Семь "Я" Семеновых

Часть 9. Сосед.

40.

Лена тяжело открыла веки. В комнате было светло. Место было не знакомым. Все здесь было чужим. Только из-за окна слышался знакомый шум дождя в лесу. Капли бьются о листья, ветер треплет ветви…

Боль.

Боль пришла вслед за ощущением чужого окружения. Боль была везде. Лена не чувствовала ничего, кроме боли. Боль и не возможность двинуться, пошевелиться, что-то сказать. Ей казалось, что язык превратился в безжизненный кусок мяса у нее во рту. Она хотела позвать на помощь, но не могла.

Лена не понимала времени, не знала, сколько пролежала так, с приоткрытыми веками превозмогая боль, и пытаясь понять, вспомнить, что она делает здесь. Почему все болит.

Скрипнула дверь.

Лена взглянула на неожиданного гостя.

В комнату вошел не знакомый человек. Довольно высокий, с проглядывающей сединой. Верно, сверстник ее отца. Одет был хорошо, даже дорого, судя по качеству ткани рубашке.

Лена смогла рассмотреть, когда мужчина устанавливал поднос с едой на тумбочке, рядом с кроватью.

— Доброе утро, моя прекрасная роза, — произнес он, и отодвинул темную прядь с лица Елены.

Женщина хотела сказать, что ее зовут Лена, что у неё все болит, что ей плохо…

Но губы и язык были не движимы.

— Тебе, наверное, очень больно, — сказал мужчина, и довольно проворно достал из прикроватной тумбочки шприц и какую-то ампулу.

Перетянув правую, бесчувственную руку жгутом, он вколол Елене лекарство. Женщина ничего не ощутила. Она внимательно вглядывалась в лицо незнакомца, стараясь вспомнить его, возможно, ей удастся подать ему знак. Может он, просто не знает кто она, и поэтому привез ее домой.

Медленно боль утихала. Мужчина с блаженным видом наблюдал за ней.

— Ну что? Тебе лучше? Может, поешь?

Лене есть не хотелось, да она и не могла.

Мужчина застелил ее грудь полиэтиленом, и взял с подноса невысокую пиалу, от которой исходил аппетитный аромат.

— Тебе нравится у меня? — спросил он, протягивая Лене первую ложку супа.

Женщина не двинулась, рта не открыла, и суп растекся по ее лицу.

Жидкость, наверняка была горячей, потому что из пиалы исходил пар, но Лена не почувствовала ожога.

Мужчина выругался, отставил суп в сторону, и подсунул под голову Елены еще несколько подушек, так, чтобы ее голова оказалась приподнятой над телом. И тут Семенова увидела свое тело. Оно было накрыто опавшей простыней, которая пропиталась ее кровью. Одной ноги не было, руки, что были уложены поверх простыни, синеватые, и вывернутые под неестественным углом.

Лена посмотрела на своего благодетеля, стараясь понять, зачем он привез ее сюда? Почему не везет в больницу, ведь тело… ее руки правда похожи цветом на молодую сливу?

— Не пугайся. Ногу я перевязал, антибиотики колю. Ручки сегодня вправлю. Какая тебе разница, ты ведь все равно ничего не чувствуешь…

Елена вскинула на мужчину непонятливый взгляд. Этот человек насмехается над ней?

Он принялся заливать ей в рот суп. Она закашлялась, когда показалось, что задыхается.

Мужчина быстро обтер суп с ее лица, и улыбнулся.

— Хорошо, что ты пришла в себя. А то все без сознания и без сознания. Уже почти двое суток…

Двое суток? Прошло два дня как она без сознания? Почему же он до сих пор не отвез ее в больницу? Кто он вообще такой?

Мужчина продолжал вливать суп в рот Елены.

— Я удивлен, что ты не можешь говорить. Я все мечтал, что поговорю с тобой когда-нибудь. Ну что ж, нет, так нет…

Он встал, убрал с ее груди подстилку, еще раз обтер ее рот, и потянулся за другой ампулой и шприцем.

