Самодовольный мистер Костюм

* * *

Я никогда много не пил, не принимал наркотики. Секс был моей единственной слабостью. А когда у меня был стресс, мне он нужен был еще больше. Как одержимому.

Я знал, что не должен думать о том, как трахнуть Сорайю по пути на поминки, но не мог устоять. Она выглядела просто потрясающе в этом маленьком черном платье. Она собрала волосы, даже несмотря на то, что, как я знал, ей это не нравилось. Возможно, ей снова казалось, что она должна спрятать свои окрашенные концы. Она тоже выглядела взволнованной. Будь я проклят, но, увидев эту редкую уязвимость, которую она показывала, мне захотелось затрахать ее до бесчувствия. Перегородка, отделяющая нас от водителя, была закрыта, а это не помогало. Все сильнее мне хотелось посадить ее к себе на колени.

Она, должно быть, читала мои мысли, так как сказала:

— Ты выглядишь так, будто готов напасть на меня, Морган.

— Ты перестанешь меня уважать, если я скажу тебе, что, несмотря на то, куда мы сейчас направляемся, я могу думать только о том, как стянуть твои трусики и заставить тебя кончить мне на лицо?

— Я и так знаю, что ты похотливый козел. Так что это не удивительно. Но ты упадешь еще ниже, — пошутила она.

— Кое-что обо мне, что ты скоро узнаешь… Когда нервничаю, я становлюсь дико озабоченным. Секс прочищает мозги. Это, на самом деле, единственное, что помогает.

— Ясно. Вы хотите моей помощи, мистер Морган?

— Не называй меня «мистером Морганом», если не хочешь запустить режим подчинения, иначе я буду более чем счастлив перегнуть тебя через колени прямо сейчас. Мы могли бы сыграть в такую игру, если хочешь. — Мои мысли унеслись далеко, пока я был заворожен ее слегка приоткрытыми губами. — Боже, я хочу трахнуть твой рот прямо сейчас.

Она незаметно поерзала на сиденье.

— Прямо сейчас?

— Да. Спускайся вниз. Назовем это заеданием стресса.

Сорайя расхохоталась.

— Рад, что тебе это кажется забавным, потому что я в десяти секундах от того, чтобы поднять это платье и прижаться лицом между твоих бедер.

— Мы не можем. Мы подъедем к похоронному бюро в любую минуту.

Мой голос был низким и нуждающимся, когда я скользнул рукой ей под платье, поглаживая бедро.

— Нет, если мы не против опоздать.

— Ты серьезно?

Вместо ответа я поднял телефон и позвонил водителю.

— Луис, мы еще не готовы направляться в похоронное бюро. Мы бы хотели, чтобы ты покатался неподалеку некоторое время. Вернись обратно сюда через тридцать минут.

— Без проблем, мистер Морган.

Сорайя прикусила губу и недоверчиво покачала головой, а это сделало мой член еще тверже. Я не мог идти на поминки со стояком. Так что это была веская причина.

Прижав Сорайю к кожаному сиденью и подняв ткань ее платья вверх по бедрам, я встал на колени между ее ног и раздвинул их шире. Медленно снимая ее стринги зубами, я чувствовал влажность материала на языке.

Чтоб меня. Она вся промокла.

Она всем телом извивалась подо мной, пока я, не теряя времени даром, медленно двигал языком вверх и вниз по ее киске. Я использовал не только кончик, но всю длину языка, чтобы поглощать ее, останавливаясь только чтобы пососать клитор. Она никогда не была настолько мокрой для меня. Никогда.

Сорайя провела своими длинными пальцами по моим волосам и потянула. Мои губы были покрыты ее возбуждением, и я понял, что больше не выдержу. Погрузив в нее пальцы, я начал двигать ими внутрь и наружу, пока смотрел в ее остекленевшие глаза.

— Мне очень нужно трахнуть тебя.

— Да. Пожалуйста… — пробормотала она.

Ох, я действительно мог привыкнуть к мольбам Сорайи Венедетты.

Расстегнув штаны, я позволил им вместе с трусами сползти до колен, затем сел на сиденье и разместил ее над собой. Кожа подо мной была холодной. Через секунду Сорайя опустилась на мой член, и я закатил глаза.

Ее платье собралось на талии, выставив на обозрение голую задницу, пока она объезжала меня, а я смотрел в ее глаза. Чувство, будто я растворяюсь в ней, было настолько невероятным, насколько я представлял себе. Я не удержался и вытащил шпильки из ее волос, испортив тем самым прическу, и наблюдал, как тяжелые пряди ниспадают на плечи, пока она трахает меня. Как и в ночь торжества, она не возражала. Я знал, что ей не нравится их закалывать.

