Золотая бабушка

Глава 12. По теории вероятности, некоторые желания должны сбываться

Меня одолела любовная болезнь. Я это просто ненавижу, особенно её внезапность. Как цунами, любовная болезнь сносит все твои прежние ориентиры. Ещё вчера ты был подающим надежды, а уже сегодня сброшен со скалы.

Я проснулась с ощущением, что моя жизнь теперь не будет прежней. Сердце ныло, истязая душу. Вышла из комнаты, куда меня перенесли ночью. Я хотела немедленно увидеть Толика. Нервничала. Дыхание сбилось, поэтому пришлось считать вдохи и выдохи: раз, два, три, четыре… Задержала… Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Лучше не стало.

Толик стоял у тумбы и тёр глаза. Я смотрела на это, вновь задыхаясь.

— О, привет. Я тебя не заметил, — сказал парень. Конечно, он меня не заметил, я же неподвижно пялилась на него, словно сталкер. Стыд и позор. — Хочешь кофе? — добавил, а я кивнула. — Тут, правда, только растворимый.

— Растворимый замечательно, — бормотала я, — бриллиант, алмаз, ни дать ни взять.

Речь шла на автомате, я была не в сознании, а думала о том, что вся моя жизнь теперь пойдёт наперекосяк. Надо сказать, что в моей голове и так было мало порядка. Я пыталась найти и осознать себя, пыталась понять отца, пыталась нащупать жизнь. Вступать в любовные перипетии означало поставить крест на всех этих делах. Оставалось только надеяться, что это лишь временное помешательство, потому что у меня давно никого не было. Знаете ли, учеба в художественной академии выжимает все соки, нет там место для чувств к человеку (только к холсту).

— Первый раз слышу, чтобы кто-то называл растворимый кофе бриллиантом, — Толик улыбнулся, я не улыбалась. — Эх, пора бы возвращаться в Петербург, надо записать песню. Знать бы только где.

— У меня друзья держат студию звукозаписи, — не задумываясь, произнесла я.

Вот уж счастливое стечение обстоятельств. Каков был шанс встретить в глуши художницу, входящую в творческую тусовку Петербурга? Звучит так, словно я важная шишка, хотя это совсем не так. Благодаря тому, что я всё-таки учусь в Репина, и мой отец знаменитый скульптор, а мама тусовщица-дизайнер, я знакома со многими интересными личностями, которые находят общение со мной приятный. Странные.

А тут я ещё и оказалась в ситуации, когда из-за своих чувств не могу отказать Толику. Пусть хоть весь мир взорвётся, я выполню всё, что он прикажет.

— Ты, наверное, шутишь… — Толик тоже не поверил в такое удачное стечение обстоятельств.

Петербург просто такой город. С самого его основания он притягивает творческих людей, и относительно Москвы город на Неве очень мал. Тут сложно не обзавестись хорошими связями и не найти то, что тебе нужно. Достаточно следовать трём правилам:

Что-то из себя представлять;Быть немного сумасшедшим для знакомств в неожиданных местах;Быть красивым или «в стиле».

Первое довольно субъективно, однако и у него есть мерила. В каждой сфере свои регалии и достижения. Художник должен где-то выставляться, подойдёт граффити на фасаде здания, но только не менее значимое, чем Хармс на Маяковской. Ныне рисунка уже нет, царство ему небесное. Злостные коммунальщики всё закрасили. У актёра должен быть перфоманс, облетевший весь интернет. У музыканта — приличное количество успешных квартирников.

Но даже с граффити под мостом у художника появляются связи, как и у музыканта с отличным голосом. Вопрос только в том: продолжат ли они действовать. Дерзнёшь ли воспользоваться новым знакомством? Али тварь дрожащая? Ну, вы поняли.

— Через четыре дня мы с ребятами встречаемся в их студии. И я смогу уговорить их выделить вам немного времени. Бесплатно. Но придётся отработать быстро, — предложила я.

Толик вытаращил на меня глаза.

— Они согласны, — вдруг сказала Любовь Михална, которая зашла в комнату. — Чего стоять, сиськи мять. Песня красивая. Ещё пару набросков, знаю, у вас есть. Достаточно для этого… Тьфу ты, как оно? ИП?

