Правда, которую мы сжигаем

— Ну, у меня есть кольцо, и я стою на одном колене, так что…— он усмехается, кивая головой.

Я была безупречна весь вечер. Сохраняла самообладание, сделала то, что нужно было сделать, чтобы пережить этот ужин, но это? Это слишком даже для меня.

— Нам восемнадцать, Ист. Мы еще даже школу не закончили. Я не думаю, что это… — я сжимаю зубы, нервный смешок вырывается у меня. — …подходящее время для этого.

— Детка, давай, — он отмахивается от всех моих предупреждающих знаков. — Мы вместе со средней школы. В этом нет ничего страшного.

Именно тогда он хватает мою руку, прижимая ее ближе к своей груди, чтобы надеть кольцо на мой палец, но я выдергиваю ее, как будто он пытался меня обжечь.

— Мама, папа, я не могу, — я смотрю на своих родителей, наблюдаю за их лицами, вижу правду перед глазами в больших, смелых, мигающих неоновых огнях.

— Вы знали, что это произойдет сегодня, не так ли? — я направляюсь к ним, отводя взгляд от родителей Истона. Его мать нервничает, а отца раздражает отсутствие у меня волнения.

— Я не могу сделать это прямо сейчас. Я не могу этого сделать. Мне жаль, — мои ладони впиваются в обеденный стол, когда я отталкиваюсь назад, и рвота застревает у меня в горле.

Я чуть не падаю, когда встаю, мои ноги трясутся подо мной, но я не останусь здесь. Я не останусь здесь.

Это не может происходить прямо сейчас. Неужели я так хорошо сыграла эту роль, что оказалась в таком положении? Остался целый учебный год — это не должно было случиться так рано.

Я могла бы без проблем сказать нет на выпускном, но сейчас не могу. Зачем мне? Все думают, что мы одержимы друг другом — разве я не должна быть счастлива?

Мои каблуки заглушают шум двигающихся стульев и повышенные голоса, все, кроме голоса Стивена, который всаживает пулю в мой гроб.

— Тебе лучше понять это, Фрэнк. Мы договорились. Давай не будем забывать, тебе это нужно больше, чем мне.

Мои руки тянутся к входной двери, и я благодарна, что сама приехала сюда этим вечером. На свежем воздухе почти хуже. Я отчаянно пытаюсь выбраться из этого, но, похоже, все намерены удержать меня под водой.

— Сэйдж, остановись, — голос отца заставляет меня сделать именно это, как будто он хватает меня за шею и держит меня там, чтобы я умер.

Я поворачиваюсь, гравий подъездной дорожки хрустит подо мной.

— Ты не спросил меня об этом! — я обвиняю. — Мам, я бы не была шокирована, но ты? Ты всегда был честен со мной.

Мои отношения с отцом не были заслуживающими внимания. Мы говорим о его работе и школе. Мы не являемся образцом отношений отца и дочери, но, как я уже сказала, он никогда не лгал мне.

Ни разу.

Он всегда был предельно честен во всем.

— Мы на мели, — говорит он, проводя рукой по своим седым волосам, прежде чем в отчаянии спустить их по лицу. — Обанкротились. У нас ничего нет.

Я хмурю брови.

— И это как-то связано с моей помолвкой в восемнадцатилетнем возрасте?

— У нас нет денег, Сэйдж! — кричит он, прежде чем сообразить, что внутри все еще есть люди, которые могли бы слушать, и снижает уровень шума. — Ничего не осталось. Единственная причина, по которой мы можем платить по ипотеке, это Стивен. Он финансировал меня много лет как мэра. Но сейчас? Это деньги, которые мы используем, чтобы выжить. Он согласился продолжать финансирование до тех пор, пока ваши с Истоном отношения не закончатся браком.

— Что? Почему? Это даже не имеет смысла. У Истона не было бы недостатка в отношениях, если бы я сказала нет.

— Стивен знает, что нужно Истону, и это ты. Он хочет, чтобы он был с кем-то… — он тянет, пытаясь подобрать слова.

