Золотая бабушка

Глава 13. Последнее слово в ящике Пандоры открывает все двери

После деревенских приключений мы вернулись в Петербург другими людьми. В буквальном смысле. Наша компания напоминала хиппи-группу в хлопковых шароварах и с цветочками в волосах. К несчастью, водилой этого Скуби Ду автомобиля пришлось быть мне, потому что Витася с Толиком репетировали песни. Любовь Михална сидела на переднем сидении и крестилась

— Вы же не верили в Бога, — вздохнула я.

— Сейчас верю… — сказала она, закрыв глаза при крутом повороте.

Хорошо, что всё это закончилось. Когда много событий происходят за такой короткий срок, чувствуешь полное истощение. Добросив всех домой, единственное, чего я желала, — залезть в ванную и погрузиться так глубоко, чтобы торчали лишь глаза. Придётся научиться дышать через уши.

Ребята коротко попрощались со мной и принялись тягать вещи из машины. Я отдала Любови Михалне почти всё своё художественное снаряжение. Уж мне не составит труда найти другое, а её порадует. Наверное, женщина заметила грусть на моём лица, поэтому, слегка улыбнувшись, сказала:

— Нет ничего плохого в том, что тебе тяжело рисовать. Просто найди что-то такое, к чему будешь относиться со всей серьёзностью. А после — не отпускай, как бы ни было тяжело. Много раз захочется всё бросить, потому ничего не будет получаться. Но это ошибочный путь. Люди всегда возвращаются к любимым, — и Любовь Михална ушла. Я тоже не стала задерживаться и направилась домой, думая о том, что значит это ваше «относиться серьёзно».

Вот Толик искренне верил в музыку: она способна примирить людей, подтолкнуть к серьёзным поступкам, спасти душу. По мне, так это глупость. В музыке есть красота гармонии. То немногое, что человек сделал не хуже природы, но всё равно не превзошёл. Вы вообще слышали тишину? Вот это я понимаю душераздирающая мелодия. Человек не способен придумать нечто равное по звуку.

А Любовь Михална верила в искусство. Папа то же. Но у них было разное видение. Думаю, что для него скульптура — вызов природе. Он мечтал слепить нечто затмевающее горы. И речь не о размере, а о внутренней силе. Я помню ещё с детства, как он подолгу стоял перед работами Микеланджело. Папа обожал и ненавидел своего коллегу, казалось, что уже невозможно сделать ничего лучше, чем итальянец. Но несмотря на это, папа продолжал лепить и лепит до сих пор. Он огромный и здоровый, как бык, словно годы были лишь цифрами в паспорте.

Но для меня истина в чём-то другом. Я зашла в дом. Моё жилище было таким одиноким и печальным. Как бы я могла это выразить? Скорее, как бы я хотела? Как я чувствую эту тишину? Зачем я её чувствую?

Нет ничего лучше утра, так что обо всём — потом. Ну его ваши философствования! Оставьте это настоящим писателям.

***

Студия звукозаписи пахла застоявшимся кофе. Тут часто тусовались не просто звуковики, а журналисты, для которых это место было ещё и монтажной. Вот и сейчас здесь сидели парни с телека и живо спорили о чём-то.

— Всем привет! — бодро сказала я.

— Оля! Ты как раз вовремя. Я пытаюсь объяснить этому дилетанту, что у нас не получится полноценный фильм, если мы не отснимем ещё одну музыкальную группу.

— У нас скоро вообще ничего не получится. Оставляем так. Их и так четыре. Куда тебе пятую? Люди не станут смотреть долгий фильм от неизвестных бродяг.

— Мы подрежем. Оставим самый сок! Но нам точно нужна разбавка. Ты посмотри. У нас тут два рокера, два рэпера. Других музыкальных жанров не существует?

— Других сейчас никто не слушает.

— А как же попса?

— У нас заява на андерграунд! Ты вообще видел андерграудную попсу?

— Ну… Это какая-нибудь попса, которая не для всех… Наверняка такое существует! Надо просто поискать.

