Отравленные клятвы

Блядь.

Я не могу пройти мимо этого образа, ее полные губы приоткрыты в смешанном крике страха, боли и зарождающегося удовольствия, когда я толкаю свой слишком большой член в ее нетронутую киску. У меня спазм в кулаке, струя спермы ударяется о стену душа, когда мои бедра дергаются, мои пальцы сжимаются на кафеле, где я напрягся, когда я вонзаюсь в ничто, представляя вместо этого тугую, сжимающуюся киску вокруг моего члена. Представляя, как хорошо она будет себя чувствовать, когда я наполню ее своей спермой.

Я чувствую почти головокружение, когда последние капли спермы вытекают из моего члена, мои пальцы поглаживают ствол, пока я выдавливаю из него последние капли, желая, чтобы я осушил себя досуха. Я хочу, чтобы у меня была ясная голова, когда я встречу эту девушку. Я не хочу, чтобы у меня был шанс предать свой собственный моральный кодекс, единственные остатки человечности, за которые я могу цепляться в мире, который требует, чтобы я был монстром ради власти и семьи.

Если я причиню ей боль, я стану точно таким же, как мой отец. Я всю свою жизнь пытался не быть таким. Я не намерен позволять одной женщине сломать меня.

Моя голова действительно проясняется, когда удовольствие спадает. Я заканчиваю принимать душ, выхожу и вытираюсь, выбирая костюм для вечерней встречи. Мой отец не будет ожидать от меня ничего меньшего, чем совершенства, безупречного наследника, которого он вырастил, утонченности и элегантности, жестокости и насилия, воплощенных в одном идеально отточенном человеке.

Спускаясь вниз, я больше не вижу Марику, и я рад. Я не хочу слушать еще одну ее лекцию, не сейчас, когда я сосредоточен на предстоящей ночи. Все, что мне нужно сделать, это убедительно принять предложение, и тогда я смогу спрятать девушку в одной из своих квартир, с глаз долой и из сердца вон, пока не пройдет достаточно времени, чтобы я мог отослать ее прочь.

Я иду по коридору в кабинет моего отца. Это комната с подчеркнуто мужским интерьером; книжные полки из красного дерева, еще один длинный письменный стол из красного дерева, позолоченная барная тележка и кожаные кресла с подголовниками рядом с камином. Сейчас он стоит перед незажженным камином, потягивая водку из стакана, отвернувшись от меня. Он не поднимает глаз, когда я вхожу, и я иду налить себе выпить, не утруждая себя ожиданием приглашения. Об этом он тоже ничего не говорит. Он медленно поворачивается ко мне лицом, бутылка водки звякает о хрусталь, и я вижу задумчивый взгляд в его глазах.

— Нарокова и его дочь сейчас ведут к нам. — Он прищуривается, глядя на меня. — В конце концов, я подумывал забрать ее себе. Подобное предложение такое заманчивое. Но у меня может быть любая дочь-девственница, какая мне понравится. Я мог бы приказать любому из моих людей отдать мне своих дочерей, и они бы сделали это из страха передо мной. Гораздо интереснее отдать ее тому, кого она не ожидает, тебе не кажется?

Я не уверен, в какую игру играет мой отец, но я киваю.

— Ты никогда не просил ни о чем подобном. — Он делает глоток водки, оценивая меня. — Ты тоже мог бы получить любую из них. Ты сын Пахана. Разве это не то, чего ты жаждешь? Девственницу в твоей власти? Девушку, которой приказано лечь в твою постель? Это исключительное удовольствие.

В глубине моего сознания звучит предупреждение. Мой отец гордится жестоким сыном, которого он вырастил, тем, что я не отступаю перед насилием и кровью. У меня возникает внезапный, глубокий страх, что он планирует испытать мои пределы. Чтобы увидеть, как далеко я могу зайти, проверяя пределы моей порочности.

Я успокаиваю себя. Конечно, есть некоторые границы, которые даже мой отец не переступит, то, чего он не потребует от собственного сына. Мне нужно будет только согласиться, а не доказывать, что я готов нарушить их.

