Надежда все исправит

Глава 10

— Прости, что молчу, — тихо произнес Коля, — Я все еще немного обескуражен.

Я смерила парня усталым взглядом и отвернулась. Мы сидели в пустом спортивном зале уже полчаса и не могли ни поговорить нормально, ни разойтись. Просто сидели на неудобной низкой скамеечке и обменивались печальными взглядами.

— Я не хотел, чтобы ты знала о моих проблемах, — наконец сознался Муромцев, переводя разговор в серьезное русло.

— Если бы я знала, то меньше подшучивала бы над тобой, — ответила я, — Ты поставил меня в неловкое положение.

— Мне показалось, что тебе хватает своих проблем, — Коля вздохнул и пнул слегка выпирающую доску пола.

— Моя единственная проблема — это необходимость быть здесь, — соврала я, и проницательный физрук тут же меня раскусил.

— Именно поэтому ты игнорировала звонки мамы в собственный день рождения, — констатировал он, и первым делом мне захотелось сказать в ответ что-то грубое, чтобы Коля заткнулся и не лез не в свое дело. Однако вид у парня был такой сочувствующий и понимающий, что я не стала отгораживаться от него кирпичной кладкой с надписью «осторожно, злая собака».

— Мы не общаемся, — сухо ответила я, — С тех пор, как я уехала из дома. Ты удивишься, но я из очень небогатой семьи.

Раскрывая правду о себе, я отвернулась. Внутри закопошился давно забытый стыд за условия, в которых я выросла, за обноски, за насмешки одноклассников. За то, кем я была, прежде чем смогла выбраться из этого дерьма.

— Не удивлюсь, — спокойно произнес Коля, и я все же подняла на него широко распахнутые глаза, — Что? Я серьезно, ты не похожа на богачку.

— На кого же я тогда похожа? — усмехнулась я.

— На ту, которая пытается спрятаться от самой себя.

Коля перевел на меня открытый кристально-голубой взгляд и подбадривающе улыбнулся.

— Готов поспорить, Надежда Валенкина куда круче Надин Валенси, — в его голосе прозвучала особая непередаваемая словами нежность, и мне вдруг захотелось уронить голову на его крепкое плечо, но я благоразумно сдержала порыв.

— Надежда Валенкина сбежала из дома, как только ей исполнилось восемнадцать, — призналась я, все еще сомневаясь, правильно ли я поступаю.

— Почему она это сделала? — Коля слегка нахмурил серые брови, и на его лбу пролегла глубокая складочка. На этот раз я не смогла остановить порыв, и коснулась рукой его лица. Я обхватила ладонью слегка колючую щеку и большим пальцем провела по морщинке на лбу мужчины.

— Не хмурься так, — пробормотала я.

Затаив дыхание, Коля наблюдал за моими движениями. Его шершавая ладонь накрыла мою, от чего я ощутила, как щетина сильнее царапнула мою нежную кожу. Наши лица были так непозволительно близко, что хотелось прикрыть глаза и отпустить контроль. Довериться ситуации и приближающимся губам Коли.

Я шумно сглотнула и, вырвав ладонь из руки Муромцева, отсела немного дальше. Глупо отрицать — меня тянет к нему. Физически. Мое тело буквально сжимается в тугую пружину рядом с ним и грозит сорваться с цепей, на которых так долго сидело. К счастью, голос разума достаточно силен, чтобы удержать меня от непоправимой ошибки.

— Никогда так не делай, — хриплым от волнения голосом произнесла я, и Коля лишь молча кивнул, — Я выхожу замуж.

— Что-то я не вижу счастливого жениха рядом, — скептически пробормотал парень.

— Он много работает.

— Чтобы откупаться от тебя машинами? — Коля горько усмехнулся и снова пнул выступающую половицу.

— Чтобы я ни в чем не нуждалась, — я вступилась за Антона, хотя глубоко внутри себя понимала, что не все — далеко не все — в наших отношениях нормально. Но мне и не нужно было больше. Раньше не нужно было. Не с Антоном.

