Измена в прошлом

Глава 22

Где-то на столе громко тикал, отсчитывая секунды старый механический будильник. Я помнила его. Бирюзовый металлический корпус, светящиеся в темноте кончики стрелок. Слишком громкий, вызывающий испуганное сердцебиение, когда неожиданно начинал звенеть по утрам, объявляя начало нового дня.

Я невзлюбила этот будильник с самого первого дня. Он заставлял выныривать из спасительного сна и возвращаться в чёрную, безнадёжную, горькую реальность. Начинать новый день без Пашки.

— Почему, Паш? Ты разлюбил меня?

Хочу знать ответ. Понять. Сейчас уже не боюсь. Справлюсь.

Молчание, как короткая передышка перед погружением в былую боль.

— Потому что испугался, Юль. В какой-то момент подумал, что вся моя жизнь теперь будет состоять из ползунков, какашек, соплей, плача Серёжки по ночам, твоих усталых и грустных глаз.

— У него просто резались зубки.

— А до этого болел живот. А ещё раньше попутал день с ночью.

— Со всеми детьми бывает такое! Нужно было просто пережить этот период.

— Знаю, Юль. Пережить, помочь тебе, поддержать. Я старался.

Он и правда старался. Никогда не отказывался от домашних дел. Перегладить вечером пелёнки и распашонки. Сходить в магазин. Приготовить ужин. Погулять с Серёжкой в коляске во дворе.

— Я струсил. Вокруг кипела жизнь. Каждый день в институте ребята рассказывали о вечеринках. Делились планами на летние каникулы. Встречались, влюблялись и расставались. А я был привязан. К тебе, к сыну. Женатик.

Тик-так — равномерно отбивал ритм старый будильник. Его звук в полной темноте, вернул меня в прошлое. Мне казалось, что мы снова молоды, что не было той, прожитой жизни. Всё только что случилось.

Я подавила в себе закипающую обиду. Медленно выдохнула, прикрыв на пару секунд глаза.

Пашкин голос звучал тихо, ровно и спокойно.

— В какой-то момент я начал завидовать им. Чувствовать себя потерянным для весёлой студенческой жизни. Отрезанным ломтем. Нудным старпёром. Наверное, мне было ещё слишком рано остепеняться. Я испугался, что моя жизнь навсегда изменилась и я больше не первый красавец, не самый крутой и успешный парень в институте, неинтересен никому.

Я не видела в темноте его лица, только тёмный силуэт на фоне окна. Пашка опустил ладони на крашеное дерево подоконника и сжимал его край пальцами.

— Я выбрал самый глупый вариант доказать себе, что в любой момент могу вернуть все позиции. Что я прежний. Что женитьба ничего не изменила, не поменяла отношение ко мне со стороны холостых друзей и девок. Вот такой я крутой — развернусь в любой момент и загуляю как раньше.

Я невесело улыбнулась.

— И загулял.

— Я сделал ошибку, Юль. Чудовищную, глупую, неоправданную ошибку. Я не смог определиться, что всё же важнее для меня. Вы с сыном или мой статус в глазах друзей. Такой дурак! Мне понадобилось много лет, чтобы понять это. Я не сразу смог честно признаться себе, что был полным идиотом. Малолетним, спесивым глупцом.

Вот с высоты своего возраста, жизненного опыта, прожитых лет, я понимала этого молодого, незрелого мальчишку. Не оправдывала, не прощала, просто понимала.

— Дружки постоянно подзуживали: "куда она денется с ребёнком. Ради того чтобы вырваться в Москву перетерпит и простит. Откуда она узнает". Я очень жалею, что тогда слушал их. Уверовал, что всё так и есть. И никуда ты не денешься, будешь в моей жизни всегда. Ну покуролесю я немного, кто не куролесил по молодости. А ты можешь и подождать, любишь, значит, простишь. Такой дурак был, Юль! Самодовольный идиот!

Действительно, дурак. Безответственный, глупый дурак. Разве можно вот так играть чувствами любящего тебя человека? Любого человека. Я только тяжело вздохнула.