— EP.

— Ипи, морду протри да вали песни пиши. Пошлите уже вон отсюдава. Вот где мне этот придурковатый лесник и его дружок, — она приложила руку к горлу.

— Я уже «дружок», повышение, — хихикнул кто-то, мы все обернулись. Оказалось, всё это время на кресле сидел Кислый и наблюдал за тем, что происходит. Мне стало жутко неловко, так как он оказался свидетелем моего «сталкинга». Придётся его убить, что ли. Эх, жаль, не смогу всё-таки найти общий язык с папой.

— А меня понизили до лесника, — иронично добавил сидящий рядом. Юрия Степановича тоже никто не заметил…

— Я с вами выдвинусь в путь. Счастливо, лесник, — хохотнул Кислый. — Но ты подумай всё-таки над моим предложением.

— И думать нечего, — фыркнул Юрий Степанович.

— Сколько можно прозябать в этой глуши со своим талантом! — вскипел скульптор. — Тебе уже не надо ни от кого прятаться. Я, клянусь, Юра. Я сюда Оксану пришлю! Может, ты хоть так выйдешь из своей норы.

— Когда ты уже отстанешь от меня! — Юрий Степанович сжал кулаки. — Не хочу я возвращаться. Нравится мне тут! Тут безопасно. Тут от меня ничего никто не хочет. Не мучают все эти вопросы. Жизнь расписана, всё понятно, всё стабильно. А если возвращаться в Петербург, то снова появятся сомнения, требования, трудности. Мне оно надо? Не надо! Вали отсюда! — лесник подскочил и ушёл в свою комнату, ни с кем не прощаясь.

Лицо Кислого выражало много разных чувств: злость, пренебрежение, жалость. Он с остервенением оттягивал ворот рубашки. Казалось, что сейчас либо порвёт ткань, либо расцарапает себе горло. Мне было жаль смотреть на отца в таком состоянии: он вжался в кресло и тяжело дышал.

— Мальчики, полазите по ящикам и найдите тонометр. Оля, налей воды, — раздала указания Любовь Михална, а сама присела на локоть кресла и сочувственно погладила Кислого по плечу. Он благодарно накрыл её ладонь своей, и разница между их размерами просто поражала: у Кислого рука была больше в два раза.

— Я думал, что утащу его с собой, рано или поздно, — хрипло произнёс мужчина. — Но Юра заплесневел в своей дыре.

— Он боится. Трус по натуре, ничего не поделаешь. Не дави ты на него, будь его безопасным островком. Вы ведь лучшие друзья с самого детства. Оставайтесь такими, и ваша дружба станет для него силой и опорой. Но если ты продолжишь так нервничать — ни тебе, ни Юре счастья это не принесёт.

— И где ты была все эти годы, — тяжело ухмыльнулся Кислый. Он взял у меня из рук стакан воды и выпил залпом. Толик с Витасей уже надевали на бицепс скульптора тонометр. — Надо идти, у меня ещё дела, — Кислый помешал ребятам и убрал прибор прочь. Мужчина тяжело поднялся с кресла.

— Куда идти? А если у тебя давление? Уже не молод. Тут с горы топать, грохнешься в обрыв же, старый дурак.

— Не могу оставаться. Стены этой халупы давят на меня.

Кислый мечтал вырвать друга из этого места с корнями, но тот никак не поддавался. Обида Кислого была настолько велика, что он готов был провалиться и умереть. Он вышел на улицу, мы все поплелись за ним. Любовь Михална понимала, что ситуация хуже некуда. Кислый явно не в порядке, а она сама не спала всю ночь из-за боли в ногах. Они оба могли не пережить этот спуск. И ладно, они — старики — сдохнут и хрен бы, но жалко ранить чувства детей, так думала Любовь Михална

— Сейчас бы чуда, — сорвалось с её губ.

Но Любовь Михална бросила это не всерьёз, забыв о желании тут же, потому что в жизни так не бывает. Никогда небеса не откликаются, когда ты их зовёшь. Любовь Михална часто звала. Чего греха таить, и я часто звала. Мы ничего не ждали от этого мира, но уже и не были на него в обиде. Не случится чуда, и хрен бы с ним. Хорошо не жили, нечего и начинать (о как же хочется здесь поставить смайлик!).

