Отравленные клятвы

Меньше всего мне.

— Да, спасибо. — Голос моего отца изменился. В нем сквозит неподдельная уверенность, которую я лично считаю совершенно незаслуженной, но он играет в игру. Я стою там, ожидая указаний, потому что ничто в сегодняшнем вечере не зависит от моего выбора. Я просто шахматная фигура, и я жду, когда меня переместят на доске в этой партии.

Мужчина в черном уходит и возвращается с накрахмаленным белым полотенцем. Он передает его моему отцу, который вытирает им волосы, лицо и руки, прежде чем провести пальцами по волосам так, чтобы они были зачесаны назад с темными вмятинами по краям, где линия роста волос редеет.

— Следуйте за мной, пожалуйста, — говорит мужчина, и мой отец повинуется. Он бросает на меня острый взгляд, и я делаю то же самое, мои каблуки стучат по мрамору, когда нас выводят из фойе, мимо охраны, по коридору к другой высокой позолоченной двери.

Пахана нет внутри. Это то, что выглядит как официальная гостиная: блестящие паркетные полы, высокие книжные полки и кожаные диваны, обрамляющие каменный камин. По обе стороны от камина расположены огромные застекленные окна, по которым струится дождь.

— Кто-нибудь придет за вами, когда мистер Васильев будет готов, — говорит мужчина в черном костюме, а затем выходит, закрывая за собой тяжелую дверь и оставляя нас одних.

Я опускаюсь на один из кожаных диванов, чувствуя, как у меня немного дрожат колени. Я не знаю, должна ли я сесть, но мне все равно. Никто не должен долго стоять на четырехдюймовых каблуках.

Мой отец смотрит на меня, но не говорит мне встать. Я чувствую, как мое сердце бьется в груди в тяжелом ритме, и я пытаюсь сосчитать каждое биение, на чем-то сосредоточиться, кроме того, что будет дальше. Если я позволю своему разуму разгуляться, ужасы, которые я придумаю, будут слишком ужасны, чтобы с ними справиться. За эти годы я очень хорошо научилась контролировать свой страх. Я считала удары сердца, считала вдохи, считала секунды до того, как что-то закончится. Считала удары хлыста по моей коже…

Я чуть не выпрыгиваю из своей кожи, когда открывается дверь, и в комнату доносится резкий голос с сильным акцентом.

— Вас ждут. Следуйте за мной.

Я автоматически встаю, не дожидаясь указаний, разглаживаю руками юбку.

Настал момент расплаты.

НИКОЛАЙ

Едва я выхожу из кабинета отца, как нежная рука хватает меня за рубашку и тащит в соседнюю комнату.

— Николай! — Моя сестра, Марика, смотрит на меня с яростным выражением на лице. Несмотря на то, что она на фут ниже меня и на сотню фунтов легче, над ее гневом не стоит насмехаться. Прямо сейчас она выглядит так, словно хочет выцарапать мне глаза. — Ты же на самом деле не собираешься соглашаться с этим, не так ли?

— Ты не должна подслушивать. — Я хотел бы сказать, что у нашего отца есть слабость к своей дочери, но я давно знаю, что у моего отца есть слабости не там, где кого-то это касается. Если бы он узнал, что Марика подслушивала, она была бы наказана.

— Меня никогда не поймают. — Фыркает она, убирая с лица свои белокурые волосы, серо-голубые глаза того же оттенка, что и у меня, сверкают на мне. — Ты не можешь быть серьезным. Ты собираешься забрать эту бедную девушку и…

— Ты даже не знаешь, кто она.

— Это не имеет значения. — Марика топает миниатюрной ножкой. — Что, если бы это была я? Что, если бы наш отец отправил меня трахаться с каким-нибудь мужчиной просто так…

— Этого никогда не случится, и ты это знаешь. Ты дочь Пахана. За кого бы ты ни вышла замуж, тебя выберут лично.

Она морщит нос.

— Ты все еще упускаешь суть.

Я провожу рукой по волосам, вздыхая.

— Марика, будь разумной. Ты действительно думаешь, что я собираюсь причинить ей боль?

