Двухколесное счастье

29.

Открываю глаза и первые секунды совершенно не понимаю, где нахожусь. Обвожу глазами сначала потолок в желтых разводах и довольно крупных трещинах, а затем осматриваю обстановку вокруг себя.

Большая комната с выкрашенными в два цвета стенами и три кровати. Я в больнице. Кроме меня здесь находится целая толпа людей, и всем им нет совершенно никакого дела до меня. Слыша обрывки фраз, понимаю, что это обычный день в обычной палате – посетители, больные – все суетятся, что-то друг другу передают, о чем-то расспрашивают или наоборот эмоционально рассказывают. Меня словно нет.

Поняв, что никому здесь неинтересна, я вдруг вспоминаю, почему вообще здесь оказалась – я же в аварию попала! Мы попали! С Давидом!

Где Давид???

Пытаюсь встать и чувствую боль в левом колене. Неприятно, но не смертельно. Тут же обращаю внимание, что на мне надета какая-то хлопчато-бумажная сорочка простого пошива, видимо, выданная в этом же учреждении. Поднимаюсь, в процессе ощущая, что с плечом тоже есть какая-то проблема.

Очевидно, мои непроизвольные стоны привлекли внимание окружающих, и, когда я уже была на ногах и направлялась к выходу из палаты, какая-то женщина в пестром халате, судя по всему, моя соседка, преградила мне путь.

- Дитё, ты куда собралась? Тебя ж недавно совсем привезли после операции!

Я округляю глаза, пытаясь понять, что мне оперировали, и почему я этого не чувствую.

- Та это не её оперировали, Петровна, - лениво встревает в разговор другая постоялица, вольготно расположившаяся на своём спальном месте с кроссвордами в руках. Возле неё не было посетителей, но было понятно, что недостатка в посещениях она не испытывала, так как вся её тумбочка была заставлена самой разнообразной снедью. От вида фруктов и булочек меня сразу начинает подташнивать – сколько я не ела сегодня? А мне ведь нельзя долго быть без еды – сахар тут же реагирует на пропуск приема пищи. – Это хахаля ейного, - от этих слов у меня всё внутри переворачивается. – Ты когда на процедурах была, - обращаясь к Петровне, продолжает женщина, - медсестра её привезла и сказала, чтобы сообщили, когда очнется.

- А, ну раз тебя не оперировали, и ты сама ходишь, - мгновенно теряя ко мне интерес, говорит первая, - то иди тогда сама к старшей медсестре. Предпоследняя дверь справа.

Палата снова возвращается к состоянию улья, а я ковыляю в поисках предпоследней двери.

- О, Васильченко, очнулась, - мазнув по мне равнодушным взглядом, произносит эффектная блондинка, сидящая в заветной комнате во главе стола. Помимо неё здесь еще двое молодых девушек в медицинских костюмах. Видимо, у них сейчас время чая, потому как стол заставлен чашками и блюдцами с вкусняшками. У меня начинает кружиться голова.

- Я Василькова, - почему-то шепотом отвечаю. – Можно мне мою одежду? – хочу добавить: «И вон то печенье», но сдерживаюсь, желая поскорее узнать, что с Давидом.

- Твою одежду забрали родственники, поэтому звони им сама и узнавай, - она собирается продолжить оборванный мной разговор с коллегами, но я не намерена отступать.

- У меня нет телефона, - пищу из последних сил, - наверное бабушка его забрала…

- Не знаю, бабушки точно не было, - вдруг ошарашивает меня медсестра. – Арин, не помнишь, вещи её кто забирал?

- Девушка вроде какая-то, - я в растерянности пытаюсь понять, кто бы это мог быть?

- Наверное, моя одногруппница, Вероника, - произношу вслух, но меня снова вновь разубеждают.

- Не знаю, как её зовут, но на одногруппницу не сильно похожа. Она хоть и симпатичная, но ей точно ближе к тридцати, чем к институту, - усмехается та самая Арина. – И она вроде нерусская. На армянку похожа…

- Васильченко, иди уже в палату. Твоя родственница и так два часа от тебя не отходила, она наверное в туалет вышла, а ты возьми и очнись. Поди ищет уже тебя!