— Слово «поп» подразумевает «ПОПУЛЯРНЫЙ»

— Откройте окно. Задушнили, — в комнату зашел Игорёк. — Привет, Оля, как хорошо, что ты пришла, потому что находиться с этими двумя одному… Ужасно. А ну-ка цыц!

Игорёк был самым главным в этой студии. Этакий Дядя Степа — высокий блондин с приятной улыбкой. Когда-то он учился на журфаке, но работать с музыкальным пультом ему понравилось больше, чем с камерой. Вообще он часто помогал разным своим друзьям и приятелям, хотя имел одно незыблемое правило: никогда не делать больше положенного добра. С одной стороны, это правильная позиция, немного эгоистичности не повредит. Мало кто ценит добро, ещё меньше говорят «спасибо». Например, Игорёк сам никогда не предлагал работу, но в его арсенале всегда имелось пару вакансий. Я понимала, что если попрошу его записать треки ребятам, то он не откажет, но никуда рассылать их не будет, несмотря на свои, буквально, золотые связи. А выудить из него контакты и телефоны этих людей почти невозможно. Впрочем, поэтому и меня никогда не тревожили его знакомые.

С другой стороны, это претит. Я всегда склонялась к людям с большей эмпатией. Сочувствие человечнее эгоизма. А в жизни главный смысл — в конце пути остаться человеком. Но на Игорька я не злилась. Может, это воспитание, а может, полученный урок в прошлом. Или он вообще за собой такого не замечал, потому что просто не думал. Бич современных людей.

— Игорёк, привет, я хотела попросить тебя о помощи.

— А как же кофе? Я думал, что мы в кой-то веки просто посидим и поболтаем.

— Будет тебе. Конечно, поболтаем. Но ты же ближайшие часы не можешь оставить студию. Чего ей без дела сидеть? Может, запишешь моих ребят?

— Каких ещё твоих ребят?

— Мои почти родственники. У них группа, надо бы пару треков собрать. Ты не волнуйся, у них уже всё готово. Только кнопочку «запись» включи.

— Ну, не знаю. Это ещё надо инструменты устанавливать, а я уже давно всё сложил и убрал. Здесь будут съёмки, так что таскать туда-сюда барабаны…

— Не нужно, у них две гитары. Свои.

— И что они будут записывать две гитары?

— Да, у них такой стиль.

Игорёк пожал плечами. Ему ничего не оставалось, кроме как согласиться. Нет, в целом, он мог сказать: «Проваливай». Но не мог, потому что ежегодно у моей матери были большие интерактивные выставки, где многое отдавалось звуку. Кому-то нужно творить вместе с ней историю. И почему бы этим «кем-то» ни быть Игорьку? А не быть, если поругается со мной.

Я бы всё равно его маме посоветовала, потому что он хорош. Но Игорьку об этом знать необязательно.

Не прошло и двух гудков, после того, как я набрала телефон Толика, а он уже ввалился в студию и выглядел пугающе нелепым и растерянным. За ним шла, нет, плыла Любовь Михална, а Витася, словно паж, нёс гитары, склонив голову. Почему-то всё вокруг Любови Михалны превращается в сцены из ироничных сериалов. Мечтаю входить в комнату так, чтобы вокруг помещение сжималось.

Игорёк оказался сражён Любовью Михалной наповал. Его воображение поразила старушка, которая выглядела совсем не как старушка, а как богемная зрелая женщина. Это магия тюрбана, которым она обвязала голову, потому что не успела высушить волосы, а на улице был ветер. Сами понимаете, продует. Игорёк всеми силами обхаживал Любовь Михалну, думая, что она важный человек, с которым лучше подружиться.

— Обслужи моих внучков по высшему разряду, приятный молодой человек.

Звуковик выкрутил все свои таланты на максимум. Ребята сделали то, что невозможно сделать: справились с записью голоса и двух гитар (на три песни) всего за четыре часа. Но в процессе Игорёк так увлекся, что хотел бы посидеть и подольше. Первый час атмосфера была напряжённая. Второй — появились редкие шуточки. Третий — они работали с жаром и ржали, как кони. Четвертый — спорили наперебой, как будет лучше звучать.

