Поцелуй небо

20. Коннор Кобальт

Фредерик провел последние десять минут, играя в молчанку. Он сидит за своим столом и делает вид, что читает «Нью-Йорк Таймс» на своем ноутбуке. Он злится, что я все еще принимаю Аддерол. Но я не могу функционировать без него.

Я заканчиваю переписываться с Роуз и откидываюсь на спинку кожаного кресла. Фредерик по-прежнему не поднимает на меня взгляд.

— Я плачу не за то, чтобы ты меня игнорировал, — говорю я ему.

Его глаза все еще устремлены на экран ноутбука.

— Ты прав. Ты платишь за мои советы, которые тебя явно не интересуют, — он начинает что-то набирать на клавиатуре, раздражающе стуча по клавишам. У него квадратная челюсть, взъерошенные каштановые волосы и широкие плечи — в свои тридцать с небольшим он выглядит довольно симпатично, но он никогда не состоял в браке. Фредерик женат на своей работе.

Я задумчиво прижимаю пальцы к губам.

— И тебя даже не интересует, что написала мне Роуз? — я пытаюсь привлечь его внимание.

Он на секунду запинается, пока печатает, но вскоре продолжает набирать что-то на ноутбуке. Фредерик наслаждается нашими беседами, неважно признается он в этом себе или нет. Я его самый интересный пациент.

— Она попросила меня принести домой вино и текилу, — я больше ничего не говорю.

Я наблюдаю, как в глазах Фредерика растет любопытство, пока он не вздыхает и не откатывается на стуле назад, поворачиваясь ко мне под углом.

— Ты слишком терпимый, — говорю я ему.

— И это ты мне говоришь, — он делает паузу. — Как далеко вы с ней зашли?

Я мешкаю, прежде чем рассказать об этом, что удивляет даже меня самого. Обычно я откровенен с Фредериком во всем, но когда речь заходит о нашей близости с Роуз, мне хочется сохранить каждый момент, чтобы никто, кроме нас, не мог им поделиться. Мне требуется около минуты, чтобы, наконец, сказать:

— Она мне отсосала.

Брови Фредерика удивленно приподнимаются.

— Ты заставил ее отсосать тебе?

— У Роуз был выбор, — я не хочу, чтобы кто-то из нас проиграл в сексе. Нам обоим нужно быть успешными и соответствовать друг другу.

— Насколько все было извращенно? — спрашивает Фредерик.

Я вздыхаю и смотрю в потолок.

— Мы еще не двинулись дальше, — я наклоняю голову. — Дай ей время, Рик. Она девственница.

— Я удивлен, что ты не подталкиваешь ее сильнее. В течение многих лет ты говорил о том, как сильно ты хочешь...

— Я подтолкну ее так далеко, как я думаю, она готова зайти, не сбежав от меня после. Она и раньше собирала чемоданы, помнишь? Она жила в отеле в Хэмптоне целую неделю, просто чтобы доказать свою точку зрения. И тогда мы даже не жили вместе.

Фредерик смеется.

— Я помню. Вы тогда поссорились из-за теории относительности.

— Она любит не соглашаться со мной.

Мы много спорим о теориях, потому что они неоднозначны, но в конце мы всегда, так или иначе, целуемся. Когда она наконец-то вернулась в Принстон, я провел с ней весь день в постели, посасывая ее шею, мягко подталкивая двинуться дальше. Но она была слишком напугана, чтобы сделать что-то большее. Хотя я думаю, что в этот раз она к этому готова.

— Когда она делала тебе минет, ты позволил ей использовать свои руки? — внезапно спрашивает он.

— Нет, — эти вопросы раздражают меня больше, чем обычно.

— Ей понравилось?

— Весьма.

— Ты очень собственнически относишься к ней, — заявляет он, доставая свой блокнот.

— С чего ты взял?

— Ты звучишь раздраженно.

Замечательно.

— Ты сделал ей кунилингус после?

— Нет, — я сжимаю челюсть, пытаясь не звучать так чертовски грубо.

— Потому что у тебя не было времени?