— Я очень надеюсь, что ты действительно ни в чем не нуждаешься, — словно читая мои мысли, произнес Коля, и, даже не глядя на него, я понимала, что он рассматривает меня своими по-детски чистыми голубыми глазами.

— Прекрати, — шепнула я, не в силах терпеть этот взгляд.

— Не могу, — было в голосе Коли нечто, что заставило меня поднять на него глаза, — Я влюбился, как только ты села в мою машину на вокзале. Как током пронзило. Я думал, такое только в кино бывает. — Коля отвел глаза и, усмехнувшись, покачал головой, — Вообще, чтоб ты знала, такие любительницы покомандовать не в моем вкусе. Но, когда случается то самое, ты уже не выбираешь. Оно само выбирает тебя и не оставляет шанса.

Я отвернулась, ничего не говоря. В носу предательски защипало и в глазах стали собираться слезы. Слишком много эмоций. Меня захлестывает, и я теряю опору под ногами. Зарождаются ненужные, неправильные, непозволительные чувства. Я не могу сдаться. Не могу.

Если я позволю себя уйти с головой в этот омут, то уже не выберусь. По крайней мере не такой, какая я сейчас. А я так долго шла к себе. К такой. Не нуждающейся в любви, в одобрении, в поддержке. Не жаждущей влюбленных взглядов и нежных прикосновений дрожащих рук.

— Мне пора, — я резко поднялась, но, Коля внезапно ухватил меня за запястье и потянул на себя так, что я не поняла, как очутилась на его коленях.

— Скажи, что ничего не чувствуешь сейчас, — шепотом попросил он. В его глазах горел опасный огонь, грозящий спалить меня до остатка.

Уцепившись за его плечи, я отвернулась и попыталась встать, но Коля держал крепко, прижимая меня к своим коленям.

— Глядя в глаза, Надя. Скажи. И я тебя отпущу, — пообещал он, и я поняла, что это не шутка.

Стоит мне сказать то, чего он хочет, как он действительно отпустит. Не буквально, а совершенно во всех смыслах. Отпустит меня в ту жизнь с Антоном, о которой я так долго мечтала. Без любви, но с откупами в виде машин и бриллиантов.

— Надя, — тихо позвал Коля, а я, касаясь ладонью его шеи, чувствовала, как пульсирует артерия.

Я повернулась к нему и, набрав в грудь воздух, ответила:

— Раздражение, — прошипела я, закрываясь от Коли маской жестокости, — Все, что я чувствую сейчас, — это раздражение.

Взгляд молодого человека погас, и, ничего не ответив, он ослабил хватку, давая мне возможность слезть с его колен. Поспешно поднявшись на ноги, я направилась к выходу, чтобы Коля не увидел в моих глазах страх. Страх потерять то, что я даже не успела обрести.

А что я могла сделать? Поддаться чувствам и согласиться на отношения с человеком, у которого никаких перспектив на обеспеченную стабильность? Я не хочу возвращаться в такую жизнь. Уж лучше я буду каждое утро завтракать в одиночестве в доме на Рублевке, чем…

Чем ощущать на себе нежные прикосновения и чувственные поцелуи, пока в сковороде маняще шипят сырники с изюмом. И вся кухня — маленькая, но такая светлая — наполняется вкусными ароматами и смехом влюбленных.

Я остервенело хлопнула дверью, вылетая из школы. Запахнула пальто и прикрыла лицо шарфом. Чтобы спрятаться от мелкого назойливого снега. Чтобы скрыть от прохожих, как сильно я растеряна. Будто снова — второй раз в своей жизни — я встаю на перепутье, и от того, какой выбор я сделаю, будет зависеть вся моя последующая жизнь.

Но я сделала выбор. Я оттолкнула то, что могло бы осчастливить меня, но лишь на короткий миг. Очарование любви всегда проходит, и, как бы сильно меня ни тянуло к Муромцеву, придет конец и этой сказке, и тогда я буду жалеть, что не выбрала Антона и успокоительный счет в банке. И отдельный гардероб для всей своей обуви.

