Ревность

— Я уже ответил, Мирочка, что я делаю, — хлёсткий, подобно обрушивающимся на меня ударам ремня, ответ. И новая серия безжалостного «воспитания», которое высекало из меня плач, стоны, крики, ругательства, но все они оказались бесполезными. Мне чудилось, что кожа на ягодицах лопнула под воздействием издевательской трёпки. В голове рисовались картины сильного кровотечения, уродливых шрамов на тонкой нежной коже. От этого становилось ещё страшнее и ещё больнее. Вскоре мои крики превратились в жалостливые всхлипы. Потому что терпеть издевательство было невыносимо не только из-за физических мучений.

— Гера, пожалуйста, умоляю, остановись.

Хлестание перекинулось на спину. И я завопила от новой порции терзаний. Начала брыкаться с удвоенной силой. Удары прекратились, но я не успела сделать облегчённый вдох, как мою голову воткнули в подушку больно прихватив кожу с волосами на затылке. Следом раздался яростный шёпот на ухо:

— Ещё одно движение и воспитывать тебя придётся не в спальне, а во дворе. Чтобы все желающие полюбовались какая шлюха мне досталась в жёны и на что приходится мне идти, чтобы держать твою похоть в узде.

Я затихла от прозвучавшей угрозы. Гера не адекватен, ясно как день, поэтому пришлось задушить сопротивление и затолкать свой упрямый норов подальше, чтобы не умереть раньше времени от разрыва сердца по причине жуткого стыда, если муж осуществит угрозу. Но вскоре дыхания стало не хватать, голова кружилась, а лёгкие зажгло от острой нехватки кислорода. Я снова задёргалась. Голова вдруг освободилась, и я жадно глотала живительный воздух, смаргивая чёрные мушки перед глазами. Но не успев прийти в себя, услышала очередной поток брани от мужа:

— У всех жёны как жёны, и только у меня потаскуха. — После чего на мою спину, рассекая воздух противным свистом, снова обрушился проклятый ремень.

Слёзы уже сплошным потоком текли из глаз, несмотря на полное отсутствие всхлипов. Я больше не тряслась в рыданиях. Должно быть выдохлась. Но слёзы текли и текли, видимо старались смыть боль с тела и с души. Но, к сожалению, это им было не по силам. Отстегав спину, Гера вернулся к попе, безостановочно выплёскивая бешенство. Рыча и матерясь на все лады, он раз за разом опускал ремень на кожу ягодиц. Хлёсткий звук, отражаясь в ушах, проникал до самого нутра, невольно нанося раны и там.

— Зато в будущем сто раз подумаешь, прежде чем рискнёшь вертеть задом перед чужими мужиками при живом муже, — злобно выговаривал тот, кто называл себя им.

Следующий удар оказался самым сильным и болезненным, хотя кожа успела онеметь от ожогов и потеряла былую чувствительность. Представилось, что я окунулась в чан с жидкой лавой, плавящей живую плоть. Затем я услышала стук пряжки ремня об пол и не сдержала облегчённого стона. Даже всхлипы снова проявились, сотрясая моё тело плачем.

— Заканчивай выть, Мира. Я тебя предупреждал. Ты ослушалась. Кому нужны теперь твои слёзы. Думать надо было головой, а не другим местом.

Его голос по прежнему злой и отрывистый. Словно он не выплеснул наружу бушующую в нём ревность самым диким способом. Я хотела посмотреть мужу в глаза, чтобы выразить всё своё внутреннее презрение к его так называемым «методам воспитания», но собственное тело не подчинялось. Даже голову повернуть, чтобы сменить положение для онемевший шеи оказалось невыполнимой задачей. До моего слуха донеслось, что Гера расстегнул ширинку на брюках. И волна нового ужаса пронеслась по телу, даже боль отступила на задний план. Он же не собирался?..