— Ты не можешь согласиться с этим и не навредить ей.

— Если ты подслушивала, значит, ты слышала весь разговор. Наш отец очень доволен собой за то, что додумался до этой идеи. Ты знаешь, я не могу сказать ему "нет".

Она поджимает губы. На это нет ответа, она знает не хуже меня, что в словаре нашего отца нет такого слова.

— Что ты собираешься делать? — Спрашивает она наконец.

— Ты же знаешь, я не причиняю вреда женщинам. Я не против насилия, но я не буду этого делать.

— Ты же не собираешься… — Марика тяжело сглатывает. — Заставлять ее?

Мое лицо искажается, и я пристально смотрю вниз на свою младшую сестру.

— Я никогда в своей гребаной жизни не принуждал женщину. — Слова звучат резче, чем я хотел бы, но я не извиняюсь. Сама идея оскорбительна. — Конечно, я, блядь, не собираюсь этого делать.

— Технически готовность не означает…

— Боже, Марика. Я, блядь, это знаю. — Я снова провожу пальцами по волосам. — Я разберусь с этим. Может быть, я просто оставлю ее у себя на несколько дней, заставлю их думать, что я ее трахнул, а потом позволю ей уйти. Звучит так, будто ее отцу все равно, что с ней будет потом. Я дам ей немного денег, а затем отправлю ее восвояси.

— Как шлюху?

— О, прекрати возмущаться. — Я свирепо смотрю на нее. — Я обожаю тебя, Мари, но ты не хуже меня знаешь, что в этом мире очень мало вариантов, и еще меньше для таких девушек, как ты и она. Вы можете находиться на разных концах спектра, но это, черт возьми, одно и то же.

— Что, если ты захочешь ее? — Марика закусывает губу. — Ты все еще соберешься оставить ее в покое?

Я не могу поверить, что веду этот гребаный разговор, но Марика похожа на бульдога, когда речь заходит о чем-то, на чем она зациклилась. Она не успокоится, пока не получит ответ, который ее удовлетворит.

— Тогда я найду другую женщину, которую захочу, — говорю я ей категорично. — Я могу получить практически любую женщину, которая мне понравится добровольно, и, если я захочу чего-то более мрачного, я заплачу за это. Мне не нужно нарушать свой собственный моральный кодекс, чтобы трахаться. — Я прищуриваюсь. — Теперь, могу я прекратить этот разговор со своей чертовой сестрой?

— Отлично. — Марика толкает дверь, отступая в сторону. — Но тебе лучше не лгать мне.

Я закатываю на нее глаза и выхожу из комнаты.

Вся эта ситуация сильно заводит меня. Мне предлагают то, от чего мало кто из мужчин отказался бы. Невинную девушку, совершенно нетронутую, с которой я могу делать все, что захочу. Делать с ней все, что захочу, и ее отказ, если бы он последовал, не имел бы значения. Она была бы моей все равно.

Я не могу притворяться, что эта мысль меня не возбуждает. Не насилие, присущее этому, а идея лишить эту девушку, кем бы она ни была, ее невинности. Я даже еще не знаю, как она выглядит, но я не сомневаюсь, что она красива. Этого было бы достаточно, и она была бы моей столько, сколько я захочу.

Я чувствую, как у меня встает, когда я возвращаюсь в свою комнату, чтобы переодеться, просто при мысли, что я испытываю тоску по девушке, которую я еще даже не видел и не собираюсь делать ее своей. Сама идея этого…

Я устал от заискивающих женщин, которым не терпится трахнуть наследника миллиардера из самой опасной чикагской братвы, женщин, которые пускают слюни и раздвигают губы и ноги при мысли о том, чтобы позволить убийце трахнуть их в открытую. Я также устал от шлюх: женщины, которым я могу заплатить, охотно позволяют мне время от времени наслаждаться темными вещами, которых я жажду. В этом больше нет ничего нового. Это начинает казаться пустым, неудовлетворяющим.

Я не хочу причинять боль этой девушке. Не совсем. У меня есть свои причуды, но женщины, с которыми я получаю удовольствие, охотно подчиняются. У такого человека, как я, погрязшего в насилии и крови, должен быть кодекс. Черта, которую он не переступит, иначе он станет никем иным, как монстром. Социопатом.

