С любовью, искренне, твоя

— Что, черт возьми, ты собирался сделать?

— Отправить, ясень пень. — Он прижимает руку к груди, когда встает. — Почему ты такой раздражительный?

— Почему ты такой извращенец?

— Я не извращенец. Я нормальный. Это тебе нужно расслабиться. Расслабься, мужик. Отдохни. Повеселись. Господи.

— Я не могу отправить такое электронное письмо.

— Но…

Неловко ерзаю в кресле.

— Но… нет.

Друг встает, смахивая пыль с ковра, которая могла попасть на колени его грязных джинсов.

— Если ты не отправишь это письмо, подумай о том, чтобы отправить другое. Что самое страшное может произойти? Ты немного повеселишься, черт побери? Пофлиртуешь? Возбудишься на что-то другое, кроме электронной таблицы?

Дерьмо.

Он прав; однажды я действительно возбудился, когда увидел финансовую таблицу компании на конец года. Это было великолепно и сексуально.

Подайте на меня в суд. Деньги меня заводят, понятно?

Это не преступление.

Медвежья лапа Хантера вцепилась в моё плечо, сжимая.

— Просто подумай об этом.

— Хорошо. — Закатываю глаза, потому что мне больше нечего сказать.

Я не буду отвечать этой женщине.

Кем бы она ни была.

Эта идея смехотворна.

Когда Хантер наконец-то уходит, у него хватает манер захлопнуть за собой дверь, оставляя меня наедине с моими мыслями.

Нет шансов, что прямо сейчас я возьмусь за какую-либо работу. С таким же успехом я мог бы собрать своё барахло и уйти на весь день, но сейчас только середина утра.

Бл*дь.

Его нелепое сообщение светится черно-белым цветом, пародия на любовное письмо. Дешевая имитация флирта. Я бы никогда не сказал ничего подобного.

Я бы сказал…

Что бы я сказал?

Почесываю щетину на подбородке, потому что этим утром у меня не было достаточно времени, чтобы побриться. Волоски темные и грубые, покрывают мою сильную челюсть и подбородок. Колючие.

Что бы я сказал?

Я удаляю чушь, которую только что напечатал мой друг, не сводя глаз с этого мигающего, манящего курсора.

Скажи что-нибудь… будто то говорит он мне. Давай, ты трус.

Я? Испугался?

Это чушь собачья. Я ничего не боюсь, кроме белок, и ни одна душа не знает об этом, кроме меня.

Маленькие мерзавки с глазами-бусинками.

Тому, кого это касается:

Как вы, наверное, поняли, вы вызвали много шума своим небольшим заявлением. Это было непрофессионально и могло быть неверно истолковано как домогательство, что, я уверен, не входило в ваши намерения. Я воздерживался от ответа, главным образом потому, что мне нечего сказать; это недоразумение будет решаться отделом кадров вместе с отделом ИТ, и когда они вас найдут… вы будете уволены.

Ваш босс,

Рим Блэкберн.

Постскриптум: Очевидно, вы были пьяны, когда сочиняли это письмо, и оно является результатом употребления алкоголя.

Вот.

Профессионально. По делу. Авторитетно?

Я босс. Я всё контролирую, а не какая-то таинственная женщина, которая, вероятно, работает в гребаном почтовом отделении.

***

Какого хрена я здесь делаю?

Я говорю себе, что причина в том, что мне нужно лучше контролировать мою компанию.

Ни по какой другой причине.

Не-а.

Обычно я не бываю на нижних этажах; в основном потому, что прячусь в своем кабинете, опустив голову и щелкая по клавиатуре. Или разговариваю по телефону, отвечая на важные звонки.

У меня нет причин идти куда-либо, кроме моего офиса, уборной, зала заседаний или комнаты отдыха, где можно выпить кофе, и работа Лорен заключается в том, чтобы приносить его мне.

Но вот я здесь.