— Первое время я действительно верил, что ты простишь, никуда не денешься с ребёнком. Не хотел понимать, что ты настроена на разрыв. Решишься на развод. Даже когда уезжал в Москву, думал, вернусь через месяц-другой. Ты помаешься здесь одна с Серёжкой, одумаешься и вернёшься побитой собачкой. Напишешь хоть строчку. Позовёшь. Попросишься вернуться. Ты не давала о себе знать. Ни словечка.

— А ты не приехал за нами.

— Не приехал. — спокойно подтвердил Пашка. Он вообще был удивительно сдержан в проявлении эмоций. Словно готовился к этому разговору, продумал каждое слово, отрепетировал каждую фразу миллион раз. — Там сразу началась совершенно другая жизнь, Юль. Я и сам не ожидал, что всё так завертится. Спорт. Соревнования. Сборы. Меня же приняли в основной состав Динамо. Другие люди вокруг, другие цели, постоянное движение. Первое время я ещё рвался к тебе, а потом стал думать об этом всё реже и реже. Ещё и оправдывал себя тем, что ты сама виновата. Гордячка. А я не стану унижаться.

— А сын?

— Сын. — голос Пашки сломался. Треснул спокойный, размеренный ритм речи. Скомкался.

— Да. Серёжка. — настойчиво требовала я объяснений.

Я слышала, как Паше трудно говорить, больно даже имя сына произносить. Но не собиралась жалеть горе-отца.

— Ладно ты бросил меня, но Сережу! За столько лет ни разу не появился в его жизни. Ни разу не приехал. Не интересовался. Как ты мог отказать от него?

— Я приезжал! — встрепенулся, словно вспомнил, что у него есть какие-то оправдания. Что-то, что смягчит мой гнев. — Я приезжал, Юль.

Я молчала, давая ему возможность рассказать, даже попробовать убедить меня в чём-то, что может оправдать его.

— Приезжал. Хотел увидеть вас, помирится!

Пашка ожил, оттолкнулся от подоконника и сделал пару шагов в сторону кровати на которой я сидела. Резко остановился, не решаясь подойди.

— В девяносто шестом, когда развёлся с Рахель. Прилетел из Израиля к вам.

В тот год я вышла замуж за Игоря. Пашка опоздал.

— Вернулся, а ты вышла замуж. — подтвердил мою догадку Паша. — Я видел вас. Вместе. Всех троих.

— И не подошёл? — осознание, что всё могло быть по-другому, если бы я не послушалась тогда советов и наставлений старших, и не выскочила замуж за человека, которого совсем не любила, убивало.

— Юль, вы выглядели счастливой семьёй. Дружной. Такой красивой. Шли к подъезду по дорожке и держали Серёжку с двух сторон за руки. Смеялись и о чём-то говорили. А Серёжка между вами подпрыгивал от удовольствия. Я не стал подходить. Посчитал, что не вправе вмешиваться, вторгаться в вашу жизнь.

— И решил навсегда исчезнуть?

— Да.

— Неправильно решил, Паш! Серёжка спрашивал, постоянно спрашивал о тебе. Ему не хватало отца. Он ждал тебя!

Пашка метнулся обратно к окну. С силой сжал кулаки и упёрся ими в подоконник. Ссутулив плечи, уткнулся лбом в стекло и сдавленно промычал что-то.

Мне было плевать на его страдания. Вот совсем наплевать! За сына я готова была растерзать.

— Где ты был все эти годы, Паша? Почему не пытался найти его, когда он стал уже взрослым? Почему не хотел познакомиться, поговорить? — хлестала я его по ссутулившейся спине словами, праведным гневом, материнской обидой. — Я готова была простить тебе все свои обиды. А вот Серёжкины — нет!

— Стыд, Юля! Жгучий, вселенский стыд! — срываясь, резко повернулся в мою сторону Пашка. — Я подыхал от стыда! Поначалу пытался убеждать себя, что у сына всё хорошо, у него есть отец, пускай не родной, но есть. Потом, когда Сергей вырос, мне было безумно стыдно появиться перед ним. Кто я ему? Ты же не знаешь, как я жил. Мне нечего было ему дать! Зачем я ему? Ну вот явился бы я: здравствуй, сынок, я твой папа, люби меня? Неудачника, без гроша за душой?

Я действительно не знала как жил Паша. Где. С кем. С годами всё реже думала о нём, почти не вспоминала. Отпустила. Даже когда видела в каких-то документах отчество сына "Павлович" в сердце ничего не ёкало.