— Нет, — я почти рявкаю на него. Я прочищаю горло, пока Фредерик что-то записывает в блокнот.

— Потому что она тебе не позволила.

Я молчу, так как он сформулировал это как утверждение, а не вопрос.

— Она боится позволить тебе прикоснуться к ней. Алкоголь, который она просит тебя купить, должен подавить ее стеснение и сомнения. Если у нее на первом месте страх, то, может быть, она не сабмиссив, Коннор.

Мои глаза сужаются, во мне закипает собственническое чувство.

— Она реагирует так, как отреагировал бы сабмиссив. Она содрогается от удовольствия, когда я беру над ней полный контроль. Но, да, признаю, она все еще ужасна в подчинении. Я пытаюсь довести ее до такого состояния, где она сможет принять то, что ее возбуждает, — я делаю паузу. — Но за пределами спальни она не сабмиссив, ты прав. И никогда ею не будет.

— И тебе это нравится? — спрашивает Фредерик, его ручка зависает над блокнотом.

— Да.

— Почему тебя это так привлекает?

— Ты знаешь почему.

— Но я хочу, чтобы ты сам услышал это снова.

Я раздраженно вздыхаю и прочищаю горло во второй раз.

— Мне нравится, когда мы соответствуем друг другу за пределами спальни. Это постоянная игра, в которую интересно играть. Она держит меня в напряжении, — слова выходят так, как будто я их репетировал, но это только потому, что я прежде повторял их себе множество раз. — Но мне нравится та часть, где я могу дать Роуз все, что ей нужно в сексе, и получить то же самое взамен. За дверью спальни я снова обретаю контроль и могу придать ей уверенности. Это динамика никогда не устареет и не надоест.

Я часто думал о Роуз, пока учился в Фаусте и Пенсильванском университете, вспоминая те разговоры, которые мы вели на академических соревнованиях и конференциях. Я никогда не верил, что она легко откажется от контроля в постели. Но чем дольше она уклонялась от привязанности, отталкивая других мужчин, тем больше я думал, что она просто напугана. Но как могла такая сильная и беззастенчивая девушка, как она, бояться секса? И тут меня осенило. Она не хотела доминировать над мужчиной в постели. Она хотела, чтобы ею управляли. Но она не знала, как попросить об этом, не чувствуя себя слабой. Поэтому она решила, что быть одинокой и неудовлетворенной в сексуальном плане — лучший вариант. И теперь я рядом, чтобы сказать ей, что этого гребаного решения не должно было быть с самого начала.

Фредерик кивает.

— Но это еще не все, — мне нужно честно рассказать ему о том, что происходило в последнее время. — Она думает, что как только она отдастся мне, то я уйду от нее, что наши отношения — это всего лишь игра, потому что я не позволяю себе никого любить.

— И почему ты не любишь ее, Коннор? — его кресло скрипит, когда он откидывается назад, и на губах Фредерика появляется едва заметная улыбка.

Он ведет себя так, как будто понимает то, чего не могу понять я, тем самым, ставя меня в противоречие с самим собой. Он годами выслушивал мои убеждения о любви, но это не мешает ему регулярно задавать мне вопросы об этом.

— Люди связывают любовь с насекомыми, порхающими внутри их пищеварительной системы. У меня никогда не было такого недуга.

Он расплывается в улыбке.

— Это метафора.

— Я знаю, что такое метафора, Рик.

— Тогда перестань умничать, и я тоже перестану.

Я выпрямляюсь на стуле, становясь более серьезным.

— Я видел любовь, которая калечит. Возьмем, к примеру, Лорена Хэйла и Лили Кэллоуэй — когда один охвачен эмоциями, другой тоже это чувствует. Если отделить их друг от друга, то каждый из них станет неполноценным. Если это и есть любовь, то я не хочу быть к ней причастен.

Я хочу быть целостным. Я хочу быть самой лучшей версией себя, не рискуя быть раненным или сломленным.

— Ты можешь сопереживать Роуз? — спрашивает он меня.

— Да, но любовь — это слабость, которой я не поддамся.

