Интервенция любви

Глава 16

Боруцкий перезвонил через три часа.

Инга в тот момент вроде бы «спала». То есть, сна у нее ни в одном глазу не было. Но Нестор, какими-то своими логическими путями решил, что именно этого ей не хватает после чая, чтобы успокоиться. Видимо, именно так он рассчитывал полностью унять нервную, испуганную дрожь, все еще бьющую каждую мышцу Инги.

И, само собой, он ее уложил.

Инга даже пригрелась как-то под одеялом и в его руках. Не то, чтобы успокоилась, но словно затихла. И страх ее, все напряжение сжалось, скукожилось, затаившись в животе и в задней части затылка почему-то. И не стуча уже в мозге, в сердце, но будто бы тихо пульсируя, так и не утихнув до конца. А Нестор, словно чувствуя это, накрыл одной большой горячей ладонью ее живот, а другой обхватывал затылок. Обволакивал своим теплом и силой. Какой-то дикой мощью, не показной, сдержанной. Но такой, которую, казалось, ничто в мире не в состоянии было сломить. И Инга «подпитывалась» этой мощью и силой. Однако стоило зазвонить телефону, как Нестор поднялся, подтянув одеяло Инге до подбородка, и вышел из спальни.

Вероятно, он считал, что она будет лежать здесь и ждать его возвращения со скупыми обычными пояснениями. Ясное дело, у Инги были совсем иные планы. Она тут же отодвинула это самое одеяло и пошла следом за Лютым. Стоило ему отойти от нее, убрать свои руки: и страх, напряжение взметнулись, возвращая свой накал. И Инга даже не задумываясь, подскочила, не в состоянии просто лежать.

– Я получил твое сообщение и пробил ситуацию. Соболь уже активировал всех своих адвокатов и надавил на кое-каких партнеров – Балашенко официально признал, что это он заказал Горша. Правда, как это часто у нас бывает, успел смотать удочки и убежать до того, как его арестовали. Судебная волокита с ордером, типа, – Боруцкий ехидно хмыкнул в трубке.

Лютый понял, что он ни на грош не верит в случайность такой волокиты. Впрочем, сам Нестор тоже в это не особо верил. Такие вот «волокиты» отчего-то регулярно происходили у них в стране, если дело касалось богатых и влиятельных людей.

Инга зашла в гостиную и напряженно уставилась ему в спину. Лютый просто-таки позвоночником чувствовал ее мандраж и неуверенность. Это досаждало, как мелкая колючка. То, что она все равно нервничала.

Он обернулся, отвернувшись от окна, и стал внимательно наблюдать за Ингой, продолжая слушать Борова

– Но это признание дало козырь нашим адвокатом – с Инги сняты все обвинения. И в розыске она уже не числится. Соболь умеет уговаривать людей все делать быстро. Так что те менты если и по вашу душу приходили, то сейчас это уже не важно. Это хорошие новости. – Боруцкий цокнул языком. – А вот дальше: всякая муть и предположения. По тем фактам, что Соболь выяснил среди однопартийцев Горш, Ингу никто не собирался убивать в принципе. Если против ее мужа интрига плелась давно группой человек, недовольных нарастающим влиянием Михаила и его вероятным назначением после новых выборов премьером, то жена Горш мало кого интересовала. Хотя именно они в итоге придумали повесить на нее все хвосты, и сделать удобной мишенью для расследования. А вот нанять тебя для ее срочного убийства – стало инициативой самого Балашенко, и его соратники не особо могут пояснить этот поступок, явно спонтанный и необдуманный. И учитывая его исчезновение, не знаю, что сказать: оставит он ее в покое или нет? Может девчонке стоит еще какое-то время пересидеть. Или оглядываться, пока не станет ясно, что там и как с этим Балашенко и куда он отправил свои чемоданы. Не знаю, пусть сама решает…

– Я все решу. Это моя проблема теперь, – Лютый прервал размышления Боруцкого.

