Золотая бабушка

Слабо кипящая водичка в котелке впитала в себя вкус тушёнки и овощей. Тогда Любовь Михална с барского плеча дала Бусинке тарелку супа. Не передать словами, сколько благодарности было в глазах медведицы. Не взирая на горячий бульон, она принялась хлебать. Любовь Михална заколола волосы и взялась за работу. Казалось, что Пашка сейчас задохнётся от наплыва воспоминаний.

— И часто Бусинка у вас убегает? — обратилась я к дрессировщику.

— Ох, — он снял шляпу и печально опустил в глаза. — К сожалению, очень часто. Животные свободолюбивые, а мы, хоть и циркачи, стараемся не душить в них это прекрасное чувство.

— Что за жизнь такая, — вдруг вставила Любовь Михална. — Ни люди, ни звери — никто не свободен.

И мы все, как должно на похоронах, молчали с минуту, провожая покойницу-свободу.

— Да что мы в самом деле! — встрепенулся Толик. — Есть свобода, Любовь Михална.

— И где же?

Толик стукнул по груди.

— В сердце. Если душа твоя свободна, то ничто не способно удержать тебя, — он оглянулся на медведицу с уважением, — как Бусинку.

Кислый улыбнулся и одобрительно кивнул.

— Вы я вижу, молодой человек, музыкант, — сказал Кислый, Толик очень удивился этому заявлению, он же не знал, что мужчина уже видел их на концерте. — Романтик… Это правильно. Музыкант без романтики — каменщик без камня.

Толик разулыбался, неожиданная похвала самого известного скульптора в Петербурге засмущала его. А вот Любовь Михална прикусила губу. Она старательно игнорировала присутствие Кислого. Женщина продолжала писать. Я поражалась её тяге и профессионализму. Я выросла в семье художников, учусь в Репино, но у меня нет никакого желания всюду ходить с бумагой и карандашом. Мне было так хорошо забыть об этом на какое-то время. Хотелось просто наслаждаться жизнью, наблюдать за интересными людьми, природой и самой собой. Но Любовь Михална — другая.

— Вы надолго тут? В лесу? — спросил Кислый.

— До завтра, — ответила я.

— Это вы зря, — вставил циркач. — Надвигается сильнейшая гроза через пару часов, может, и раньше. Лучше не пережидать в палатке. Молнии в этих местах совсем шальные. Дерево могут свалить.

— И что же нам делать? — озадаченно спросила я. — Дорога обратно займёт слишком много времени. Мы не успеем добраться.

— Ох, я бы вам помог, но мы сами уезжаем, — сказал мужчина.

— Я собирался переночевать у друга, — вставил Кислый. — Он что-то вроде лесничего, — усмехнулся. — Но я отсюда никогда не ходил к нему. Но знаю точно, что нужно взобраться на ту гору.

— Вот и хорошо, ночуйте там! — улыбнулся дрессировщик. — Только хочу вас предупредить: лес здесь необычный, так что не удивляйтесь чудесам. До свидания!

Циркач ушёл, оставив нас в абсолютном смятении. Что делать дальше — непонятно. Если бы мы были компанией молодёжи, то забрались бы на эту гору без проблем, но у Любови Михалны больные ноги. Она знала точно, что при всей своей внутренней боевой мощи, просто не способна на такие подвиги.

Почесав бороду, Витася опёрся о колени и могуче встал. Ей-Богу! Не могу это по-другому описать! Он встал так, как сам атлант поднимался, удерживая небо.

— Что ты делаешь? — спросила я, когда Витася принялся вытаскивать колья палатки.

— Суп поели — пора и за дело.

Витася указал на гору, я проследила за его пальцем, не поверив в намерения здоровяка.

— Но как же… — я искоса бросила взгляд на Любовь Михалну.

Внезапно Толик тоже встал с места и принялся помогать другу.

— Успокойтесь и соберите вещи. Если женщины находятся в опасности, то за дело берутся мужчины.

Когда меня спросят, что стало отправной точкой моего помешательстве на Толике, то я назову именно эту секунду. На концерте он показался мне интригующим, но произошедшее в лесу заставило им восхищаться. Кислый ничего не говорил, а лишь наблюдал за происходящим.

