Золотая бабушка

Воспоминания: Семейный вечер

— Какой же дом из грязи лепить? Ты дурак? — Любочка прищурилась и стукнула себя по лбу. — И чего я вообще спрашиваю. Как будто не знаю, что дурак.

— Будет тебе, Люба. Красиво сделаем макет нашего идеального дома.

Пашка плюхнулся на землю и принялся сгребать грязь, получился миниатюрный вулкан. Девушка присела на карточки. Она наблюдала, как молодой человек с любопытством ребёнка рассматривает комья земли.

— У тебя штаны грязные будут, потом не отстирается.

— И ладно. Буду ходить с пятном на заднице, тоже мне беда. Зато какой дом отгрохаем.

Любочка посмотрела на Пашку и тяжело вздохнула. Как будто кто-то вообще способен научить его уму разуму.

— Встань, пожалуйста, я быстро сбегаю за газетами. Тогда вместе дом и «отгрохаем».

Парень вскочил и отряхнулся.

— Да ну. Бежать тебе долго придётся. Я же на велосипеде. Быстрее будет.

Прошла секунда, и Пашки уже не было видно на горизонте. Люба смахнула пот со лба: в последнее время парень был утомительно бодр. Иногда на него находили «фазы счастья». Тогда он становился невмоготу разговорчив, хотя это было несвойственно его натуре. Обезумевшее состояние подогревалось и успехами на скульптурном поприще. Его работу очень тепло приняли на последней выставке. Теперь постоянно куда-то звали и всюду расхваливали его талант. Талант-то у него всегда был, но просто раньше важные шишки о нём не говорили, это немного вскружило голову начинающему скульптору. Любочка предложила Пашке развеяться в деревне у их подружки Лёли. Он согласился, не раздумывая. Похоже, его самого отягощала «фаза счастья». Обычно, чем бодрее он был в этот период, тем дольше приходилось потом отсыпаться.

Люба взяла палочку и принялась водить по чистому полю — его сделал Пашка, когда сгрёб свой вулкан. Ой, то есть будущий идеальный дом. Люба, конечно, не показала этого, но ей было приятно, что Пашка думает о таких вещах. Хотя не стоит особо доверять всему, что он говорит и делает в период маниакальной радости. Но было бы здорово помечтать о том, как сложится их жизнь в будущем. Пока всё хорошо. Дай Бог, так будет всегда.

С языком на перевес Пашка вернулся обратно.

— Вот это скорость. Ты в порядке?

Дорога от дома до озера занимала 15 минут на велосипеде в одну сторону. А Пашка отсутствовал не больше 10 минут. Оставалось только гадать, с какой скоростью он летел по несчастной деревне.

— Да я… Фух… Я… Кхе… — Люба передала парню воды, он сделал пару глотков и отдышался. — Зато я немного успокоился. Всё-таки нагрузки помогают привести голову в порядок.

— Значит, ты передумал строить дом из грязи?

— Шутишь! — Пашка с энтузиазмом потёр руки. — Я даже ветки собрал, чтобы наша конструкция была прочнее. И проволоку прихватил.

Расстелив газеты для себя и для Любы, Пашка уселся поудобнее и воткнул в землю четыре толстые палочки.

— Здесь будет дом.

— А я думала, что твой вулкан будет домом.

— Где ты видела, чтобы люди жили в вулканах? Нет! Я передумал. Гора пусть будет. Доминанта! А мы вокруг наше хозяйство расселим, — Пашка воткнул ещё четыре палочки, но поменьше. — Здесь будет моя мастерская, чтобы я пешочком прогуливался почаще.

— Можно вокруг горы сделать дорожку, чтобы мы на велосипеде катались.

— Да, хорошая идея. А ты можешь собрать листики опавшие? Травинки? Чтобы мы как-то деревья показали. Пустырь грустный, мне не нравится.

— Хорошо.

Любочка отошла чуть поодаль, где начинался лесок. Она очень тщательно всматривалась в листочки: ей хотелось, чтобы маленькие деревья были пышными, красивыми. И пусть это всего лишь грязевой домик, пусть Любочка при Пашке закатывала глаза, но так хотелось немного помечтать о счастливом совместном будущем. Ради этого будущего девушка принесла много-много «деревьев». Пашка улыбнулся так, как умел только он: игриво и пронзительно.