— Ты слишком слаба, — ответил он на ее вопросительный взгляд, — и потом, я должен вправить твои руки. Не хватало тебе умереть со сломанными руками…

Умереть? Ее глаза были по-прежнему прикрыты, и человек вряд ли мог разглядеть в них панику, которая охватила Елену. Он сказал умереть?!

Мужчина убрал шприц, и Семенова поняла, что лекарство он все же вколол. Свет стал медленно меркнуть. Она не заметила, как отключилась.

Резкий запах гари заставил ее веки медленно распахнуться. Вместе с сознанием пришла боль. Чудовищная боль. Она казалась сильнее и яростнее, чем в первый раз.

За окном стоял полумрак. Что это? Вечер? Утро? Или просто пасмурная погода?

Ее это не волновало. От боли ей хотелось выть, что она и сделала. Но обожженное горячим супом горло выдало тихий стон.

Сквозь входную дверь начал сочиться густой дым. И женщина испуганно заморгала, медленно понимая, что у ее пленителя что-то горит.

— Твою мать! — послышался его хриплый, злой голос за дверью, потом какой-то грохот, и через секунду шелест огнетушителя.

Лена боялась. Она панически боялась этого человека, но могла только мычать что-то невразумительное, как какое-то животное…

Дверь резко распахнулась. Лена сделала вид, что спит.

— А, все дрыхнешь! — злобно кинул он Семеновой, и прошел вдоль комнаты, отыскал что-то за левой прикроватной тумбочкой, и вновь покинул комнату, захлопнув за собой дверь.

Лена осторожно осмотрелась. Тупая, пульсирующая боль где-то внизу, наверное, это остаток ее ноги. На лбу выступили бисеринки пота.

Комната как комната, подумалось ей. Деревянные стены и пол, маленькие окна с кружевными занавесками, в центре комнаты большая двуспальная кровать, прямо напротив входной двери. Две прикроватные тумбочки, на каждой стоит элегантный и дорогой ночник. Справа, в углу стоит высокий платяной шкаф. Слева мягкое глубокое кресло, и журнальный столик. На столике небрежно брошен глянцевый журнал, с ярким заголовком. Лена присмотрелась.

«Разбой по-семеновски! Знаменитый художник стал жертвой ярости Семеновых!»

Лена нахмурилась, стараясь понять, что такого произошло за эти несколько дней, пока она была без сознания, что заставило не искать ее? Где Гриша? Где родители?

Неожиданно хлопнула дверь.

— Ну, наконец-то! А я уж думал, что ты никогда не проснешься! Как самочувствие? — он издевательски засмеялся, — Это шутка. Я знаю, что ты ну ни черта не чувствуешь. Ах, какая жалость! — она установил поднос с горелым супом, — Ты прямо как растение, честное слово! Забавно, да? Господь знал, когда создавал тебя такой красавицей, что ты станешь моим любимым растением. Кто бы мог знать, что сама Елена Семенова будет у меня в саду?

Семенова пораженно слушала, и с каждым словом понимала, что он з н а е т кто она, более того, он привез ее судя с п е ц и а л ь н о. От осознания этого, ей стало еще страшнее. Значит каждый его шаг, каждое действие, и что самое ужасное, слово — тщательно продуманы.

Кто этот человек?

— Ну что ты смотришь на меня своими чудными глазками, милая? Хочешь что-то сказать? — он засмеялся, — Мне кажется, что тебе лучше меня известно, что говорить ты не можешь. Ты полностью парализована. Даже странно, что у тебя что-то болит. Я удивлен, обычно все по-другому… ну что ты так смотришь? Ты знаешь, ты похожа на Жюльку. Была у меня такая маленькая пудилиха. Ее переехал грузовик. Так вот, последний час ее жизни у неё был точно такой взгляд, как у тебя сейчас. Видишь, как жизнь складывается? Все равно, кем ты была в прошлой жизни, пудилихой или звездой первой величины. Сдыхаете вы одинаково, забавно, правда? Ну что? Наелась? А теперь спать, — сказал он, и вновь наполнил шприц.

