Золотая бабушка

Воспоминания: Танцы с «Машиной времени»

Нинка строчила на швейной машинке, как сумасшедшая белка, пока Люба аккуратно пришивала цветные бретельки к платью. Работа требовала особенной внимательности, потому что наряд, который Люба получила в наследство то ли от бабушки, то ли от прабабушки, казался опасно ветхим. Впрочем, ерунда. Платье было, что надо! Жаль, Люба этого не понимала.

— Если оно развалится прямо на мне? Или Скульптор вообще засмеёт меня?

— Да чего за ерунду ты придумала?! — вскипела Нина. — С чего оно должно развалиться? Ты видела, какая ткань хорошая? Такая должна ещё сто лет прослужить. Да и красиво же, ну. Кра-си-во.

Подруга говорила искренне — Люба это понимала, но внутренняя тревога не отпускала. Плохие мысли сами лезли в голову, потому что сегодня она увидится со Скульптором… И это свидание. Настоящее такое, как бывает у взрослых. Тьфу ты. Она же сама взрослая. Люба никак не могла к этому привыкнуть.

Так вот свидание — это вам не товарищеские прогулки по парку. Это ведь признание, что девушка нравится молодому человеку. А Любе… Любе так он нравился. Она не могла насытиться общением с Пашкой. Она бежала в Академию чуть только первый солнечный лучик касался ночного неба. В самом же Репина девушка жадно искала глазами Пашку, цеплялась за большие спины и впивалась взглядом. Ей хотелось говорить-говорить-говорить. Смеяться-смеяться-смеяться. Улыбаться… Один раз только потому что Пашка улыбался в ответ, а там уже всё — потеряли девку.

Но сильные чувства сопровождались резким падением самооценки. Никогда раньше Люба не ощущала такую неуверенность в себе. Ей всё казалось не так: маленькие глаза, непослушные волосы, высокий рост и эти ляжки… Будь прокляты эти взбитые ляжки! Нинка сочувственно качала головой. Уж она-то знала, что такое комплексы, потому что каждый месяц влюблялась в нового парня. И эта влюбчивость не давала Нинке передышки от раздувания в голове собственных недостатков.

Сейчас подруги перешивали платье, которое мама отдала Любочке перед отъездом. Это была единственная нарядная вещь в гардеробе начинающей художницы. Обычно она носила самые простые платья, рубашки, брюки, предпочитая комфорт и натуральные ткани. Но не пойдёшь же на танцы в уродливой хлопковой юбке, когда ты и сама уродина (как считает любая юная и влюблённая барышня). В общем, перешивали бабкино платье на современный лад. Должно было выйти красиво и самобытно. Нина предлагала свои наряды, но Люба посчитала неправильным таскать вещи подруги. Словно если Пашке понравится наряд, то ему понравится Нина, а не Люба. Страшно, ой, так страшно не понравиться Пашке.

***

Очень удобно дружить с талантливым художником, а если это ещё и скульптор, то приятнее вдвойне. Пашку приглашали на все самые интересные мероприятия. Обычно он отказывался, но сейчас… Эх, это всё Нина. Уболтала Пашку позвать Любу на танцы. Сказала, что он ей голову заморочил: то ли друзья они, то ли не друзья. А танцы — сами собой скажут о чувствах парня. Сам Пашка и не думал об этом. Он же знал, как внутри всё трепещет, когда думает о Любе. Она-то почему не знает? Неужели эта толкучка и дрыганье филейными частями под «брыньк-брыньк» скажет что-то больше, чем глаза, наполненные восхищением?

Парень осмотрел помещение. Нет, ему, конечно, не место среди всех этих чрезмерно весёлых людей. Пашка толпу не любил. Да и Любочка вряд ли обрадуется. Она ведь такая же нелюдимая. Всё-таки зря Нина взбаламутила. Эти ваши танцы — ерунда. Пока не поздно надо развернуться, поймать Любу по пути к её дому и сказать, что всё отменили. Пойдём в парк погуляем, найдём тихое место, побеседуем… Здесь ребята будут чувствовать себя глупо. Художники привыкли к запаху пыли и красок, привыкли к тишине и одиночеству. От гула только голова разболится.