Я пнула камешек и усмехнулась. Женщинам, живущим в Булкине, можно не переживать из-за такой ерунды, ведь в этом городишке нет нормальных дорог, а, значит, и красивой обуви много не надо.

Уже на подходе к дому я почувствовала, как в кармане вибрирует телефон. На дисплее снова высветилось слово, от которого по моему телу побежала дрожь. Мама.

В любой другой день я по привычке проигнорировала бы звонок, но сегодня, после того, как я узнала, что случилось с мамой Коли, я не смогла убрать телефон в карман и позволить ему вибрировать там до тех пор, пока у мамы не кончится терпение. Сегодня что-то во мне изменилось, и я приняла звонок.

— Алло, — с наигранной уверенностью в голосе произнесла я.

— Надя! Я уж думала, ты никогда не соизволишь ответить, — в голосе мамы прозвучало обвинение. Впрочем, как и всегда в разговоре со мной.

— Что-то случилось? — спросила я, не обращая внимания на укор родительницы.

— Если ты забыла, завтра у дедушки Льва поминки. Думала, ты захочешь приехать, — напомнила мама. Было в ее тоне что-то еще. Нечто знакомое и очень привычное мне. Умение натягивать маску не только на лицо, но и на голос. Будто мама хотела звучать грубо и равнодушно намеренно, чтобы я, не дай Бог, не подумала, что нужна ей. Нашим взаимным обидам слишком много лет.

— Я приеду, — неожиданно для самой себя согласилась я.

— Приедешь? — голос мамы дрогнул, и на миг я услышала ее настоящую — уставшую от всего, что между нами происходило в последние десять лет.

— Да. Если найду, как добраться, — пробормотала я скорее себе, чем маме.

— От Москвы всего два часа ехать, — напомнила мама, даже не скрывая обиды за то, что, поселившись в Москве, я совершенно перестала навещать родных.

— Я не в Москве, — коротко ответила я, и, прежде чем мама начнет задавать вопросы, поспешила закончить разговор: До завтра.

***

Добраться из Булкина до моего родного городка, который был меньше самого Булкина в два раза, оказалось сложнее, чем я думала. Мне пришлось трястись на поезде до Тулы, а оттуда на дряхлом автобусе до конечной остановки. На сердце скребли кошки от одной мысли, что я снова могла бы жить так. Нет, я ни за что не вернусь в эту дыру. Хотя, вспоминая город, в котором я родилась, хочется отдать должное Булкину. Возможно, он не так уж плох и бесперспективен.

От автобусной остановки до калитки дома, в котором я выросла, было минут двадцать пешком, и я в очередной раз послала мысленное проклятье Тому Форду за то, что его чудесная обувь не приспособлена для путешествий по русской глубинке.

— Ого, какие люди! — воскликнула Софа, встречая меня на крыльце.

Глядя на сестру через прутья калитки, я натянуто улыбнулась. Подергала дверь, но та не поддалась. Я сунула руку через прутья, чтобы нашарить крючок, на который всегда запиралась калитка, но замерзшие пальцы никак не могли нашарить нужный гвоздик.

Смеясь, Софа натянула галоши и прошлепала по влажной зебетонированной дорожке к калитке. Ловко щелкнув пальцами по замку, она отворила дверь, а я с удивлением уставилась на замок, которого раньше не было.

— Ну и лицо ты сделала, — младшая сестра хохотнула и, кивнув мне, направилась к дому. Мне ничего не оставалось, как взять себя в руки и последовать за ней.

В доме тоже многое изменилось. На бревенчатых стенах появилась обшивка, а на ней милые светлые обои. Старые окна сменились на стеклопакеты, и только наличники остались на месте, хоть и украсились более яркой краской. В комнатах стало светлее, просторнее, словно вместе с моим уходом из дома ушла и большая часть хлама. Мама с сестрой поставили новую мебель — старомодную, но удобную, приобрели большой телевизор и холодильник. В основной комнате появился письменный стол и много мальчишеских игрушек.