Основную информацию он получил, и сейчас скорее стремился завершить разговор, не разводя долгих рассуждений. Так как по лицу Инги видел, что ее все больше сковывает страх. Да и не собирался говорить, что этому Балашенко давно отправил «доказательства убийства» Инги.

Боруцкий замолчал. Со смыслом. Так, что было почти физически ощутимо, как он сопоставляет факты и делает соответствующие выводы.

– Ясно, – буквально через пару секунд заметил он. – Ну, я ввел тебя в курс, дальше разбирайтесь сами, – подытожил Боров. – Если что, звони.

– Спасибо, – Лютый отключил связь.

– Ну что? – Инга тут же подошла ближе и принялась буквально «буравить» его напряженным взглядом. – Что он сказал? – она ухватила его за руку, стоило Лютому только протянуть ладонь в ее направлении.

Сжала крепко, переплетая их пальцы.

– С тебя сняты подозрения. Из розыска тоже сняли. Балашенко сознался, – резюмировал он суть, поглощенный созерцанием контраста их кожи и строения пальцев: ведь одно и то же все, вроде бы, а совершенно различное. И этим различием, так непонятно совпадающие ладони. Странный факт, но очевидный.

Ощущение было таким, что на нее упало что-то. Какое-то облако. Или же новая охапка «снега», которая ее вновь оглушила. И тело стало вязким, каким-то непослушным и тяжелым. Но при этом – пушистым. Странное и нелогичное ощущение, однако Инга чувствовала именно так. И облегчение, громадное облегчение. Радость, которую словами не высказать, не описать ничем. А в тоже время – страх какой-то и неуверенность. Недоверие.

Неужели, правда? Неужели все? Она свободна?

– Все? Это все? Мы свободны, Нестор? – она еще крепче уцепилась за его руку и даже как-то нервно, немного безумно улыбнулась ему. – Мы можем ехать домой?

Он нахмурился. Это было не выраженное движение. Очень скупое. Но какое-то такое… наполненное, что ли. Несущее настолько явное непонимание, что Инга осеклась.

– Нестор? Все кончилось? Мы можем вернуться? – вдруг подумав, что все же не так что-то поняла, переспросила она почти шепотом.

– Куда? – Нестор внимательно всмотрелся в ее лицо.

– Домой. Ну… У меня же там квартира. Работа… была. Родители, которые не знают, что со мной. Я же им даже позвонить не могла. Так все закончилось? Я могу вернуться? – несмотря на опасения в мысли ворвалась эйфория, заставляя торопиться и быстро говорить.

– Зачем? – все с тем же выражением снова спросил он.

Инга моргнула. Еще раз внимательно всмотрелась в стоящего перед ней мужчину.

А сама почувствовала какой-то непонятный холодок, пробегающий по позвоночнику. Наверное, как те милиционеры, которые недавно приходили сюда и считали, будто бы разговаривали с сумасшедшей. Вот и у нее появилось ощущение, словно бы Нестор не понимает ее. В принципе не понимает. По смыслу. Как будто бы Инга несет нечто невероятное. Как чепуху о прилете инопланетян завтра, к примеру.

Как это «зачем»? Разве это не очевидно? Это же понятно.

Или нет?

– Ну, как это, зачем? – переспросила она, ощущая зябкость.

Отпустила его руку и зачем-то обхватила себя, словно бы вновь начала мерзнуть.

Она смотрела на него, на Нестора. На того человека, который стал для нее гарантом надежности и спасения. Который дарил ей чувство защищенности и ощущение какой-то своей значимости. Подарил ощущение объекта сосредоточенности и внимания для него. Пусть и с давлением, с безумной заботой, временами просто душащей. Но Инге казалось, что она понимает его, особенно в последнее время. А сейчас это ощущение ушло. И Инге стало даже страшно. Так, как было в первые дни.

– У меня же дом, родители, знакомые… Нестор? Я не понимаю, я свободна или нет? Меня еще ищут или оправдали?