Моя вера в мужа и надежда на его здравомыслие оказались наивными, ложными и простодушными, тогда как страх был прав на все сто процентов. Жёсткие ладони раздвинули бёдра. Гера пристроился промеж моих широко раскинутых ног и теперь его руки раздвигали израненные ягодицы. Страдания с новым силами вернулись вновь, и я заскулила, на этот раз добровольно утыкаясь головой в подушку, заглушая вопли обиженной и униженной женщины.

— Перестань орать, ничего с тобой не случилось. Прислушайся к себе и ты поймёшь, что вопишь от страха, а не от боли, — странные слова прозвучали в спальне.

Но я не могла понять, какой смысл Гера планировал до меня донести. Если бы только он произнёс нужные слова раньше… Сейчас же их значение попросту ускользало, потому что я уже погрузилась в панику с головой и не было никаких сил вынырнуть из неё или хотя бы запустить мыслительный процесс для анализа происходящего. Чтобы это осуществить, необходимо было остаться в одиночестве, но присутствие мужа рядом только сильнее погружало меня в липкий ужас. Когда Гера провёл пальцами по развилке между бёдер убеждаясь, что я суха словно пустыня, то жалкая искорка надежды затеплилась у меня внутри. Я напряглась в ожидании возможного помилования, но едва вспыхнувшую искру быстро потушил смачный плевок, затем пальцы растёрли по промежности влагу, и я обречённо обмякла понимая, что сегодня не выйду из этой комнаты, пока муж не извергнет накопившиеся в нём обиды и гнев. Попыталась отрешиться, но не успела. А может это изначально была дохлая идея, ведь как можно отрешиться от того, кому веришь, кому доверяешь, на кого надеешься. Кто должен оберегать, но…

Он ворвался без предупреждения. На полную длину, толкаясь до самого конца. Внутренности жгло. Словно член обернут наждачной бумагой. Если снаружи слюна помогла, то внутри тело отзывалось болью. Душа кровоточила изнутри и безмолвно вопила о несправедливости, предательстве, совершаемого самым родным и близким человеком. Гера сильнее раздвинул повреждённые ягодицы и миллион болезненных иголок безжалостно втыкались в плоть снова и снова. Ему было тяжело. Член не скользил как хотелось. Поэтому он всё шире раздвигал меня, настолько, что казалось он порвёт надвое мои полупопия. Я поворачивала голову набок, чтобы сделать жадный глоток воздуха и снова утыкалась в подушку. Так сохранялась призрачная иллюзия, что терзаний становилось на самую капельку меньше. Слёзы текли и тут же впитывались в наволочку, а Гера продолжал усердно пыхтеть надо мной, не подозревая что насилует не тело…

Я отчаянно молилась, хотя до этого момента была уверена в своей несокрушимой приверженности атеизму. Но сейчас оставшись один на один с несправедливой, неоправданной жестокостью мне ни оставалось ничего другого кроме молитвы о том, чтобы пытка закончилась поскорее. Не знаю, что послужило причиной: мои ментальные мольбы или видимая покорность, но Гера начал толкаться яростнее и быстрее, чтобы через минуту вынуть член и излиться на мою многострадальную попу. Я снова зашипела, а вскоре захныкала от новой порции страданий, когда он намеренно тщательно принялся растирать по повреждённой коже выплеснутую им жидкость. Вдавливая пальцами, нарочно дразня и вызывая болезненную реакцию. Один палец нырнул в заднее отверстие размазывая влагу и там. К нему присоединился второй. Он таранил ими плоть, нисколько не заботясь о моих чувствах и ощущениях. Я прокусила губу от осознания нового ужаса. Не может мой муж быть настолько безжалостным… или может?

Вскоре пальцы покинули меня, давая жалкую передышку. Но мысли об отдыхе оказались преждевременными и напрасными, когда Гера поднял с пола ремень связал им мои кисти, после чего перекинул хлястик через одну из деревянных реек в изголовье кровати и в итоге закрепил его на запястьях.

— Никуда не уходи, Мира, — издевательский смешок от него, — мы не закончили.