Лене спать не хотелось, но уж лучше спать, чем слушать его, этого ужасного человека. Лучше уснуть и не просыпаться.

41.

Лена проснулась. Ясности мыслей не было. Она смутно помнила свое имя. Не понимала, где находится.

Женщина скользнула взглядом по противоположной стене, и встретилась кое с чем не знакомым, новым в этой комнате.

Огромный стенд с полочками. То тут, то там журнальные вырезки, фотографии, постеры, цветы и свечи. Женщина не понимала, не различала изображений в дрожащем свете свечей, потому что за окном была ночь. Но в самом центре стенда она увидела свой огромный портрет, украшенный цветами. И все поняла.

Человек принес в ее комнату этот странный алтарь, для чего? Для того, что бы она видела, как кон ее любит?

За окном медленно светлело, а Лена не отводила взгляда от снимков.

Вот она совсем маленькая, идет с мамой за ручку. А вон она на премьере «Они тоже люди», в роскошном наряде, под ручку с каким-то красавчиком. А вон они с Гришей целуются. На снимке справа, Лена обнимается со своим братом — Максом. Так его звали?

А была ли вообще та жизнь? Что было в реальности? Что не является плодом фантазий ее воспаленного сознания? Интересно, существует ли этот человек, или она его выдумала. Хотя, если она его придумала, то кто установил этот стенд в ее комнате?

Лена закрыла глаза, не желая видеть свое холеное, самоуверенное лицо на снимках. Как так получилось, что в ней вырос и расправил крылья другой человек? Тот самый, что разбивает семьи, ненавидит сестер, и ломает жизнь брату? Неужели, что бы все это понять, нужно погибнуть, и очнуться в аду?

Хлопнула дверь.

Лена взглянула на вошедшего. Мужчина ей весело улыбнулся.

— Сосед спешит на помощь! — сообщил он.

И вдруг догадка озарила сознание Елены. Сосед? Сосед! Господи, тот самый человек из сада? Тот самый, что присылал ей больше всего писем с угрозами, и надеждой услышать её последнее слово? Забавно, но, скорее всего, Лена ничего сказать уже не сможет. Никогда. Так что ему стоило догадаться, что держать ее здесь более чем бессмысленно. Убивай. Жить такой не имеет смысла.

Снова последовало нежное, почти любовное кормление. Что дало Лене разглядеть свои выровненные руки, проложенные шины, и свежие бинты. Что ж, было видно, что времени он даром не тратит.

— Вижу я, ты грустна сегодня, как никогда, — вдруг сказал он, когда зашел вечером, — но не переживай так. Я колю тебе сильные лекарства. Так что ты скоро поправишься, и даже сможешь говорить.

Лена смотрела на него удивленно, чувствуя, впрочем, что язык ее слушается. И возможно, она и вправду, сможет говорить. Но почему он вдруг стал ее успокаивать. Только вчера он уверял, что она просто растение…

Елена смотрела на безумца, не в силах понять его.

Он, улыбнувшись бывшей актрисе, покинул комнату, впервые не уколов ей снотворного, ограничившись лишь маленькой ампулой с каким-то витамином, название которого Елена не в силах была даже прочитать.

Она осталась одна. И снова прислушалась к своему телу. Боли было меньше. Она причмокнула губами, и облизала губы, радуясь тому, что они движимы. Возможно, и ее тело вскоре обретет движимость? Как язык.

— Мое имя… — она испугалась от хриплых звуков, которые оказались ее голосом, она прочистила горло, и тихо повторила, — меня зовут Семенова Елена Ивановна, я актриса…

Когда она закончила, слезы хлынули из ее глаз.

Максим сидел на нарах, и писал. Он исписал уже огромную кипу листов, но ни одного из писем не отправил.

Семенов устал мысленно обращаться к Виктории, поэтому писал. Его руки не уставали, а круглосуточное нахождение в камере способствовало этому. Тем более ему хотелось побыть наедине с самим собой из-за надоедливого соседа по камере.

Мужчина замер, ручка нависла над листком. В коридоре послышались шаги. Макс быстро убрал писанину в книгу, и спрятал все под матрас.