Толик с Витасей соорудили из палатки что-то вроде санок-гамака. Предполагалось, что ребята будут тащить, пока Любовь Михална насладится пейзажами леса. Но женщина не выказывала никакого интереса или одобрения. Когда ребята соорудили свою мечту инженера, Любовь Михална сказала:

— Нет.

— Что значит «нет»? — удивился Толик.

— Ты же по-русски говоришь.

Парни растерялись. Они-то думали, что сейчас начнут геройствовать. Но жертва жертвой быть не хотела. И я в этом очень понимала Любовь Михалну.

— Послушайте, — Толик разозлился. — Дайте нам вам помочь! Просто сбейте с себя эту спесь. Вы сильная, мы и так знаем это.

— Нет, — твёрдо повторила она.

Кислый рассмеялся, да так заливисто, что все обернулись на него и удивлённо наблюдали за этим почти бесовским хохотом.

— Годы идут. А ты совсем! Совсем не изменилась, Люба, — он продолжал смеяться и утирать слёзы. — Так сильно боишься показаться слабой при мне? Так всё-таки я тебе ещё нравлюсь спустя эти пятьдесят лет?

Любовь Михална растерялась, её глаза очень медленно наполнялись гневом. Ей хотелось вцепиться в Кислого и расцарапать всё лицо. Так было и неловко, и стыдно. Она знала, что он специально её провоцирует. Но Пашка уже находился в выгодной позиции. Если Любовь Михална продолжит упираться, то только подтвердит его слова. Если сядет в гамак, то определённо подтвердит его слова. Что ж он пристал к ней, старый манипулятор

— Я очень боюсь молний, — вставила я, желая поддержать Любовь Михалну, наверное, женская солидарность, — мне страшно, давайте пойдём в домик, Любовь Михална?

Она с такой благодарностью погладила меня по голове, что на душе потеплело.

— Пойдёмте. Но если вы хоть раз в жизни мне этот позор вспомните, то я от вас мокрого места не оставлю. А ты, — Любовь Михална зыркнула на Кислого, — нахал и можешь нравиться только медведицам.

Вернув былую бодрость, парни водрузили Любовь Михалну на санки. Щуплый парень в очках плечом к плечу со своим другом-бугаём везли сварливую старушку. Я шла рядом с гамаком и восхищённо смотрела на Толика. При закатном солнце и блестящем поте он казался мне очень красивым.

Мы быстро поняли, о каких чудесах леса нам рассказывал дрессировщик. Сначала я не придавала значения тому, что у меня случаются легкие галлюцинации. Идёшь и краем глаза видишь, что парень с девушкой с рюкзаками на обрыве сидят. Поворачиваешь голову, а там никого. Почудится же. Но потом это случилось снова. Мне показалось, что у дерева свернулся калачиком мальчонка в белой рубашке — на деле это оказался обычный пакет, занесённый из цивилизации.

— Что-то мне дурно, — пробурчала я.

— Да, как-то неспокойно, — добавил Толик.

— Лес, — задумчиво произнёс Витася.

Любовь Михална и Кислый ничего не сказали. Женщина уже смирилась с тем, что кажется, будто бы по ней ползут тараканы. А мужчине ещё на поляне мерещилась молодая Любочка. Наверное, поэтому он так дерзко себя повёл. Да и обоим стало как-то неловко говорить при друг друге. Они напоминали теней. Но тени за кем-то следуют. Эти же двигались сами по себе.

Дорога длилась бесконечно, скорее всего, нас попросту измотали постоянные галлюцинации. Нервы быстро истощились и идти не было никаких сил. Но случилось то, чего мы больше всего боялись: заплутали. Даже бумажная карта не спасла. Телефоны не ловили. Тропа расходилась в разные стороны, а подъёмы были такими крутыми, что мы не смогли бы опробовать больше одной дороги. Нужно выбрать путь. Но как? Где правильный?