— Кого, по его мнению, он может контролировать, — заканчиваю я, недоверчиво качая головой.

— Нет, это не так.

— Как давно вы заключили эту сделку? — прерываю я.

Я была той, кто вытащил короткий конец палки. Каждый человек в этом доме знал об этом и оставил меня в гребаном разгаре зимы голой.

Они сделали это за моей спиной, лишив меня контроля.

Когда он не отвечает, я говорю громче.

— Как давно?!

—Четыре… четыре года назад. Мы с твоей мамой думали, что то, что вы начали встречаться, была воля Божья, что это не будет проблемой, Сэйдж! Вы молоды и влюблены — что плохого в том, чтобы быть помолвленным, выйти замуж, когда вы влюблены?

Я смотрю в его глаза, на ту же синеву, что кружилась вокруг моих собственных радужных оболочек, и не могу поверить, что я была создана из кого-то вроде них. Эти два человека создали меня. Что даже я, такая юная, знаю, что никогда бы не поступила так со своими собственными детьми.

Что это, независимо от того, как они это прядут или приукрашивают, является еще одним проступком, который они сделали мне.

— Что с тобой не так?! — кричу я. — Я заслуживаю выбора! Что, если Истон ударит меня? А если я не хочу замуж? Если я его не люблю? Ты все равно заставишь меня выйти за него замуж, не так ли?

Слезы текут по лицу, и я чувствую, как тушь стекает по моим щекам. Все разваливается, и хуже всего то, что для них это не имеет значения.

Там стоит мой отец, глядя на меня без капли сожаления, боли или обиды. Просто разочарование и тревога, что я не говорю ему то, что он хочет услышать.

Что я больше не играю эту роль.

— Тебе все равно, не так ли? — я кашляю и, спотыкаясь, отхожу от него, приближаясь к машине.

— Мне не все равно, Сэйдж. Я хочу для тебя хорошей жизни, и Истон может ее обеспечить, но…

Волны вздымаются все выше, существа из глубин, вгрызающиеся в мои ноги, начинают прокладывать себе путь наверх. Когда ты тонешь, твои инстинкты говорят тебе брыкаться, прыгать, делать что угодно, потому что ты так отчаянно хочешь добраться до поверхности. Я стояла неподвижно, позволяя этому случиться.

— Если ты скажешь "нет", тогда я заставлю Роуз сделать это. И ты знаешь, что она так и сделает. Рози мягкосердечна — она не расчетлива, как ты. Она сделает это, потому что любит тебя и не хочет видеть тебя несчастной. Точно так же, как я знаю, если ты любишь свою сестру, ты не поступишь с ней так же. Роуз не выживет при таком образе жизни, но ты, Сэйдж, сможешь в нем преуспеть, — то, как он это говорит, так спокойно, как будто репетировал эту речь перед зеркалом. Как будто это был план все время.

Все горит.

Уши, легкие, кожа.

Я стою снаружи, но мне нужен кислород.

Я хватаюсь за ручку двери машины. Понятия не имею, куда я поеду, но я знаю, что мне нужно выбраться отсюда.

Открыв дверь машины, вставляю ключи в зажигание. Перед тем, как закрыть дверь, я смотрю на отца.

— Я ненавижу тебя, — кричу я. — Ненавижу тебя за то, что ты используешь против меня единственное, что меня волнует в этом богом забытом городе. Я чертовски ненавижу тебя, — я киплю, буквально.

Я ударяю ногой по педали газа, мой спидометр ползет вверх, пока я съедаю гравий под машиной, не заботясь о том, достигну ли я безумной скорости и переверну эту штуку или обмотаю ею дерево.

Смерть кажется легче этого.

Я дергаю воротник рубашки, расстегивая пуговицы и почесывая горло, пытаясь отдышаться. Моя грудь болит, когда реальность моей жизни разрезает тупым лезвием. Уколы в ступнях почти отвлекают меня от пульсации в моем мозгу.

