в глаза. — Она моя невеста. Контракт был подписан кровью. Скажи о ней так еще раз, и остаток твоей крови присоединится к той.

Я знаю, что это за угроза, и к каким последствиям это может привести.

— Верен ли Пахан своему слову? — Спрашиваю я, каждый из моих вопросов резок и холоден. — Может ты разорвешь контракт и отправишь ее домой к ее отцу? Или я все же поведу ее к алтарю через две недели?

— Ты знаешь, я не могу позволить тебе сделать это без наказания. — Глаза Егора сужаются. — Ты бросил мне вызов, сынок. Первый раз в своей жизни ты выбрал этот путь. Я должен вернуть тебя к правильному.

В его голосе слышится что-то похожее на сожаление. Как будто он не хочет причинять боль своему ребенку. Я не могу до конца верить, что это правда. Я бы с большей вероятностью поверил в это, если бы это была Марика. Я не думаю, что ему доставило бы удовольствие избивать ее. Я думаю, он хочет напомнить мне о моем месте. Всегда на одну ступеньку ниже его, пока он не окажется в шести футах под землей.

— Надеюсь, она того стоит, — это все, что он говорит, проходя за свой стол, открывая ящик и вытаскивая моток грубой толстой веревки, равномерно завязанный по всей длине. — Мне лучше не слышать от тебя ни звука, сынок.

Я тянусь к пуговицам своей рубашки, не требуя, чтобы мне говорили. Прошло много лет с тех пор, как мой отец наказывал меня. С тех пор, как я был мужчиной, нет. Но то, что я сделал сегодня вечером, могло бы обернуться для меня гораздо худшим. Я не собираюсь сообщать ему, какую боль это мне причиняет. Так же, как я надеюсь, что смогу остановить себя от того, чтобы позже выместить это на Лиллиане.

Я просто надеюсь, что она того стоит.

***

Горячие струи душа причиняют боль, поскольку смывают кровь с моей спины, просачиваясь в порезы и разорванную плоть, оставшуюся от завязанной веревки. Моя спина уже покрыта синяками, становящимися фиолетовыми и черными, и у меня горячая, неистовая потребность испытать ту же боль и причинить ее кому-нибудь другому. Если бы у нас были заключенные или кто-либо, нуждающийся в пытках, было бы легко найти освобождение.

Но единственного человека, который у нас был прямо сейчас, я убил ранее сегодня.

Мои пальцы чешутся о лезвии, плоскогубцах, или о чем-нибудь другом. Лопатка, флоггер, трость. Женщина, извивающаяся и умоляющая, пока я вымещаю свою боль и гнев на ее мягкой плоти, но женщина, которая, тем не менее, готова.

Даже если это потому, что я заплатил ей.

Это, по крайней мере, я могу удовлетворить. Мне даже не придется раздеваться, поэтому мне не придется сносить жалостливый взгляд, который заработают синяки на моей спине и приведут к дальнейшему насилию.

Если есть что-то, чего я, блядь, терпеть не могу, так это жалость.

Выйдя из душа, я неохотно одеваюсь, выбрасывая окровавленное полотенце в мусорное ведро. Черные брюки и черную рубашку, чтобы скрыть дальнейшее кровотечение. Боль пронизывает меня каждый раз, когда я двигаюсь, но я опираюсь на нее. Принимая это.

Жизнь, это боль. Я не исключение из этого правила, но не всегда. В нашем мире ты получаешь то, что берешь. Насилие, это требование, а не вариант. Я взял нечто большее, чем то, что мне должны были предложить, и я должен был знать, что будут последствия.

Я звоню своему водителю и говорю ему, куда меня отвезти. Один из клубов нашей семьи, особое место под названием Пепельная роза. Подземелье, где женщины, которые там работают, примут все, что угодно. У некоторых клиентов больше развратных желаний, чем я могу себе представить. Они ценят, когда появляются мужчины вроде меня, мужчины, склонные к насилию, но не такие… творческие, как другие.