Пашка уже было направился к выходу, но Люба оказалась даже больше, чем пунктуальна.

— Привет, — девушка подошла к парню. — Прости, я что-то рано. Просто… не знаю… — она отряхнула платье. — Мне кажется, я так странно выгляжу.

Люба не была похожа на ту Любу, которую Пашка знал. Его Люба ходила в простых вещах спокойных цветов. А тут… Пёстрое платье, где собрали все известные человечеству цветы, выглядело бы неуместно в любом другом месте. Но среди кружащихся девушек и парней в смешных рубашках эта лёгкая юбка, брызгающая яркими лепестками, казалась такой красивой, что и помереть прямо сейчас не жалко. Люба распустила свои шикарные длинные волосы — они вились сами по себе и не нужны никакие средства. Лёгкими волнами локоны падали на голые плечи Любочки.

— Ты… — Пашка не мог подобрать слов.

— Выгляжу глупо, — вздохнула Люба. — У меня не было ничего подходящего. У меня не было ничего подходящего. Только это бабушкино платье… Я попыталась перешить его, но… В общем… Ну, его… — девушка развернулась, чтобы выйти из зала. Ей хотелось разревется от ощущения никчёмности, но гордость не позволяла. Добежит до дома — там и даст волю чувствам. Она уже сделала первый шаг, но Пашка схватил Любу за руку и притянул к себе.

— Ты самая красивая девушка на всём свете, — он прошептал ей это на ухо, и они закружили в танце таинственно и нежно. Парень сам себе удивился. Неужели это действительно он двигается так грациозно и ловко?

Влюблённых всегда видно в танце — они забывают о других и несутся, рассекая волны музыки. Вроде песня весёлая, не медляк, и молодая парочка друг друга почти не касалась. Но лукавая улыбка, кокетство в движениях и желание в глазах выдавали всю правду. Люба чувствовала, что утонула в вечере. Её даже немного потряхивало. Она не могла остановиться: ноги несли её и несли, заставляя кружиться. Комната уже переворачивалась перед глазами, но она всё равно танцевала. Может, если сейчас она закружится до обморока, то время начнёт идти по-другому: в пользу Любы. Она боялась будущего, потому что настоящее было так прекрасно.

Когда смотришь на танцевальную вакханалию со стороны, то она тебя пугает. Тебе становится страшно, душно и тесно, хотя стоишь далеко от танцпола. Но внутри — всё иначе. Пашка отметил, что он не чувствует страха или отвращения. Ему даже нравилось. Подумать только! Он ведь чуть ли не самый закрытый человек на планете! И ему нравится. Нравится не так, когда у него маниакальная фаза, а по-настоящему. Взаправду. И это всё она. Люба. Когда он рядом с ней, то происходят чудеса.

Бодрая музыка не сбавляла ритм, словно исполнители поймали настроение очаровательной пары, определённо самой красивой пары в этом зале. Пашка уже был на исходе. Он сам от себя не ожидал такого рвения. Парень и танцевать-то не умел. Мама говорила, что сын слишком неуклюж во всём, что не касается скульптуры. Дыхалка у Пашки заканчивалась, но он продолжал двигаться. В глазах уже всё расплывалось: только и мелькала разноцветная юбка Любы.

Наверное, так бы сейчас Пашка и плашмя упал на танцпол. Но Любочка схватилась за его плечо.

— Мне совсем дурно стало. Может, сядем? Ты не подумай, мне весело, но дыхалка у меня…как у художника.

Оба раскраснелись, волосы взъерошенные. Да, пора отдохнуть. Ребята разулыбались и направились в сторону стульев. А когда плюхнулись на сидения, то с облегчением вздохнули. На сцене зажигали парни с пышными прическами и узкими брюками. У лидера были большие зубы, как у лошади, но это только добавляло ему очарования. Он покачивался в такт музыке, кажется, совсем забыв про публику. Песня была ласковой и грустной — про двух разных подруг. Одна веселилась на танцах, а другая переживала расставание с любимым. Любочка не понимала, что чувствовать: то ли радость, то ли грусть. Девушка прищурилась.