Я слышу звук шагов в коридоре и цоканье каблуков по паркету. Она за дверью. Глубоко внутри меня все сжимается от предвкушения, которое я не могу игнорировать. Меньше часа назад я фантазировал об этой девушке, покрывая стену моего душа своей спермой, когда представлял ее себе. Сейчас я узнаю, кто она и какая. Это будет испытанием моей воли, но я никогда не был из тех, кто ломается, когда мне бросают вызов.

Дверь открывается. Первым входит ее отец, высокий, долговязый мужчина с лицом, которое выглядит так, словно легко треснуло бы под моим кулаком, если бы я того пожелал. Мужчина, от которого разит слабостью с того момента, как я посмотрел в его глаза. Прекрасно, он не понравился мне с самого начала… но затем он отходит в сторону, и я снова слышу стук каблуков.

Дверь открывается немного шире, и она входит внутрь.

ЛИЛЛИАНА

Когда я вхожу, в комнате двое мужчин.

Один из них, несомненно, Пахан. Он старше моего отца, с тщательно зачесанными назад седыми волосами и чисто выбритой челюстью, которая, возможно, когда-то была сильной, но теперь, в его преклонные годы, под ней появились щеки. Его костюм тщательно сшит, его линии пытаются скрыть жир, который занял место того, что когда-то, вероятно, было мышцами, а его лицо заострено. Однако его глаза, голубые и холодные, проницательны и настороженны. Он смотрит на меня, и я вижу похоть, от которой мой желудок скручивается от тошноты, когда его взгляд скользит по моему телу, вбирая в себя каждый его дюйм.

Другой мужчина моложе, скорее всего, ему от двадцати пяти до тридцати, но он достаточно похож на мужчину рядом с ним, чтобы я поняла, что это, должно быть, сын Пахана, без того, чтобы мне об этом сказали. Он воплощение красоты, каким, я ожидаю, когда-то был его отец. У него густые темные волосы, точеное, великолепное лицо и те же голубые глаза. Его тело, сплошные мускулы, обтянутые сшитым на заказ костюмом цвета древесного угля, и все в нем кричит о силе и контроле. Его взгляд тоже скользит по мне, но более бесстрастно. Как будто его не интересую я и то, что я могу предложить.

Я ловлю себя на том, что жалею, что меня не отдали этому мужчине, тому, кто, похоже, не хочет меня. Может быть, тогда я была бы избавлена от ожидающей меня судьбы, но я вижу неприкрытое желание на лице Пахана, и мне интересно, смогу ли я вообще выйти из этой комнаты без того, чтобы меня не трахнули. Он выглядит так, как будто хочет проглотить меня целиком, грязный уебищный старик, пускающий слюни из-за девушки, которая, вероятно, лет на сорок моложе его, если не больше.

Я не знаю, как я переживу лишение девственности без рвоты. Это, если не что иное, вероятно, станет причиной того, что в конце меня убьют.

Мой отец почтительно склоняет голову.

— Пахан. Позвольте мне представить мою дочь, Лиллиану Нарокову.

Я знаю, чего от меня ждут. Я сцепляю руки перед юбкой, наклоняю голову, не отрывая взгляда от блестящего деревянного пола передо мной.

— Очень приятно, — бормочу я, хотя это совсем не так.

Вероятно, это будет худшая ночь в моей жизни, и это большое достижение. Ура мне!

— Хм. — Говорит Пахан. — Ты пришел сюда, чтобы предложить ее мне, Нароков? За место в моем ближайшем окружении, да?

— Да, это так. — Голос моего отца заискивающий. Я ловлю себя на том, что хочу, чтобы Пахан разозлился на это и пристрелил его на месте. Даже если это закончится и моей собственной смертью, было бы приятно знать, что все это было напрасно, и мой отец в конце концов не получил того, чего хотел.

— Это отличное предложение. — Мужчина постарше подходит ко мне, держа в руке хрустальный бокал с водкой. Его взгляд снова скользит по мне, как у собаки, пускающей слюну на сырой стейк. Он обходит меня кругом, и все, что я могу сделать, это стоять прямо и неподвижно под тяжестью его оценивающего взгляда.