Помогли чудеса леса. Со средней тропы к нам спускалась пара. Но прежде чем их описать, я немного обрисую обстоятельства. Наша компания шла глубоко в лесу, где даже не пахло цивилизацией. На небе сгущались тучи, поддувал мёрзлый ветер. Мы (ещё будучи дома) надели длинные штаны, чтобы спастись от насекомых, и удобные кроссовки. Не очень-то классно ходить по «скачущей» почве. Это вам не асфальт. Ах, асфальт… Храни его, Боже.

И вот к нам навстречу спускается пара. Красивая девушка идёт чуть впереди — на ней лёгкое ажурное платье. Парень позади неё лысоват и смешон. Было в его лице нечто комичное, как у друзей главных героев в голливудских комедиях. Этакое дебилистическое сладострастие. Он бежал в шлёпках за красоткой, поигрывая пальцами. Вообще они были похожи на персонажей картины Маковского. У него такой же аутентичный сатир с выпученными глазами, как и этот парень, а нимфа — сладенькая. Не хватает только винограда. Но я бы совершенно не удивилась, если бы сатир достал гроздь из-за пазухи.

Мы замерли и с удивлением глядели на эту странную сцену. Как они вообще забрались на гору в такой одежде? Почему у них с собой даже воды не было? Долго ли сатир увиливает за нимфой?

— О, привет, ребята! — махнул нам рукой сатир, словно мы были с ним тысячу лет знакомы. — А вы ищите дом лесничего? Вам направо. Удачи!

И они убежали вот так просто. Мы ничего не успели сказать.

— Местечко бесовское, — тихо произнесла Любовь Михална, — даже перекреститься захотелось, ПРОСТИГОСПОДИ.

Взобравшись, мы действительно увидели одинокий дом. И там даже был человек. Самый настоящий, а не какой-нибудь циркач или мифологическое чудо-юдо с лысой головой. Увидев нас, он растерялся.

— Здрасьте, а вы кто?

— Забор покрасьте, а вы? — сказала Любовь Михална, но потом присмотрелась. — Погодите-ка…

Из-за спины женщины вышел Кислый, который радостно обнял лесничего.

— Здравствуй, друг, — сказал Кислый.

— Привет-привет, — лесничий был приятно удивлён.

— Не может быть! Ты меня зачем сюда привёл! — Любовь Михална слезла с саней и принялась дубасить Кислого кисточками. — Ты это специально, да?

— Брось, Люба, — мужчина закрылся руками. — Это единственное место, где мы можем переждать грозу.

— Что? — глаза у лесничего округлились. — Не верю! Это призрак? Любава! Дашь ручку поцеловать?

— И тебе достанется, если будешь меня бесить.

— Столько лет не виделись, а ты такая недружелюбная, — расстроился лесничий. — Привет, молодёжь. Меня Юрий Степанович зовут. Я тут в домике живу, ну, присматриваю вроде как за лесом, ага.

Мы все тоже представились. Несмотря на то, что Юрий Степанович друг Кислого уже очень долгое время, я никогда с ним не встречалась раньше.

— Странно, а почему вы никогда не приходили к нам в гости? — спросила я.

— Понимаешь, Оленька, — Юрий Степанович побледнел, — вы же живёте вместе с тёткой, да? У нас с Оксаной сложные отношения…

— Дайте угадаю, — Любовь Михална скрестила руки, — ты вот уже пятьдесят лет прячешься в этом лесу от Оксанки?

По выражению лица Юрия Степановича стало ясно, что Любовь Михална попала не в бровь, а в глаз. Он виновато попятился к стене.

— А ты откуда ко мне, Паша? — старик попытался сменить тему.

— У циркачей же был. Надо был обговорить детали скульптуры.

— Тьфу! Понятно. Всё время забываю об этих дуралеях. Надо ж было додуматься цирк в лесу развести, — хлопнул по голове Юрий Степанович.

Тут мы с Толиком переглянулись. А ведь правда. Какой вообще цирк… Откуда дрессировщик этот с медведицей взялся…

— То есть мы останемся у него? — Любовь Михална недовольно приподняла бровь.

— Извольте-с, место найдём, — Юрий Степанович шутливо поклонился. — Ладно тебе, Любава.