Подобные эпизоды были у меня со средней школы, и однажды я воспользовалась школьным компьютером, чтобы погуглить свои симптомы, потому что думала, что беременна, только чтобы узнать, что они называются паническими атаками.

У меня панические атаки? Конечно, нет. Пока они не повторялись снова и снова.

Я привыкла получать их сейчас, но не так. Никогда это не было таким суровым. Я чувствую, как что-то внутри моего тела заставляет меня выбраться наружу, не оставляя ничего, кроме клочьев разорванной кожи и остатков кишков, как трупы на обочине гребаной дороги.

Я схожу с ума, должно быть.

Как еще я могла бы объяснить, где я оказалась? Как еще я могла объяснить, что свернула на скрытую дорогу, чтобы найти открытое поле, где припарковано по меньшей мере семьдесят других машин.

Сумасшествие — это единственный способ, которым я могла объяснить, почему я появилась здесь, разыскивая его.

— Ты знаешь, где меня найти, когда поймешь, как тебе скучно в твоем стеклянном доме, Сейдж.

Мысли улетучились, когда я взбираюсь на травяной холм, пятки увязают в грязи с каждым шагом. Я чувствую, как люди смотрят, их шепот почти такой же громкий, как моторы автомобилей. Все они думают об одном и том же: какого черта я делаю на кладбище?

Кладбище — это заброшенный ипподром на окраине Пондероз Спрингс, место, где такие девушки, как я, не имеют права находиться. Все, что здесь происходит, незаконно, подпольно, схематично. Люди мчатся по разбитому асфальту и дерутся друг с другом до крови в центре. Наркотики обмениваются, как конфеты, а сигаретный дым заменяет кислород.

Вы приходите сюда, если ищете неприятностей.

Ветер щиплет меня за пятки, когда я проталкиваюсь мимо шаткого металлического забора, который не дает прохожим пройти по трассе. Мои глаза сканируют ямы, где автомобили и мотоциклы ждут своего тепла. Я знаю, что он будет там. Он здесь каждые выходные. Никогда не пропускает гонки и никогда не проигрывает. Нужно быть глухим, чтобы не слышать о его репутации на трассе.

Я замечаю его, даже не пытаясь. Капюшон поднят, дым идет изо рта, он совсем один и сам себе. Даже когда он пытается держаться подальше от людей, кажется, что они наблюдают за ним. Его трудно не смотреть.

Не заботясь о правилах или о том, где я должен быть, я пересекаю трассу в сторону боксов, прокладывая для него прямую, даже если несколько машин мчатся по другому повороту и возвращаются ко мне.

— Девушка, вам нельзя туда идти! — кто-то кричит на меня, но я продолжаю игнорировать всех, кроме него.

Нет никакого страха. Просто осознанное чувство, что, когда я войду в личное королевство нечестивцев Рука Ван Дорена, я застряну там на какое-то время.

Ангел ищет Люцифера для свободы.

— Ван Дорен! — я зову сквозь рев машин, мои ноги соскальзывают с трассы в сторону от приближающегося транспорта.

Рук был прав, когда сказал мне, что мне скучно в моем стеклянном замке. Я в двух шагах от того, чтобы умереть от отсутствия волнения в моей жизни. Всегда одни и те же мужчины в отутюженных костюмах и деловых разговорах. Те же сплетни на бранчах, те же лица, та же ложь. Все это перерабатываемая чушь, и я так устала от всего этого.

Я устала.

Я боюсь, потому что это была бы моя жизнь. Не только до конца года, но и до конца моего существования. Я бы навсегда застряла на карусели в Пондероз Спрингс, и все потому, что мои родители разорены, а я не хочу, чтобы моя сестра страдала.

Кроме этого момента прямо сейчас. У меня есть этот момент.

А Рук совсем не скучный.

Его глаза следуют за звуком его имени, пока не находят свою цель.

Мне.

Боже, я хочу подавить самодовольную ухмылку с его лица. Этот взгляд — я знал, что ты придешь искать меня — поглощает все его присутствие. Но я ненавижу то чувство, когда тону, больше, чем то, что он прав насчет меня.