Распахивая дверь в свою комнату, я пытаюсь выкинуть мысль о ней из головы: изображение полных губ, раскрытых для моего члена, широко раскрытых, умоляющих глаз, смотрящих на меня, когда я толкаюсь в ее рот. Звук милого голоса, умоляющего, когда я впервые проникаю в ее тугую, девственную киску, умоляющего меня сначала остановиться, а потом не останавливаться, как только я покажу ей, насколько это может быть хорошо. И позже, ее задница…

Я мог бы взять каждую ее частичку. Осуществить каждое грязное желание и фантазию, которые у меня когда-либо были. Я мог бы открыть для нее целый мир удовольствий, показать ей, как глубока может быть тьма и как хорошо, может быть на дне этого глубокого колодца. Но сначала мне пришлось бы преодолеть ее сопротивление. И на этом фантазия заканчивается, потому что она не была бы со мной добровольно, а я не могу смириться с этим.

Каждая вторая женщина, которой я когда-либо показывал эту тьму, умоляла об этом, но только потому, что они надеялись, что, если они понравятся мне, я вознагражу их… деньгами, связями или, что самое бредовое, предложением руки и сердца. И лишь изредка, потому что они действительно хотели меня. Эта девушка ничем не отличалась бы, напоминаю я себе, потирая ладонью твердые очертания моего члена. Она подчинилась бы, потому что ее заставляют. Не потому, что она желает меня.

Мой член пульсирует под моей рукой, и я расстегиваю рубашку другой рукой, продолжая поглаживать себя снаружи брюк. Это мало облегчает боль, но у меня есть время. И я намерен отправиться на эту встречу с ясной головой, а не с упрямой эрекцией, как у подростка, впервые прикоснувшегося к паре сисек.

Я, конечно, приму предложение моего отца. Я заберу девушку и буду держать ее у себя, пока не пройдет достаточно времени, не прикасаясь к ней. А потом я дам ей немного денег и освобожу ее.

Маленький зайчик окажется в ловушке, которого волк предпочтет не есть.

Боже, держу пари, что она была бы чертовски вкусной.

У меня текут слюнки при мысли об этом, о том, чтобы привязать ее к кровати и довести ее до первого оргазма своим языком, слушать, как она умоляет об этом, пока не доставлю ей удовольствие. Я отбрасываю свою окровавленную рубашку в сторону, направляясь в ванную, расстегиваю молнию на брюках и освобождаю свой ноющий член.

Я уже поглаживаю его к тому времени, как встаю под горячую струю воды в душе, прижимая большой палец к набухшей головке и издавая стон. Я не отошел от фантазии о том, чтобы съесть девственную киску этой девушки, и я почти чувствую ее вкус на своем языке… какая же она будет сладкая. Какая нетерпеливая, как только познает это удовольствие.

Представление ее образа, в моей голове как в тумане. Блондинка, брюнетка, рыжая, это не имеет значения. Я почти чувствую мягкость ее кожи под моими руками, то, как она выгибается дугой, трется о мой язык, умоляя, быструю пульсацию ее клитора, поток возбуждения по моему языку, когда она кончает. С моего члена капает предварительная сперма на мою руку, мои бедра сжимаются в кулак, когда я представляю это все.

Она бы испугалась, как только поняла, что будет дальше. У меня нет иллюзий, что я какой угодно, только не большой. Она была бы более чем немного напугана моим членом, но я позволил себе потакать этой идее, представляя ее широко раскрытые от испуга глаза, когда я подношу его к ее девственному входу, слишком толстый для нее, даже с учетом того, что ее возбуждение усиливается. У меня нет намерения действовать на основе фантазии, позволять себе такое… это всего лишь фантазия: писк ужаса, когда я прижимаюсь к ней, растягивая ее, ее момент боли с широко раскрытыми глазами, прежде чем я позволю ей приспособиться. У моего маленького зайчика, попавшего в ловушку нет выбора, кроме как подчиниться.