Я возвращаюсь в свои временные больничные апартаменты в надежде, что там встречу ту таинственную армянскую родственницу и узнаю наконец, что с Давидом. А заодно заберу свою одежду. Однако палата встречает меня практически тишиной. Посетители двух моих соседок ушли, и, очевидно, вместе с самими больными. Только самая «знающая» осталась. Неизменный кроссворд всё так же находился при ней.

- Деточка, что-то ты совсем худо выглядишь, - говорит она, переключая внимание на меня. – Ты с медсестрой говорила? Может, тебе укол какой сделать надо?

- У меня сахар, наверное, упал, - отвечаю с одышкой и присаживаюсь на край кровати. – Вы простите мою наглость, но не могли бы вы дать мне что-нибудь поесть? Я вам обязательно отдам, как только мне вернут мою сумку. Там есть деньги…

Договорить я не успеваю, женщина вскакивает со своего места и начинает яростно копошиться в своих припасах.

- Какие деньги! С ума сошла! – между делом кричит она. – У тебя что, диабет? - подходит к моей кровати, где я сижу оперевшись руками, чтобы не упасть. На её вопрос просто киваю, принимая тарелку с булочкой и бутербродом, видимо, совсем недавно приготовленным для себя. - Кушай, детка. Сейчас тебе чаю налью. Или, может, кефир будешь?

- Спасибо вам большое, - проговариваю прежде чем дрожащими руками поднести бутерброд ко рту.

Прожевав первый кусок, видимо, возвращаюсь в сознание, ибо приходит паника от мысли, что бабуля не знает, где я и что со мной.

- Пожалуйста, могу я позвонить с вашего телефона? – прошу сердобольную соседку. – Моя бабушка, наверное, ужасно волнуется…

Дважды просить не приходится, женщина бросается к своей кровати и уже через пару секунд протягивает мне свой телефон. И тут засада. Я не помню наизусть ни одного номера! Собираясь взвыть от отчаяния, я отвлекаюсь на вошедшую в палату… тётю Анаит.

***

- Спасибо вам большое! – искренне благодарю молодую женщину, когда слышу от неё рассказ о том, как мы с Давидом поступили в больницу, и, поняв, что именно о ней говорили медсестры как о моей родственнице. – Но где Давид? – по поведению тети Анаит чувствую, что самого страшного не случилось.

- Он в реанимации, - после небольшой паузы, словно собираясь с духом, произносит она. – Поступил еще в сознании, врачи говорят, что всё время спрашивал о тебе. Видимо, на адреналине держался. Боялся, что ты … умерла… - девушка делает очередной вдох. – А когда ему сказали, что ты просто без сознания, и с тобой всё хорошо, он отключился.

- Анаит, что с ним? – мой голос дрожит, слова проговариваются шепотом, сквозь сжатое спазмом горло.

Тётя отвечает не сразу. Слова ей тоже даются с трудом.

- У него множественные переломы и травмы… - она всё-таки не может сдержать слез. – Подушки безопасности спасли его… Не понимаю, как это могло случиться с Давидом… Он ведь очень аккуратный водитель…

Слёзы застилают и мои глаза. Это я виновата! Я его отвлекала своими претензиями! Своими глупыми упреками и выяснениями!

Когда я переодеваюсь и пишу отказ от госпитализации, мы идём с Анаит на улицу. Здесь небольшой парк со скамейками. Погода, на редкость, теплая для ноября. Под большим раскидистым деревом с почти облетевшей листвой садимся, чтобы еще поговорить.

Я не спешу домой. Оказалось, Анаит сразу же позвонила моей бабушке и успокоила её, что со мной всё в порядке. А я, как только взяла у неё свой телефон, еще раз развеяла все сомнения по поводу своего самочувствия. Теперь для меня самое главное – Давид. Он где-то здесь, в стенах этого большого пятиэтажного здания. Да, он без сознания, но здесь. И я хочу быть рядом…

- Анаит, - обращаюсь к девушке, которая практически сразу попросила меня называть её именно так и на «ты», - может, тебе нужно пойти к семье? Они не будут против того, что ты со мной сейчас?

