Я тебе объявляю войну, девочка!

Четыре года спустя

— Ты меня слушаешь? Чего такой немногословный? Опять завал на работе? — бодрый голос брата заставляет меня встряхнуться.

Я, кажется, половину разговора прослушал.

— Мне сейчас не очень удобно говорить, — бросаю, яростно почесывая подбородок о предплечье. Кожа под накладной бородой зудит и колется. — Через час перезвоню.

— Через час я уже буду в баньке париться.

Нам редко удается пообщаться при встрече. Слава всë время занят. Солнечная батарейка в его заднице за годы брака только прибавила мощности. Он теперь обучает ребятню брейк-дансу, а пересекаемся мы в офисе, куда брат заезжает, чтобы забрать домой моего зама.

В целом я даже рад, что он решил развиваться в другом направлении. Его в семейном бизнесе заменила Аглая. Там, где Слава справлялся посредственно, она проявляет бульдожью хватку. Все у них хорошо.

И у меня хорошо. Только страшно, бляха.

Вот зарекался же забираться куда-либо выше своего роста! Так нет же. Сашке надо елку под потолок! И плевать, что до потолков в моем доме эхо не всегда долетает.

Угадайте, кто эту пятиметровую жердь в одного наряжал?

У меня так в глазах не рябило, даже когда меня ножом пырнули. Клянусь.

Но елка Саше понадобилась не хороводы водить, как мы со Светой наивно понадеялись. Теперь ребенок сидит под ней в засаде. Видит бог, нашего с женой упрямства в малышке течет достаточно, чтобы глаз не сомкнуть всю ночь напролет.

Поэтому я вызвался жестко прекратить произвол. И теперь по новенькой лестнице карабкаюсь на свет из окна детской.

— Эй, ты чего там, папаша? В трубку плачешь? — потешается Слава.

— Замерз, — шмыгаю носом.

— Это где ты мерзнешь среди ночи? — не врубается брат.

Насечки на ступенях, призванные защищать от проскальзывания, с задачей своей ни фига не справляются. Ну или не рассчитаны, что по ним будут елозить заснеженной подошвой. Я остро как никогда ощущаю земное притяжение, поэтому смачно и много матерюсь. Особенно сильно, когда ветер подхватывает тяжелые полы шубы и кидает мне их под ноги.

— Да в рот ебал!.. — цежу несдержанно, опять наступив ботинком на мех.

— Я такого места не знаю, — уже на полную хохочет он.

— Ничего, и не такое узнаешь, — мрачно «утешаю» брата, поднимаясь еще на ступень. — Когда там Аглае рожать? В мае? Готовься, у тебя еще все впереди.

Да что ж так высоко-то, а?..

— Ты там в дымоход полез или что?

— В окно.

— Трындец. А чего аниматора не позвал? Есть же для этого профессионалы.

— Шутишь? — Останавливаюсь, чтобы перевести дух. — У меня ребенок в прошлом году обделался от баса одного такого «профи». Теперь только сам.

— Ну ты держись там, — с сочувствием говорит брат. — Главное, животом на острое больше не падай. Я уже выпил сегодня, донором стать не смогу.

— Хватит с меня прошлого раза.

Тот случай нас, как ни странно, примирил. Слава примчал несмотря на недавнюю ссору и пробки. Поставил полгорода на уши. Меня буквально с того света вытащил, поддержал перепуганную Свету. Идеальный поворот в том нашем положении. Но дважды мне так повезет едва ли.

— Планы на Рождество в силе?

— Приедем, конечно, опыта набираться, — обещает он. — Лады, не буду отвлекать. Развлекайся.

Я снова остаюсь наедине с лестницей. «Развлекаюсь».

Из-за ветра высота кажется занебесной. Мир неумолимо кренится.

Лезу дальше. Потому что, когда твой ребенок ждет чуда, ты наизнанку вывернешься, но станешь волшебником. А от меня даже не Луну с неба достать требуется. Нужно всего-то влезть в окно детской и оставить под елкой подарки.

Всего-то, ага…

Надо было надеть перчатки. Пока с братом трепался, пальцы вконец обледенели и, кроме сцепления с металлической лестницей, больше ни на что не годятся. С трудом распахиваю заблаговременно приоткрытые створки. Закидываю в комнату мешок с подарками.

— Ах и ель!.. — маскирую под восторг свое прибитое состояние, перекидывая ногу через подоконник. За мной на ковер залетает ворох снежинок, напоминая, что ребенку дует. Быстро закрываю за собой окно.

Круглая жопка в колготках с рюшами торчит из-под нарядной елки. Порядок — Сашка на посту.

Из-за приоткрытой двери отчаянно жестикулирует Света, делая страшные глаза. Кажется, показывает, что у меня борода на нос налезла. Веселая такая. Сияющая. Невероятно домашняя и уютная.

— Кто тут у нас живет? — делаю вид, что почесываю искусственные букли, возвращая грим на место.