— Что думаешь? — спросила она у Пашки, кивнув в сторону исполнителей.

— Хорошая музыка, — пожал плечами парень.

— Есть в этом что-то. Говорю, они станут знамениты. Дай им ещё пару лет, об этих парнях весь Союз заговорит.

— Давно ты в музыке разбираешься?

— Ни рожна в ней не смыслю, — улыбнулась Люба. Пашка так и застыл: шальной луч упал на лицо девушки. Парень даже дышать перестал — так красиво. В романах обычно пишут: «Ангельский лик». Ерунда. Не было такого сравнения в голове у Пашки. Он смотрел на этот луч, ласковые линии лица и пропал. На целую секунду он перестал существовать. С губ само сорвалось:

— Пойдём, я покажу чего, — сказал Пашка. А ведь не хотел! Не хотел! Думал, оставить в секрете. Думал, что это будет его очередной шуткой или через много-много лет посланием из прошлого. Но не удержался. Подумать только — причудливый лучик убил такой грандиозный план. Ему шибко хотелось прямо сейчас показать Любе своё творение, которое родилось благодаря ей.

Пашка привёл Любочку в «коробку»: так скульпторы называли мастерскую около академии. Девушке было очень любопытно, что же такого хочет показать Пашка — его ухмылка казалась игривее, чем обычно. Он не мог сдержать наплыва эмоций и даже шёл вприпрыжку.

В огромном помещении, которое напоминало ангар, как всегда было пыльно. Всюду стояли перемотанные плёнкой скульптуры. Кто знает, что скрывалось под каждым плащом? Гений или бездарь? Пашка провёл Любу в самую глубину — там обычно стояли уже загипсованные небольшие бюсты. В закутке под испачканной простынёй скромно покоилась чья-та работа. Одним лёгким движением Пашка раскрыл скульптуру — Люба замерла. Это был бюст нежной девушки, которая склонила голову, обнажая шею для поцелуя. Так и хотелось оставить на белоснежном теле пару влажных отпечатков.

— Это я? — удивлённо спросила Люба, но Пашка не ответил на вопрос, а лишь мечтательно погладил по голове гипсовую красавицу.

— Музей хочет купить. Представляешь? Какой-то смотритель мимо проходил, увидел, как я работаю. Ещё в глине была скульптура, но понравилась. Я подумал, что это здорово. Музей ведь веками стоит. Странно, что именно эта скульптура оставит меня в вечности, — Пашка перевел взгляд на Любу. — Не хотел тебе показывать. Думал, что умру и оставлю тебе в завещании адрес музея. Ты придёшь, а там — твой портрет. Смотри, я и ты в одной работе… навечно.

«Навечно» — беззвучно повторила Любочка. Девушка повернулась к своему спутнику.

— Почему же ты не сохранил свою тайну?

— Умирал, как хотел увидеть сейчас такое твоё лицо.

Пашка любовался. Не бюстом, конечно, а Любой: она была и раскрасневшейся, и побелевшей одновременно. Грудь у девушки часто вздымалась. Милая. Такая милая. В животе у Пашки сжималось и разжималось возбуждение. Так хотелось коснуться груди, поцеловать настоящую шею, но он не решался. Впрочем, Любочка дала бы ему леща. Хорошо, что не решался.

Сейчас Люба чувствовала себя странно. Она видела своё лицо каждый день, но никогда не могла представить его таким. Вот значит, что роется в голове у её Скульптора: опущенные от возбуждения и стыда глаза, обнажённая шея, расслабленные губы. А волосы, забавно, были такими же, как обычно — намотаны на карандаш и сцеплены скрепкой. Люба сделала шаг в сторону Пашки. Он не двигался, но напрягся. Люба подошла ещё ближе. Она делала маленькие шаги до тех пор, пока ни подошла совсем близко: они уже чувствовали дыхание друг друга на губах.