— Иногда ты не можешь контролировать все, Коннор, — говорит он мне. — Даже такой умный человек, как ты, должен понимать, что есть вещи, которые тебе неподвластны. Любовь, смерть — ты не можешь их предсказать. Они просто случаются.

— И ты веришь, что это уже случилось? — я отказываюсь от этого исхода. Он не поддается вычислению.

— Почему ты с ней?

— Влечение.

— И?

— Привязанность.

— Что еще?

— Удовольствие — это просто слова, Фредерик.

— Любовь — это просто слово.

— Я не могу любить ее, — говорю я ему решительно, когда встаю и кладу телефон в карман.

Он остается сидеть, и все же я чувствую, что у него есть преимущество передо мной. Он все еще видит то, чего не вижу я.

— И почему это?

— Умные люди совершают глупости, когда влюблены. Я еще не сделал ничего глупого.

Фредерик ухмыляется.

— Дай себе время.

Я подавляю желание закатить глаза. Махнув ему на прощание, я направляюсь к двери.

— Увидимся на следующей неделе.

— С нетерпением этого жду.

— Еще бы, — говорю я в ответ. — Ты ведь послушаешь о том, как я отшлепал свою девушку.

— Убирайся из моего кабинета, Коннор. — он возвращается к своим бумагам, но когда я ухожу, то замечаю, что его ухмылка становится все шире и шире.

Я заезжаю в винный магазин после сеанса с Фредериком, и, когда, наконец, прихожу домой, уже поздно. Свет в гостиной выключен, и через стены не слышно кульминационных криков Лили или Ло.

Когда я поднимаюсь на второй этаж, то я останавливаюсь у нашей двери и стучусь. Я не был таким вежливым с тех пор, как мы стали жить вместе. Есть некоторые преграды, которые я хочу разрушить ради нее.

Как только дверь со скрипом открывается, я вижу Роуз, сидящую на кровати и листающую последний номер журнала Vogue. Ее глаза встречаются с моими, и она роняет журнал на колени.

— Ты принес?

Я поднимаю коричневый бумажный пакет.

— Вино и текила, как ты и просила, но я бы посоветовал выбрать что-то одно сегодня вечером. Если только ты не хочешь потом страдать от похмелья.

— Вино для тебя, — коротко говорит она.

Мои брови поднимаются. Значит, текила для нее. Она так сильно нервничает.

Она похлопывает по матрасу.

— Присаживайся, Ричард. Ты похож на испуганного котенка. Сэди поцарапала бы тебя за твою трусость.

— Моя кошка любит меня безоговорочно, — отвечаю я. Кровать покачивается, пока я забираюсь на нее и ставлю бумажный пакет между нами. — И я в порядке, так что ты, должно быть, проецируешь свой страх на меня, — я улыбаюсь, просто чтобы на секунду увидеть презрение в ее глазах.

— Я не боюсь, — она выпрямляется и расправляет плечи. — Я точно знаю, что мы будем делать сегодня вечером. Но не могу сказать того же о тебе.

— Так что мы будем делать сегодня вечером, а? — спрашиваю я. — Помимо того, что напьемся.

Она тянется к бумажному пакету и достает бутылку текилы. Я смотрю, как она открывает крышку и начинает потирать губу подолом своей черной ночной рубашки длиной до бедер. Она шелковая и похожа на ту сорочку, которую обычно надевают под платье.

Я сразу же представляю, как медленно снимаю тонкую ткань с ее тела, оставляя ее обнаженной для моих прикосновений. Я хочу, чтобы она была голой. Сейчас.

Терпение.

Я кладу руку на гладкую кожу ее ноги, ее кожа почти такая же шелковистая, как и ночная рубашка, но теплее. В тот момент, когда я притягиваю ее ближе к себе, ее грудь вздымается. Но она сосредотачивается на том, чтобы вытереть горлышко бутылки текилы.

Роуз планирует пить прямо из бутылки. Она изо всех сил старается развить наши отношения, отказываясь от бокала. Это великое событие в мире Роуз Кэллоуэй. Ее усилия не остались незамеченными мною.