Предполагалось, что отвечу тоже я. Там вообще заготовлена целая речь про девочку, которая вела себя хорошо. В целом, чистой воды вранье, конечно, потому что это моя дочь, моя плоть и кровь, откуда там взяться терпению?

Но Сашка моей театральной паузой пользуется в своей манере деятельно. Выскакивает из-под елки, с ликующим воплем запрыгивает на мешок и категорично припечатывает:

— Мое!

— А как же другие дети?

— Усе мое!

Моя хватка. Но воспитатель во мне включает режим зануды.

— Как же они теперь без подарков? — сокрушаюсь в притворном огорчении.

Сашка с тяжелым вздохом ныряет рукой в мешок. Вынимает нарядную коробку, долго разглядывает, взвешивая подарок в крошечных ладонях, затем аккуратно возвращает на место. Опять вздыхает, ныряет в мешок теперь уже с головой. Достает оттуда цветной леденец и скромненько так отпихивает ножкой остальное добро себе за спину.

На румяных щечках проступают милые ямочки.

— Воть. Бели.

Беру.

— Александра, — добавляю в голос строгости. — А больше ты ничего другим детям не хочешь оставить?

Тон и особенно постановка вопроса малышке явно не нравится. Хитрые глазки цепко впиваются мне в лицо.

— Кажи пусть ко мне игать пиходят, — и, не давая мне слова вставить, выпаливает: — А ты тосьно настоящий?

Блин. Неужели голосом себя выдал?

— Точно. Самый настоящий. Из Лапландии, — бурчу низким басом и от греха подальше меняю тему. — Ты знаешь, что за подарки надо рассказать стишок?

— Ага.

— Начинай.

— Не могу.

— Почему это?

Я точно знаю, что Света с ней разучивала парочку.

— Высоко.

— Так нормально? — Сажусь перед дочкой на корточки.

— Супел! — пищит Сашка.

И ка-а-ак вцепится двумя руками мне в бороду! Как дернет! Еще немного и резинкой уши оторвет.

— Ауч! — Не успеваю среагировать.

Мой стон тонет в радостном писке:

— Папоська! Ты Дед Мооз! Из Плапландии!

— Злобин, молчи, — тоном затыкает меня Света…

Света

«Лишь бы разубеждать не начал», — поспешила я предотвратить незапланированный взрослый разговор.

Нам, девочкам, нужна щепотка сказки. Что в три годика, что в двадцать три…

И что бы ни ворчал по этому поводу Злобин, а делать мечты былью он умеет как никто другой. Ведь его пример подстегнул Соньку, да так, что сестра лучшая на курсе. И больше не разменивается на золотую пыль.

Отца теперь вовсе не узнать благодаря Вадиму, вернее, благодаря знакомству с его секретарем. Наталья оказалась жесткой, но любящей женой, поэтому никаких соблазнов, кроме гастрономических, ему теперь не угрожает.

Разве могла я о таком мечтать до встречи с ним?

— Тебе спать не пора? — спрашивает он у дочери, строго постукивая указательным пальцем по циферблату часов. А сам весь светится изнутри как лампочка. Счастливый такой.

— Уля! Влемя сказки! — Подрывается Саша. Пыхтит, жадина, утаскивая за собой мешок к кровати.

— Зато теперь спускаться через окно не надо, — подмигиваю мужу с улыбкой.

Он передергивается всем телом.

— Повезло.

— Слушай, давай сегодня ляжем в гостиной. Я возьму вина. Камин еще горит…

Вадим задумывается только на секунду:

— Жди. И чтоб под платьем остались только чулки. Приду — проверю.

Я с улыбкой качаю головой. Удивительно, что разрешил оставить платье. Но не спорю. Бесполезно.

Беру с собой пушистый плед на случай, если Вадим задержится. Напрасно. Он присоединяется ко мне за рекордно короткое время.

Входит с апломбом падшего бога, на ходу срывая с себя рубашку.

— Как ты ее уложил так быстро?

Он усмехается. Как и всегда чертовски хорош собой. Лучший.

— Оборвал рассказ на самом интересном месте и сказал, что продолжение будет во сне.

— Хитер, — хвалю мужа, моментально пьянея без вина от его взгляда. Голова немного кружится. — А мне ты что расскажешь?

— А ты уже взрослая для сказок. Поэтому слушай правду… — шепчет он, заключая мои кисти в колыбель своих длинных пальцев. — Когда я смотрю на тебя, из моей головы исчезают все посторонние мысли.

— Правда?

— Правда, Светлячок. Не знаю, как это работает, но у меня до сих пор на твой голос высыпают мурашки на коже.

— Это называется любовь, — улыбаюсь, а у самой по телу лавой бежит счастье.

— Как ни назови, а я тобой дышу, только полнее, чем легкими, глубже. В тебе, девочка, весь мой кислород…

Конец