Предыдущие разы, когда мы занимались сексом, казались нежными по сравнению с этим опытом в лимузине. Грубый, первобытный… чистый неподдельный трах во всей своей красе.

Когда Сорайя сдавленно застонала, я кончил так сильно, как никогда. Мне было так хорошо, когда напряжение, копившееся целый день, ушло. Ничего — даже активные физические нагрузки — не способно расслабить меня так, как то, что я находился внутри нее. Не только это, но также смерть Лиама служила суровым и болезненным напоминанием о том, что я не бессмертен и что на самом деле важно. Жизнь слишком коротка, чтобы не трахаться так каждый раз, когда захочется.

— Мы оба сейчас такие растрепанные, — сказала она, слезая с меня.

— Клянусь Богом. Ты никогда не выглядела более красивой для меня, Сорайя.

Это была правда. Ее лицо покраснело, волосы были в беспорядке. Чистое наслаждение перед лицом смерти. Я был так благодарен, что мне не придется быть сегодня одному. Так рад, что я жив.

Она достала пудреницу и посмотрела в зеркало.

— Сначала я выглядела как Принцесса Грейс, а сейчас как Розанна Розаннаданна. (Примеч.: персонаж Гилды Рэднер из телешоу «Субботним вечером в прямом эфире» («Saturday Night Live»)).

Я усмехнулся.

— И, черт возьми, мне это нравится.

Затем я сказал Луису остановиться у «Мэйси», чтобы Сорайя могла воспользоваться уборной, привести в порядок прическу и купить новые трусики. Мы официально опаздывали на поминки.

Когда мы приехали к похоронному бюро, уровень моего волнения снова зашкаливал. Сорайя на этот раз убрала волосы в низкий хвост. Она погладила меня по спине и сказала:

— Все будет хорошо.

Спасибо, Боже, что она сейчас со мной.

Трудно было не только видеть мертвое тело Лиама, но также это был первый раз за долгое время, когда мне нужно было встретиться с Женевьевой лицом к лицу. Но, может быть, самой болезненной частью был тот факт, что все это напоминало мне о том дне, когда я предыдущий раз заходил в похоронное бюро. Когда умерла моя мать.

За дверью была очередь. Выглядело это как море из черного старомодного полиэстера. Богатые старые представители элиты Манхэттена обсуждали свои инвестиции, в то время, когда они должны были заткнуться, черт возьми. Я не мог видеть дальше людей перед собой — так много было присутствующих. Не то чтобы я вообще хотел что-то там увидеть. Я хотел поехать домой, очутиться в своем безопасном месте внутри Сорайи.

Мне захотелось отлить, поэтому я прошептал Сорайе на ухо:

— Оставайся в очереди и держи место. Я пойду, найду уборную.

— Хорошо, — сказала она, немного нервничая из-за того, что я оставляю ее одну.

Я покинул очередь и пошел по дорожке персидского ковра в уборную. Быстро сделав свои дела, я направлялся обратно к Сорайе, когда заметил мать Лиама, Филлис, успокаивающую маленькую девочку в коридоре. Ребенок плакал, и это разбивало мне сердце.

Стоя спиной ко мне, девочка выглядела где-то на четыре года. Должно быть, это дочь Лиама и Женевьевы. Я никогда раньше ее не видел. Знал только, что Лиам обрюхатил Женевьеву достаточно быстро после того, как я узнал об их интрижке. В то время эта новость только все усугубила. Но сейчас я не чувствовал ничего, кроме симпатии к ребенку, потерявшему одного из родителей. Мне была хорошо знакома эта боль.

Филлис выглядела испуганной, увидев меня, но я не мог просто пройти мимо и не принести соболезнования.

Меня слегка подташнивало, когда я сказал:

— Здравствуй, Филлис. Прими мои соболезнования по поводу смерти Лиама.

В смятении она просто кивнула и, крепче прижав маленькую девочку к себе, направилась в противоположную сторону. Я проследил за ними взглядом и увидел, как черный помпон упал с волос девочки прямо на ковер.

Прочистив горло, я пошел быстрым шагом, чтобы догнать их.

— Извини. Она обронила кое-что.

Когда девочка повернулась, я впервые увидел ее лицо. Опустившись на колени с помпоном в руках, я совсем забыл, что хотел сказать. Из меня как будто вышибли весь воздух. Слов не было… только состояние полного неверия и непонимания. Если бы я не знал лучше, я бы подумал, что смотрю в лицо своей матери.