Другой мужчина ничего не делает. Он ничего не говорит. Он стоит очень неподвижно. Я не отрываю глаз от пола, но ловлю себя на мысли, что мне интересно, что бы я увидела на его лице, если бы подняла глаза.

— Я испытываю искушение согласиться и взять ее для себя, — продолжает Пахан, и мое сердце замирает в груди. Что это значит? Меня же и предлагают ему. Какие еще есть варианты? Есть отрицание, но мысль об этом вызывает у меня такую же тошноту, как и возможность принятия. Я не переживу своего возвращения в дом моего отца, если Пахан отвергнет его предложение.

Пахан замолкает, возвращаясь на свое место перед камином. Я чувствую напряжение моего отца, гнев, исходящий от него, когда он рассматривает возможность того, что вся его работа и инвестиции были напрасны. Мне почти нравится Пахан за то, что он заставляет его потеть. Может быть осознание этого, поможет мне пройти через это, если он возьмет меня.

— Но мой сын, Николай… — Пахан бросает взгляд на бесстрастного мужчину рядом с ним. — Я думаю, он заслужил награду. Поэтому я приму твое предложение, Нароков. От имени моего сына, если он этого пожелает. Но я думаю, что сначала ему следует поближе присмотреться к девушке. Чтобы убедиться, что она соответствует его стандартам. — Он указывает на мужчину рядом с ним… Николая. — Подойди ближе, сынок. Посмотри на нее и скажи мне, что ты думаешь.

Никаких колебаний, но я чувствую, что Николай не хочет. Я не уверена почему, и это выбивает меня из колеи. Быть отданной Пахану было бы достаточно плохо, но я, по крайней мере, знаю, чего он хочет. Этот же человек ведет себя странно, и это пугает меня еще больше. Минуту назад я хотела, чтобы это был он. Теперь, когда это действительно может быть он, я задаюсь вопросом: не ошибалась ли я?

Николай останавливается передо мной. Он протягивает руку, приподнимая мой подбородок так, чтобы я смотрела на его лицо, и его прикосновение удивительно нежное, сдержанное, как будто он прилагает усилия, чтобы быть таким. Его пальцы приподнимают мое лицо, и мой взгляд встречается с его.

Вблизи его глаза потрясающие. Я вижу, что они серо-голубые, и сейчас в них бурлят эмоции, которые я не могу прочитать. Его лицо еще красивее, чем я заметила сначала, воплощение каменной мужественности, и у меня возникает внезапное желание протянуть руку и провести пальцами по его острой челюсти. Что блядь со мной не так? Я немедленно подавляю это, сжимая кулак, и тут же сожалею о своем движении. Я должна была знать, что это будет иметь последствия.

— Она выглядит так, как будто в ней есть немного огня, — ворчит Пахан с довольной ноткой в голосе, как будто он наслаждается шоу. — Я полагаю, тебе это может понравиться. Не так ли, сынок?

— Конечно. — Голос Николая ровный и дымчатый, обволакивающий меня, как бархат. Что-то сжимается глубоко в моем животе, что-то, чего я не понимаю. Я сжимаюсь сильнее, когда он проводит большим пальцем по моей челюсти, до моей полной нижней губы, прижимаясь к ней, и что-то в этих бурных глазах разгорается.

Его рука опускается.

— Я возьму ее. — Его голос ровный и бесстрастный, и Пахан сужает глаза.

— Как ты можешь быть уверен наверняка? — Он кивает в мою сторону. — Ты очень мало рассмотрел ее. Возможно, ей следует снять платье, чтобы ты мог быть уверен, что ее тело нравится тебе.

О боже, пожалуйста, нет. Как я раньше не подумала о такой возможности, во всех моих жутких фантазиях? Я не думала о том, что меня заставят раздеться догола перед моим отцом и этими двумя другими мужчинами. Стыд от этого жарко разгорается у меня в животе, подступая к горлу, слезы подступают к глазам. У меня под платьем ничего нет, и я с болезненным ощущением понимаю, что это было именно по этой причине. Мой отец это предвидел.