- Может и будут, а может и нет, - хмыкает она. – Никогда не угадаешь, что понравится кому-то, а что – нет. Я устала постоянно думать и взвешивать свои поступки на весах мнения моих родственников.

- Странно, мне показалось, что в вашей семье очень дорожат традициями и устоями, - это я так тонко намекнула, что у Анаит вообще нет права голоса в её семье.

- Да, тебе не показалось… - с грустью соглашается. – Понимаешь, наша семья переехала в Россию очень давно, еще до моего рождения. Дедушка Самвел сначала учился в Союзе в мединституте, а по окончании приехал сюда с бабушкой и маленьким Ашотом, моим братом и отцом Давида, по распределению. Они жили здесь в армянском районе, - видит моё недоумение. – Да, в Измайловск часто присылали армян, у которых уже были семьи, и давали квартиры в одном строящемся районе. Так и возникло там своеобразное армянское поселение. Мы даже в школу ходили, где процентов восемьдесят учеников были армяне.

- Постой, вроде бы бабушка говорила, что есть такой район – «Арарат». Но это название знают только местные, официально оно нигде не записано.

- Да, именно. Это и есть тот район, где выросли мы с Давидом и Каринэ. Ты, наверное, заметила, что у нас даже акцент есть, в отличие от Лали?

- Да, Лали говорит по-русски очень чисто.

- Это потому что, к её рождению мы переехали в тот дом, где ты уже была. Лали росла в другой среде, ходила в русскую школу. А мы нормально русский начали учить только когда пошли в первый класс.

- Вам очень повезло – большая семья, в которой всегда помогут и поддержат… - мне вспомнилось мое детство. – Я долгое время была единственным ребенком в семье. У нас с младшей сестрой разница почти 10 лет, и мне всегда не хватало общения: родители были сначала заняты работой, а я жила у бабушки. После рождения Арины всё внимание было на ней и её здоровье. Сестра с детства была слабенькой, болезненной, и папа с мамой как будто забыли о том, что у них есть еще я. Вспомнили они обо мне, когда у меня выявили сахарный диабет в двенадцать лет.

Я не заметила, как разоткровенничалась с этой, по сути, совершенно посторонней девушкой. Наш разговор протекал настолько легко и естественно, что мы совсем забыли о времени и где находимся. Вернулись в реальность мы совершенно неожиданно.

Ко входу в больницу подошел человек в черной мантии и с огромным крестом. Вид священников всегда пугал меня. Впервые я увидела «попа», как назвала тогда его мама, на похоронах дедушки. Плач и ужас происходящего наложились на образ человека с бородой и в странной одежде. Потом я была на Крещении Аринки, и плакала, когда уже другой «поп» окунал мою кричащую крохотную сестренку в большой чан с водой. Я думала, что ей не нравится в той воде: может она слишком холодная, или мужик с бородой чересчур грубо её держит. В общем, второе знакомство также не задалось. А потом начались походы на кладбище, когда родители решили, что я уже достаточно взрослая и готова познакомиться с этой стороной жизни. В общем, там тоже всегда были священники, и они опять ассоциировались с горем, утратой и смертью. Поэтому увидев сейчас церковнослужителя, я впала в ступор, активно начинающий граничить с ужасом.

- Анаит, это же не к Давиду? – дрожащим голосом прошептала, указывая на открывающего двери довольно молодого батюшку.

- Ой, к нему, - почему-то радостно воскликнула тетя и тут же подскочила, ринувшись туда, куда вошел незнакомец.

Пока я плелась следом, меня начало трясти. Анаит почти бежала и, видимо, не замечала моего состояния. Когда мы дошли до входа в реанимацию, то я только успела увидеть, как черная мантия скрылась за дверями «Посторонним вход воспрещен», и грохнулась в обморок.