– Ты принадлежишь мне, – произнес Нестор и посмотрел на нее так, как будто это в принципе было очевидным и неоспоримым фактом.

Разве они об этом сейчас говорили?

Инга уже даже открыла рот, чтобы сказать, что она и не думала ехать одной. Честно говоря, даже мысли такой не мелькнуло у нее. Она себя и не представляла сейчас, в этот момент, без Нестора, кажется. Он стал ее частью. Неким стабилизатором всего.

Но именно в это мгновение, Инга вдруг поняла.

Глядя на Нестора, на выражение его лица, встретившись взглядом с ним – она в полной мере осознала, что именно происходит. Что Нестор думает. Что стоит за его словами и поведением, за его отношением к ней.

И именно это понимание, видимо, заставило ее отступить на шаг. Продолжая смотреть прямо на него, ощущая, как пересохло горло, и все еще обхватывая себя руками.

– Что еще тебе надо? Ты здесь в безопасности. И дальше так будет. Я обеспечу. Все. – Заметив ее движение, проговорил Нестор, внимательно следя за каждым вздохом Инги

Кукла. Она действительно для него только кукла. Домашний питомец.

Это сбивало с ног и дезориентировало куда больше, чем даже недавний визит милиции, страх от которого еще не улегся.

Он в принципе не понимает, как она может хотеть чего-то большего? Чего-то вне этого дома? Дико. Но казалось, что именно так и есть. И Нестор готов удовлетворять любые ее потребности, видящиеся ему важными, но не допускает возможности, что у Инги есть еще какие-то желания, нужды, мысли, в конце концов…

Он ее вообще, человеком воспринимает? Она в этот момент в этом сомневалась.

И тут ее настигло следующее понимание и мысль:

– Ты меня вообще не собирался отпускать, да? Никогда? – отступив еще на шаг, спросила она, поняв, что голос надломился.

– Ты – мое. Мне принадлежишь. Сама согласилась.

У Нестора глаза сузились, и скулы резко проступили на лице. Он сделал шаг к ней.

Ее это ошарашило. Придавило к земле. Так, что ноги подломились. И Инге пришлось привалиться к стене, ухватиться рукой за подоконник. А разумом она все еще пыталась постигнуть всю глубину открывшегося ей понимания, отношения, которое ранее со стороны Инга даже не пыталась рассматривать, хоть и замечала какие-то моменты, чувствовала.

И здесь опустошала не столько попытка удержать ее, ведь и сама Инга даже не подумала, чтобы дальше действовать без Нестора. А озарение, что еще тогда, в первый раз, когда они только заключили это «соглашение», он уже все решил и определил ее просто своей собственностью, как бы дальше ситуация не сложилась. Чем-то «своим», вещью, не более. Навсегда.

И сейчас, после всего, что между ними было, что так глубоко проникло в нее, заставило ее трепетать и мыслить себя совокупно с этим, конкретным мужчиной – он все еще так же воспринимал Ингу?

Она смотрела на Нестора и почему-то все больше убеждалась в этом.

А оттого, становилось больно, как от настоящего предательство. И страшно. И противно, почему-то. А еще – нарастала злость и обида: за этот страх, за стыд. Взметнулось внутри, в груди, в горле раздражение, что ее снова лишили какого-либо права, выбора и управления течением собственной жизни. Перекликнулось, накатило еще не улегшимся страхом перед преследованием, взбухло подавленными и униженными эмоциями своей заброшенности, потерянности в этом доме. Беспросветным холодом, испытанным за первые семь дней, своим бессилием. Словно все тяжелое и плохое, все подавляющее и унижающее, что происходило за эти четыре недели, одним моментом всплеснулось, накрыв Ингу с головой уже пережитыми и новыми эмоциями злости, гнева, несогласия со своей беспомощностью.

Нестор, кажется, уловил изменение ее настроения, почувствовал, что в Инге что-то изменилось, катастрофически нарастая и несясь куда-то с такой скоростью у нее в сущности, что Инга уже не могла это контролировать. Осмыслить.