Вместе ребята принялись лепить. Дом вырос двухэтажным, потому что в слишком большом жилище можно потеряться, а это ни к чему в семье, где все друг друга любят. Выросла собачья будка. Нет, две! Чтобы собачкам тоже не было одиноко. Небольшой огородик. Детская площадка с качелями и горкой. И никуда без лавочки на вершине горы. Люба пыталась вразумить Пашку. Часто ли вообще они будут туда подниматься? А в старости они просто не смогут дойти — лавочка зачахнет. Только лишняя трата денег и сил.

Парень обычно только пожимал плечами на недовольства Любы и всё делал по-своему, но в этот раз он решил объясниться:

— Мне хочется, чтобы мы, когда поругаемся, забирались на эту гору, садились на лавочку и смотрели на дом сверху, вспоминая как когда-то лепили его из грязи.

Что поделать, Любочка растаяла.

— Лепи свою лавочку, — буркнула девушка, но уголки рта невольно поползи наверх.

Вечерело, пора было идти, но так не хотелось. Было приятно смотреть на грязевой домик, который казался более настоящим, чем все прочие дома. Но с озера подул зябкий ветер. Любочка вздрогнула и, к её несчастью, Пашка это заметил — настоял, чтобы они возвращались.

Сев на багажник велосипеда, Люба прильнула к спине Пашки. Несмотря на крутость дорог, парень ехал плавно, словно рассекал волны. Закат подступал к небу, освещая влюблённых оранжевым светом. Было так хорошо, что хотелось застыть в этом моменте. Люба закрыла глаза, проникая ещё глубже. И на секунду показалась, что она порвала материю, и часть девушки так и осталась на багажнике потрёпанного велосипеда.

Пашка затормозил. Хоть он и пытался не показывать, но усталость взяла вверх, когда они добрались до вершины пригорка. Мягкий свет озарял поля и домишки, которые уже виднелись на горизонте. Ребята ничего не говорили друг другу, а наслаждались. Солнце засыпало медленно, оно уже расплылось в сонной неге, реальность держалась на тонкой нити. Солнце было прелестно, как спящий ребёнок.

— Нарисуешь потом? — обратился Пашка к Любочке, она взглянула на него с лёгким удивлением.

— Ты в последнее время постоянно просишь меня нарисовать всё на свете.

— Я так люблю, когда ты рисуешь.

Любочка зардела и неловко ткнула кулаком в плечо Пашки, он посмеялся и снова сел на велосипед.

— Нарисую, — тихо сказала Люба, схватившись обеими руками за багажник. Парень промолчал, но по его затылку можно было понять, что он улыбается.

Волшебство закончилось, когда ребята подъехали к дому Лёли. У порога их встретила сестра Пашки. Удивительно, как она была на него непохожа. Внешне вроде и один человек: всё те же русые кудри, голубые глаза. Но не было в ней очарования — только пустая игра на люди.

— Оксана, привет. Чего ты тут делаешь? — спросил парень.

— Как чего! С родителями приехали. А ты уже и забыла обо всём, — Оксана бросила презрительный взгляд на Любу. — Здрасьте, — но Люба отвечать не стала, чтобы ненароком не выцарапать глаза этой стерве. — Пойдём…поговорим, — вновь обратилась Оксана к брату. Тот пожал плечами и отправился за сестрой, попросив Любу поставить велосипед в сарай.

Любочка смотрела на спины Кислых и поняла, о чём будет разговор. Рядом стояло ведро с водой, и девушка глянула на своё отражение. Она была такой обыкновенной. Простая девчонка с крайнего севера. Да, её узкий разрез глаз был нов для местных, но всё же это не значило, что за одну только азиатскую внешность она сможет войти в ИХ круг. Кислые были известны (в узких кругах). По крайней мере, старались вести богемный образ жизни. Быть интеллигенцией. И спины у них были… Несмотря на очевидный недостаток харизмы Оксаны, та ходила с осанкой настоящей аристократки. Люба бросила велосипед и побежала за Кислыми. Окна были нараспашку, поэтому услышать разговор не составило труда.