Когда я захожу, мне приятно видеть, что одна из работающих женщин, моя любимая симпатичная стройная блондинка, которая называет себя Ашей похожая на фарфоровую куклу, но может вынести больше, чем любая другая женщина, с которой я когда-либо был, и искренне наслаждаться этим. Я редко видел, чтобы женщина так сильно кончала с другого конца флоггера. Она видит меня и поворачивается ко мне, ее глаза расширяются от довольного узнавания.

— Николай. — Ее голос, чувственное мурлыканье. Она одета в черный латекс от груди до пальцев ног, буквально. Она облачена в корсет, пояс с подвязками и полоску, которая проходит между ее бедер, тех самых бедер, обутых в высокие черные сапоги из латекса. Она выглядит как доминатрикс, что говорит мне о том, что именно над этим она работает сегодня вечером.

Она также единственная женщина, которую я когда-либо встречал, которая отдает так же хорошо, как и берет. Не то чтобы я испытал это на себе, я не получаю удовольствия от порки. Но я слышал.

— Сегодня вечером я хозяйка, — говорит она мне, и я слышу сожаление в ее голосе. Ей нравится, когда я прихожу и спрашиваю о ней.

— Ты будешь той, кем я хочу тебя видеть, пока я плачу, — говорю я ей и вижу ее мгновенную реакцию на это, румянец на ее острых скулах. Аша, одна из немногих женщин, которые, я знаю, искренне хотят меня. Это то, что заставляет меня возвращаться к ней. Но я все еще не уверен, что она трахнула бы меня, если бы я ей не платил. Никогда не отдавай то, на чем можно заработать доллар. Я знаю, это ее мантра. Я знаю ее очень, очень хорошо.

— Это твой клуб, босс, — говорит она с соблазнительной улыбкой, ее язык проводит по краю ее полной, накрашенной красным нижней губы. — Если ты хочешь, чтобы я заменила латекс на кружево, я могу это сделать. Или что угодно еще, что ты пожелаешь.

Все, что я пожелаю. Я знаю, что это то, что здесь предлагается. Я пользуюсь этим в течение многих лет. Я владею эти местом, или по крайней мере моя семья владеет, благодаря чему все девушки меня знают.

Лиллиана возникает в моем сознании, непрошеная. Маленький испуганный зайчонок в ловушке, но дерзкий. Я также очень скоро буду владеть ею, согласно букве закона, и согласно закону Братвы, я уже владею ею, но я знаю, что она так не считает. Она собирается бороться со мной, пока я не научу ее подчиняться, пока я не заставлю ее хотеть этого, и привлекательность этого заставляет мою эрекцию угаснуть прежде, чем соблазнительное выражение лица Аши сможет оживить ее.

— Вообще-то, если подумать, не позволяй мне отрывать тебя от твоей ночной работы. — Я одариваю ее непринужденной, приветливой улыбкой. — В конце концов, я знаю, сколько заплатят чикагские политики за то, чтобы ты наступила им на яйца. Я вижу книги.

— Надеюсь, тогда ты не увидишь немного лишнего, что я кладу в карман. — Она кокетливо подмигивает мне, как будто ей насрать, что я ей отказал, но я вижу намек на разочарование на ее лице. Я знаю, что она хочет меня. Обычно мне этого было бы достаточно, чтобы отвести ее вниз и дать нам обоим то, что мы хотим и в чем нуждаемся.

Но сегодня вечером это не то, чего я хочу. Женщина, которую я действительно хочу, находится в моем семейном особняке, запертая в одной из многочисленных спален, ожидая того дня, когда мы скажем свое "ДА". И хотя я не собираюсь поддаваться искушению и трахать ее сегодня вечером, я действительно хочу ее увидеть. Мне нужно ее увидеть, и это то, с чем мне нужно будет решить, что делать, прежде чем это доставит мне еще больше неприятностей, чем уже есть.