Я знаю, как прозвучат мои слова дальше, но клянусь, всё так и было: от первой заглавной буквы до самой последней точки.

Послышался гул и дребезжание, на которое отзывалось тело, дребезжа в ответ. На гору мощным движением взобрался уазик без боковых стёкол. Он влетел в прыжке на поляну возле дома. Мы озадаченно глядели на богатыря, выходящего из салона.

— Тьфу ты! Сёма! Совсем… Я думал, что коньки отброшу. Кто так водит?!

— А чё я? Это штурман нас завёл в какую-то срань.

— Я не виноват, — прохрипел тот, что сидел рядом с водителем, и потряс телефоном. — Это всё Ирина. Всё-таки бабам нельзя доверять, даже неживым.

— Кстати, здрасьте, милые девушки, — обратился вышедший из салона. — Может, вы нам подскажете. Тут где-то деревня должна быть. Петрос называется.

— Да ладно, — Любовь Михална подняла глаза к небу и покачала головой, она была крайне удивлена ответу Бога, в которого никогда особо-то и не верила. А, может, и стоило… — Знаю, молодые люди, мы как раз туда собирались. Покажем вам, если с собой возьмёте.

— Дак возьмём, конечно!

— Как проедете? — спросил Кислый, он зыркнул на богатырей с подозрением. — Это заповедная зона, сюда же нельзя заезжать на машинах.

— А нам можно, — забористо хмыкнул штурман. — Ты скажи нам, мужик, где выехать лучше. Достало петлять.

Кислый махнул в сторону.

— Там. Но не выпустят с машиной. Шлагбаумы, охрана. Будут ещё разбираться, как вы сюда попали.

— Нормально всё будет, — подмигнул штурман.

— Молодые люди, — вставила Любовь Михална, — а нас тут пятеро. А эти оболтусы, — женщина указала на Толика и Витасю, — с гитарами. Места-то хватит?

— Если оболтусы не зассут в багажнике ехать.

— Не зассут, — сказал Толик, который уже успел вытащить из дома все наши вещи.

— Тягай себя и шмотки, да погнали! — улыбнулся штурман.

Я бы сама в эту историю не поверила, если бы пять минут спустя ни сидела около пустого окна на заднем сидении. Сёма, Олег и Витя, так нам представились три богатыря, были пузатыми дядьками с волосатыми руками. Штурман Витя отдельно представил Ирину, в сущности, просто металлический голос навигатора. Больше мы не разговаривали: были сосредоточены на том, чтобы не умереть. Уазик носило из стороны в сторону, Сёма старался ехать ровнее, но всюду нас подстерегали то овраги, то деревья, то вездесущие белки. Порой я буквально вываливалась из окна. Думала, что отброшу коньки. А Любовь Михална сидела неподвижно и хохотала. Я думаю, что мир потерял прекрасную наездницу. Дайте этой женщине коня — у неё баланс эквилибриста. В тот момент ей не было страшно, она ведь уже и так готовилась к смерти. Просто выбирала нужный момент. Любовь Михална знала, что это не он, поэтому была спокойна и радовалась как ребёнок на американских горках. Олег сидел рядом с ней и восхищённо говорил:

— Нервы — камень. Хотел бы я к сединам быть таким же жизнерадостным!

В багажнике прыснул Толик, за что получил оплеуху от Любови Михалны и чуть не выпал. Но обошлось. Мы подъехали к месту, напоминающему КПП с перегородками и маленькими домиками охраны. К нам подошёл мужчина грозного вида. На лице Кислого явно читалось: «Я же говорил».

— Вы что тут делаете? — возмутился охранник. — Это закрытая территория для личного транспорта. Как вы сюда попали? Всё, господа. Мы вызываем полицию.

Штурман Витя лениво достал из кармана корочку и показал охраннику. Тот побледнел, потом посинел. Теперь мне казалось, что он умрёт. Уж не знаю, чего написано на этом удостоверении, но, кажется, мы прокатились в одной машине с очень влиятельными людьми. Я окинула богатырей взглядом. А так и не скажешь…