Это было не совсем в стиле Любы, но тогда ею овладел неведомый доселе зверь… то ли зависть, то ли жалость.

— И ты собираешься её познакомить с родителями? — спросила Оксана брата.

— Можно, — строго ответил он.

— Ты понимаешь, как они на тебя посмотрят и что скажут?

— Думаю, ничего. Это не их дело.

— Нет, это их дело. Это НАШЕ дело. Дело НАШЕЙ семьи. Я тебе уже много раз объясняла, но ты такой упрямый. Ты хоть понимаешь, что с младенчества помолвлен?

— Боюсь, я тогда не мог отказаться. Хотя думаю, что пытался.

— Не ёрничай, Павел! Ты прекрасно понимаешь, что будет для всех нас, если ты откажешься от помолвки. Нашу семью занесут в чёрные списки. Никаких выставок, Павлик. Баста! Ни тебе, ни мне, ни отцу, ни матери. Ты загубишь не только свою жизнь, но и нашу, понимаешь ты это?! Нашёл себе какую-то замухрышку страшненькую! И всё теперь! Голова кругом! — Оксана начала переходить на визг, но быстро взяла себя в руки. — Мне тоже не прельщает, что моя жизнь зависит от твоего благоразумия. Все мы знаем, что у тебя нет благоразумия. Но хотя бы преданность? Я не прошу тебя бросать твою замарашку. Можешь сейчас просто не вести её к родителям? Приди с нами поужинать один. Будем надеяться, что либо ты когда-нибудь передумаешь и женишься на Аделине, либо она передумает выходить за тебя.

Ответа Люба не услышала, потому что попросту сбежала. Ей и не хотелось знать, что скажет Пашка. Девушка схватила велосипед и повезла его в сарай, а там уже зарылась в стог сена и зашмыгала носом вдоволь.

— Истедура, бесталанная болонка. Только о шкуре своей печётся, плоская марашка, — бурчала проклятия Люба. Она сидела в сене, сжавшись в комочек. Травинки сползали на неё, превращая в чучело. Почему Пашка не рассказал, что не так уж и свободен? А то как ухаживал! Какие слова говорил! Всё хвостом за Любой плёлся: какая ты красивая, какая ты удивительная, какая ты мудрая. Получается, лапшу на уши вешал? Люба-то как поверила… Эх, не похож Пашка на такого подлеца.

Так бы девушка потонула и задохнулась бы от злости и обиды, если бы вихрь не ворвался в сарай. Это была Лёля. Увидев шевелящуюся гору, она вскрикнула и направила вилы в сторону неизвестного монстра. Ещё пара секунд и кирдык.

— Аррра! Да это же я! — воскликнула Люба и выбралась из-под сена, Лёля вздохнула и опустила вилы.

— Ну даёшь! Я почти окочурилась. Чё чудишь?

— Да ничего, — Люба отряхнулась и принялась вытаскивать сено из волос. Занятие это оказалось не простым, так как у девушки волос был ладный, густой. Лёля посмотрела на потуги подруги, сплюнула и принялась помогать.

— Чуется мне: тяжко на сердце тебе, — сказала Лёля, Люба промолчала.

Было тошно. От самой себя тошно, потому что подслушала разговор и пошла против своих принципов. Мерзко, потому что в глубине души она завидовала Оксане из-за её происхождения. Всё было бы проще, будь и Люба из семьи интеллигентов. Тоскливо, ведь мог Пашка пойти на этот ужин. Прямо сейчас.

Девушка не понимала, чего хотела. Чтобы он ворвался сюда в сарай, подхватил её на руки и сказал, что весь мир ему не мил без неё? Или наоборот, чтобы он вернулся после ужина и честно признался во всём Любе? Мол, так и так, обручён не по своей воле, но деваться некуда. Он ведь мог остаться без работы. А Люба хорошо знала, что для Пашки значили его скульптуры. Девушка ведь и это в парне любила: обезумевшую страсть к искусству, страсть такой сил, что ураган позавидовал бы.