И я чувствую себя тигром, расхаживающим по проходам отдела маркетинга, медленно подкрадывающимся к середине кабинок, улыбаясь, сжав губы, и кивая каждому, кто смотрит в мою сторону.

Все разбегаются, как крысы, убираясь с моего пути.

— Здравствуйте, мистер Блэкберн.

— Ой. О, э-э, мистер Блэкберн. О, Рим. Э-э… Мистер…

— Я как раз готовлю этот файл для вас, сэр. Я… Я не забыл, я…

Несколько бумаг разлетаются в стороны.

Громкий кашель.

В качестве маскировки поднимается множество папок.

С чем я имею здесь дело? Отдел, полный кисок? Господи.

Просматриваю проход, тридцать с лишним кабинок — некоторые пустые, большинство из них заняты — одну за другой, изучая каждое лицо, которое внимательно смотрит на меня. Высматриваю… что-что.

Знак.

Подсказку.

Проблеск виноватого выражения лица.

Её.

Она здесь, в этом отделе, я чувствую.

Облизываю губы, улыбаясь Джорджу Фландерсу, моему самому давнему рекламному директору.

Джордж, может быть, и никудышный старожил, но его жена готовит чертовски классные пироги.

На ум приходит извращенная шутка, которую Хантер однажды рассказал мне о «нарезке пирога», и я хихикаю, заворачивая за угол в комнату отдыха. Она есть на каждом этаже; отделанная плиткой просторная комната с холодильником, несколькими столиками, раковиной, столешницей, микроволновой печью, кофеваркой и кофе-машиной фирмы Keurig. Каждую пятницу доставляют множество закусок и рогаликов.

Я толкаю тяжелую дверь и просовываю голову внутрь, затем останавливаю взгляд на молодой женщине в углу, которая стоит, поднеся журнал к лицу с сэндвичем в руке. Её платье слишком большого для нее размера отвратительного оливково-коричневого оттенка, устаревшая модель, которую я видел только в старых фильмах. Перед ней на столе стоит бутылка газированной воды, и она не слышит, как я вхожу в комнату и прислоняюсь к стойке.

Смотрю на неё, мой взгляд скользит вверх с её скрещенных ног, к одутловатым складкам огромных рукавов её платья, огибающих её локти. Кто она, черт возьми?

И почему она так одета?

Я достаточно прошелся по своей компании, чтобы знать, что никто так не одевается.

Не то, чтобы это действительно имело значение… но… наплечники.

Она не замечает меня, когда я прочищаю горло.

Я отхожу и делаю вид, что завариваю чашечку кофе. Он мне не нужен. Я уже выпил три, но делаю это, чтобы привлечь её внимание.

Всё ещё.

Ничего.

Что, вашу мать, я должен сделать, чтобы эта цыпочка посмотрела на меня? Взорвать бомбу? И какого хрена я вообще пытаюсь?

— Прекрасная погода сегодня. — Неубедительно.

— М-м-м…. — бормочет она.

— Я мог бы разбить палатку прямо здесь, в этой комнате, — тяжело вздыхаю я.

Её журнал шуршит, когда она переворачивает страницу.

— Ага…

— Черт, мистер Блэкберн, конечно, придурок.

Она фыркает. Смеется.

— Ага.

Вот как. У нас прогресс.

— Вы видели тот галстук, который был на нём вчера?

Она делает глоток из своего стакана с водой.

— Вчера на нём не было галстука.

Журнал трепещет.

Что ж. Интересно.

— Не было?

Она игнорирует меня так, как это делает только Хантер.

— Как вы думаете, что его так разозлило, что он написал то электронное письмо?

Страницы журнала неподвижны, он медленно опускается, и её темные глаза сверлят во мне дыры, когда она встречается со мной взглядом. Я вижу, как щеки девушки краснеют, глаза расширяются от ужаса, а зубы прикусывают нижнюю губу.

Пейтон?