Когда появились первые соцсети, ещё пыталась найти Пашкину страничку хоть где-то. Любопытно же. Но не нашла. И перестала искать.

— Откуда ты знаешь, что ему нужно было? Он искал свои корни. Он хотел знать тебя, твоих родителей, предков, чью фамилию он носил. И уж точно ему не нужны были твои деньги или наследство.

— Искал?

— Да. Когда подрос, писал запросы в Москву. Письма на ваш адрес. Но они возвращались с пометкой "адресат выбыл."

— Родители погибли через два года. Разбились на машине по дороге в Сочи. А я продал квартиру, когда эмигрировал в Израиль. — растерянно оправдывался Пашка.

— Ясно. — сразу стала понятна причина почему мне перестали приходить денежные переводы от Пашиной матери. Стало даже немного стыдно, что я невесть что думала о давно умерших людях.

Мы снова надолго замолчали, переваривая услышанное. Я смотрела на сгорбленный силуэт у окна. Это же Пашка. Когда-то родной и любимый. Сейчас чужой, неизвестный мне мужчина, с которым меня снова столкнула судьба. И я собираюсь опять пустить его в свою жизнь. Уже пустила. Значит, необходимо узнать его лучше.

С тихо поднялась с кровати, кутаясь в одеяло, подошла к Пашке и встала рядом. Он молча обернулся ко мне. Слабый свет из окна наложил странные, болезненные тени на его лицо, сделав черты резкими, обрезанными.

— Расскажи, Паш. Я хочу знать, как ты жил. Я ничего о тебе не знаю.

Пашка развернулся ко мне и, взяв прядь моих волос, задумчиво пропустил её сквозь пальцы, пытаясь рассмотреть в темноте моё лицо.

— Так странно, я столько лет не видел тебя, Юль. Бывали времена, когда даже вспоминал редко. А вот сейчас встретил, и всё нахлынуло так, что дышать без тебя сложно. Не понимаю, как я мог жить без тебя столько лет? Зачем боролся с собой? С тягой к тебе? Зачем бежал? От себя же не убежишь.

Что мне его признания? Я им не верила. Уж как я любила этого парня — надышаться им не могла, наглядеться. Поняла тогда, откуда слово взялось — ненаглядный. Когда ты смотришь на человека, а внутри всё замирает, дыхание перехватывает и так сладко щемит в груди, что слёзы на глазах закипают. И невозможно оторвать взгляд от любимого лица, и хочется обнять эти широкие плечи, прилипнуть к горячему, отзывающемуся телу и не отпускать ни на секунду. Сроднится, срастись, прикипеть навеки.

Любила так, что думала, не переживу предательство и разлуку. И то с годами все чувства улеглись и любовь утихла, умерла. Так что пускай не врёт! Странно ему. Особенно в свете вообще всего происходящего с нами. Наше появление в этой реальности — вот что странно и совершенно непонятно, необъяснимо.

— Расскажи, Паш. Где был все эти годы? Ты пропал, и я ничего о тебе не слышала. Целая жизнь прошла.

Пашка, словно в трансе, легко и невесомо, как птичьим пёрышком, провёл пальцами по моему лицу, по линии скул, подбородка, щекотно проскользил по шее и выпирающей косточке ключицы, вызывая этим невольную дрожь и мурашки.

— Я много тебе задолжал, Юль, и этот разговор тоже.

Я переступала на холодном полу босыми ногами, пытаясь согреться.

— Пойдём. Застудишься ещё. — заметил мои манёвры Пашка, и обняв за укутанные в одеяло плечи, повёл обратно к кровати.

— Приехал я в Москву и сразу прошёл отбор в команду. Сначала всё отлично было. Олимпийского золота у меня нет, конечно, но чемпионат страны мы с ребятами выиграть успели. — улыбнулся в темноте Пашка, забираясь руками под одеяло и осторожно растирая мне ледяные ступни. — А потом развал Союза, всё пошло под откос. Ну ты помнишь. Полная разруха во всём и в спорте тоже. Спонсировать перестали, команда рассыпалась на глазах, ловить там уже было нечего. Народ стал валить за границу. Ну я на этой волне тоже решил уехать.