Мой сладкий грех

— Да, ко мне Климов приезжал, тоже хотел информацию. Я две недели жевать не мог, так он мне в челюсть зарядил.

— Повезло.

— Повезло?

— Если бы приехал я, ты бы и ходить не смог. А тогда я Нике не поверил, поэтому тебе повезло.

— Я не хотел ее подставить, просто угашенный был, не соображал.

— У нее на шее засос был в тот вечер. Твоя работа?

— Не знаю, я плохо помню.

— Я сейчас не посмотрю, что мы в клинике, могу освежить тебе память.

— Я правда не помню, теоретически мог, прижал ее возле туалета к стене, подружка что-то вопила, я накинулся на нее, она отбиваться пыталась.

— Гнида! — хватаю за шею, сжимаю мертвой хваткой. Мгновенно прибегают два охранника и оттягивают меня от него. Извиняюсь, очнувшись от помутнения и ухожу прочь.

***

Поднимаю глаза на знакомую до боли надпись над входом, прохожу в стильно отделанный офис. С порога меня встречают услужливые улыбки сотрудников студии, парень интересуется, чем может помочь, отвечаю, что к руководителю. После чего меня провожают заинтересованными взглядами на второй этаж — узнали. Стучу и открываю дверь.

— Привет.

Ника, стоявшая лицом к окну, выходит из задумчивости и поворачивается на голос.

— Привет, — несколько секунд на лице растерянность, затем она берет себя в руки, подходит к столу, присаживается на краешек, скрещивает руки на груди и смотрит деловито-серьезно, прямо как с клиентом.

— Ты не улетел?

Она в синем брючном костюме, туфли на шпильке делают ее образ по-настоящему деловым и взрослым. Я впервые вижу ее такой и нужно признаться, мне безумно нравится то, что я вижу.

— Поменял билеты, завтра лечу.

— М-м, чем обязана? — тон спокойный, пришла в себя.

— Просто пришел поговорить, — мой вид, видимо, не обещает беспечного разговора.

Присаживаюсь на другой торец стола, так мы часто беседовали в кабинете дома. Ника тоже это вспоминает, вижу по глазам. Сглатывает, разрывает замок рук, и они безвольно опускаются вдоль туловища.

— У меня был разговор с Климовым. И с этим… Яриком, — последнее не могу сказать без злости. — Я все знаю.

— Я рада… Но это ничего не изменит теперь.

— Понимаю…

— Ты помирился с Ильей?

— Да.

— Ну хоть что-то встало на свои места.

— Почему ты тогда не рассказала все?

— Ты не поверил ни одному слову, стоило ли дальше закапываться в объяснения, если ты уже все для себя решил?

— Я мог тогда разобраться во всем.

— Значит, не захотел разбираться.

— Согласен, мудак…

— Это уже не важно, Назар.

Меня штормит, оттого, как она произносит мое имя. Это всегда выходило у нее с любовью, вот и сейчас, при всей напускной выдержке, она его говорит так бережно, что внутри что-то сжимается и трепещет.

— Знаю, что накосячил неслабо, что не простишь. Но хочу, чтобы ты знала, я все равно считаю тебя родным человеком. И если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь или поддержка, просто позвони.

Ее глаза увлажняются, а губы начинают дрожать. Ника сжимает их крепко-крепко, вдыхает глубоко и задавливает в себе эту нахлынувшую эмоцию.

— Назар, тебе пора…

Подхожу вплотную, сгребаю ее в охапку, прижимаю к груди, целую в висок.

— Прости…

Она не обнимает в ответ. Я ощущаю ее навылет бахающее сердце и мелкую дрожь. Отпускаю и ухожу, не могу больше находится рядом. Мозг разрывает на частицы, и они хаотично разлетаются. Как пьяный, выхожу из офиса, прыгаю в машину и еду домой.

Завтра я улечу и снова моя жизнь превратится в калейдоскоп бесцветных дней и ночей, где нет ни стимулов, ни ориентиров. Существует болезненная форма человеческого падения — потеря цели. С той злополучной ночи я существую в этом состоянии круглосуточно и больше не понимаю, для чего мне нужен этот гребаный мир. Я не просто дезориентирован, меня затягивает в болото беспросветности и, возможно, в скором времени накроет с головой.