Он скрылся в ванной, после чего послышался плеск воды, а я наконец дала короткую волю рыданиям, попутно прислушиваясь к шуму за дверью. Слёзы облегчения не принесли. Потому как всякий раз я вздрагивала от малейшего стука или подозрительного звука за дверью ванной комнаты. Гера отсутствовал долго. Моё тело затекло и онемело, а спина и зад полыхали пожаром. Я попыталась проделать дыхательную гимнастику и таким образом взять эмоции и боль под контроль, но у меня ни черта не получалось. Когда-то читала, что чувство боли можно притупить, и я намеренно уплывала сознанием в приятные воспоминания: представляла сад на заднем дворе с клумбами цветов, высаженных специально с учётом сезонного цветения; погожие летние деньки, обогреваемые ласковыми лучами солнца и романтическими объятиями любимого мужчины на закате дня. Казалось, что страданий становилась меньше, они будто растворялись, но стоило мне пошевелить хотя бы пальцем, сознание возвращалось в тело и боль возобновлялась в том же объёме. Только горечь неудачи порождала скорбное разочарование и жалость к себе.

Когда я уже отчаялась и была на грани того, чтобы самой позвать своего мучителя, муж наконец вышел из ванной комнаты. Вновь оседлал мои бёдра, перед этим вплотную сведя мне ноги. Гера полностью обнажился. Ощущение прикосновения горячей кожи к моей принесло с собой некое облегчение, а может это просто была жалкая попытка самообмана. Слегка влажные ладони начали оглаживать спину, изредка спускаясь к ягодицам. Он рисовал на коже узоры, а моё тело раскрашивало их алым. Я искусала губы, силясь приглушить жалобные стоны. И всякий раз непроизвольно дёргалась от каждого касания.

— Чшш, не шевелись, — тихий голос лишился ярости, но почему-то не приносил успокоения, — не дёргайся и не провоцируй меня, побудь послушной девочкой. Не наказывай себя ещё больше.

О чём он говорит? Ведь я не собиралась наказывать ни его, ни себя, в отличие от него самого. Я обмякла. Алая пелена достигла самых потаённых уголков моего сознания, утверждая свои права, доказывая свою властность надо мной.

— Умница, Мира, вот так. — Его ладони спустились к ягодицам, чтобы уже там оставить свой след. Он раздвинул половинки и палец прошёлся вдоль, задержавшись возле задней дырочки и вынуждая меня напрячься.

— Если не хочешь боли, то расслабься. А если тебе понравилось, то можешь зажиматься дальше. Но ты получишь сегодня всё, что заслужила, так или иначе.

И после этих слов я рухнула в новую пропасть, понимая, что меня возьмут силой второй раз, не спрашивая и не интересуясь моим согласием. Плевок, и тут же палец принялся растирать влагу по сморщенной звёздочке. Один погрузился внутрь, следом второй. Несколько поступательных движений и вот третий тоже внутри. Мне хотелось орать и рыдать во весь голос от обиды, несправедливости, унижения! Но я понимала, что ничего из этого не произведёт на озлобленного мужа впечатления. Поэтому попыталась по-другому:

— Гера, прошу тебя, только не так. Пожалуйста. Не делай хуже, чем ты уже сделал.

— Мира, родная, о чём ты меня просишь? Я ведь тоже убедительно просил тебя не встречаться с Загородневым. И что? Стоило тебе выйти за дверь под предлогом встречи с подругой, как твой водитель мне докладывает, что Загороднев примчался следом за тобой. Разве так выполняют просьбы любимого мужа, Мира?

Пальцы безжалостно проникали в задний вход, а я искусанными губами измученно бормотала:

— Пожалуйста, Гера, только не туда. Умоляю тебя… не надо.

— Заткнись, Мира, — голос снова резкий, нетерпимый, — раньше надо было думать, что надо, а что нет.

Но я не могла заткнуться, страх парализовал рассудок, и я как заведённая стонала в подушку: — Остановись, только не так… пожалуйста, Гера, остановись.