Если Любовь Михална не могла оставить тебя равнодушным, как только входила в помещение, то Толик влюблял во время работы. Он любил музыку так, что ты начинал любить её вместе с ним. Любовь Михална и Толик часто спорили и не понимали друг друга, но эти отношения очень походили на отношения матери и сына, наверное, потому что они казались чем-то единым.

Пока ребята занимались своими великими музыкальными делами, мы сидели с Любовью Михалной на диванчике и разговаривали. Тогда я и решилась спросить её о том, что волновало меня почти с самого первого дня нашего знакомства.

— Почему вы отталкиваете Кислого? — мне было неловко при Любови Михалне называть отца отцом.

— Я слишком стара для таких переживаний.

— Так вы переживаете? — я откинулась на спинку дивана и довольно улыбнулась.

— Дочь своего отца, — Любовь Михална закатила глаза. — У вас, у Кислых, это в роду: слышать только то, что хочется слышать?

— Так всё же вам бы хотелось пообщаться поближе?

— Нет, моя дорогая. Я рада познакомиться с тобой. Это помогло мне вспомнить многие забытые вещи. Но не более. Мы с Кислым «гуляли» очень давно и недолго. Спустя годы это не оставляет никакого отпечатка. Я даже не помнила, как он выглядит до сих пор.

— Вы поехали смотреть его скульптуру.

— Не потому что я тоскую по Кислому, а потому что это и моя работа отчасти. Я помогала с эскизом, придумала ему отрастить бороду, чтобы он с неё и слепил. Но видно, эксперимент не удался. Твой отец был огромным пластом моей жизни, когда я чувствовала себя счастливой. И мне захотелось поставить точку в этих воспоминаниях. Оля, жизнь непоэтичная. Прощаясь друг с другом, влюбленные расстаются, а не хранят в памяти образы до самой смерти.

Любовь Михална не давала шансов девчачьим беззаботностям. Мы перестали касаться этой темы. И я больше сама её не поднимала. Игорёк же с Толиком вовсю обнимались и пели песни, никак не связанные с творчеством группы.

— Вы мне понравились, но больше я не могу времени уделить. Сводить уж будете сами. Я тебе, как и обещал, покидаю всякого полезного и сами дорожки, — Игорёк на секунду задумался. — А вообще я знаю, что концерт будет у *** (к сожалению, я не могу привести название музыкальной группы из соображений безопасности некоторых работников). У них на разогреве какие-то лохи. Вы были бы лучше.

— Не может быть! Ты поможешь нам попасть к ним на разогрев?! Я и мечтать о таком не смел!

— Тише-тише. Сорян, я тут ничего сделать не могу, — Игорёк врал безбожно, он спал с солисткой, я знала, но не стала ничего говорить. — Но вообще вы могли бы как-то туда пробраться. Я скину тебе адрес и имя организатора, если хочешь.

Плечи Толика опустились. Он прекрасно понимал, что вряд ли кто-то будет внезапно менять программу ради никому неизвестных музыкантов. Но вдруг по его спине постучала Любовь Михална, да с такой силой, что Толик поперхнулся.

— Давай-давай. Увидимся на концерте.

— Но это… Невозможно, понимаете… Они популярны… — Толик не мог прийти в себя, пытался набрать побольше воздуха.

— Я старуха с больными ногами: для меня не существует закрытых дверей.

***

Скажем откровенно, вся эта затея попахивает кошачьим туалетом. Сложно себе представить, что двое безызвестных музыкантов вдруг окажутся на одной сцене с именитым бэндом, а устроит это чрезмерно амбициозная старушка с тюрбаном на голове. Примерно так я и сказала в день «хэ», но меня совершенно никто не слушал. У Любови Михалны плана не было, как и у Толика с Витасей, они просто надеялись, что всё само разрешится. Так ведь часто случается, почему не может получиться у них? Я плюнула и ушла. Если хотят, то пусть взглянут сами в глаза своему позору.