Такую Пейтон я никогда раньше не видел: неряшливая и помятая, выглядит немного потрепанной, макияж слегка смазан — или это такой макияж, — одежда помята. Я не знаю, что, черт возьми, это за платье и где она его нашла, но оно п*здец как ужасно и его нужно сжечь.

Позволяю этому неловкому моменту между нами повиснуть, давая ей возможность связать пару слов и спасти ситуацию.

Но она этого не делает.

Сидит ошеломленная.

Таращится на меня.

Рот широко открыт в недоумении, как у карпа.

Я подавляю ухмылку.

— Доброе утро.

— Доброе, — отвечает Пейтон хриплым голосом.

— Тяжелая ночка?

Её ответ — слабая улыбка, которая касается только одной стороны её лица. Натянутая?

Она определенно с похмелья.

Ей следовало бы пить кофе, чтобы взбодриться, черт подери, а не воду.

— В следующий раз я был бы признателен, если бы вы позвонили и взяли отгул, а не приходили в офис в виде… — Позволяю незаконченному предложению повиснуть в воздухе, с удовлетворением отмечая, что она ерзает на стуле. — С другой стороны, вы увольняетесь… сколько осталось? Семь дней? Шесть?

Пейтон прочищает горло.

— Одиннадцать.

Я прислоняюсь к стойке, пока варится кофе, скрестив руки на груди.

— Одиннадцать. — Позволяю цифре слететь с моего языка. — Судя по вашему виду с похмелья сегодня утром, похоже, вы сожалеете о своем решении покинуть такую влиятельную компанию.

Пейтон расправляет плечи…. хорошо сложенные плечи.

— Я ни о чем не жалею. — Она закрывает журнал, кладет сэндвич и ловко складывает руки перед собой. — Я очень воодушевлена своим новым начинанием, если вам интересно.

Качаю головой и хватаю свой кофе.

— На самом деле я не хочу знать. Что мне действительно интересно, так это то, почему вы бездельничаете в комнате отдыха, читаете журнал и едите сэндвич, когда еще нет, — бросаю взгляд на свои золотые часы, — даже десяти утра.

Её взгляд мечется. Попалась. С поличным. Она прикусывает щеку, и как раз в тот момент, когда я думаю, что Пейтон будет просить прощение, она расправляет плечи, подносит сэндвич ко рту и откусывает огромный кусок.

Горчица украшает её верхнюю губу, а кусок индейки свисает с хлеба, пока она говорит.

— Если вам действительно интересно знать, мне захотелось перекусить сэндвичем с индейкой в середине утра. — Девушка встает и засовывает журнал под мышку. Взяв воду, она обращается ко мне, тряся своим сэндвичем: — А теперь, если вы не возражаете, мне нужно доесть остатки этой восхитительной вкусной индейки и отправиться в свою кабинку. Кто-то должен заниматься здесь маркетингом.

Самоуверенная, чертовски гордая, она проходит мимо меня, вода капает с распущенных прядей её волос, как будто она только что вышла из душа.

Я наблюдаю, как она уходит, если быть предельно честным, она немного в беспорядке.

Какого хрена она делала сегодня утром, одевалась в гребаной темноте??

И почему у неё такая походка, как будто она находится на подиуме?

Виляет задницей.

Плечи покачиваются.

Затем её шаг замедляется, и она спотыкается о свои проклятые ноги.

Но она удерживает себя от падения. Снова выпрямляясь, исчезает за стеной.

Ухмыляюсь, вспоминая её слова. Кто-то должен здесь заниматься маркетингом.

Чертовски дерзкая женщина.

Если бы мне не было интересно узнать, что она наденет в понедельник… возможно, ещё один тренч до лодыжек, я бы уволил её задницу.

Она не единственная в отделе маркетинга.

Сделав глоток кофе, выхожу из комнаты отдыха и иду в противоположном направлении, одна мысль не дает мне покоя: когда Пейтон уйдет, лишусь я высокомерной штучки, или она на самом деле является жизненно важной частью моей компании?