Измена. Иллюзия счастья

Что ты здесь делаешь?!

— Ну как поживаете? — доктор лысоват. Большое лицо уже покрыто мелкими морщинами. Идеально белый, накрахмаленный халат, хотя по нему и видно, что старый и большие круглые очки.

— Нормально, — отвечаю я, пока медсестра убирает очередную капельницу.

— Вены ни к черту, — бурчит она. — Есть надо полноценно, ну скажите ей, Владимир Сергеевич. Сидит, блин, анорексичка. Ты мамаша уже, понимаешь?

За последние два дня в больнице мои обе руки уже болят постоянно от этих бесконечных капельниц. А сам процесс укола это маленький филиал ада, ведь медсестры никак не могли найти вену и обкололи мне уже всё руки.

Но сегодня меня выписывают и меня слегка трясет от мыслей о будущем. Теперь я не против и получить пару выговоров за то, какие у меня плохие вены. Это, во всяком случае, куда легче чем жить дальше.

Ожидая ребёнка.

Надо опять работать. Ещё больше ведь теперь… теперь у меня больше ответственности. Теперь я не одна.

В палате впервые нет других пациенток. Когда медсестра уходит, доктор подсаживается ко мне на небольшой стул рядом.

— Я вас сегодня выписываю.

Киваю.

— Я помню, — я слегка улыбаюсь, пытаясь показать свой добродушный настрой. Но у доктора лицо совсем невеселое.

— Что вы решили?

— В каком смысле?

— О будущем. Рожать или аборт?

Этот вопрос застает меня врасплох.

Самое глупое сейчас рожать но… я просто не смогу.

Не смогу убить ребёнка.

Качаю головой, сжав губы.

— Рожать.

— С родов все трудности только начнутся, — продолжает доктор. — Вы уверены, что готовы к такой ответственности?

— Я понимаю, не маленькая, — бросаю в ответ.

Он хмыкает. Видимо, хочет сказать что-то про залетевшую малолетку но молчит.

— Отец уже знает?

Ещё один вопрос, который я не хотела слышать. Зато есть повод спросить то, что меня так терзает все эти дни.

— Послушайте, а… — мнусь я. — Так получилось что, я не совсем уверена…

— Не знаете кто? Частенько бывает, — он старается говорить так мягко, чтобы не мне было стыдно. — У вас срок около месяца. Если в этом окне было несколько партнеров…

Испуганное сердце приятно сжимается и я вздыхаю с облегчением.

Не Артур.

Наверное, дело даже не в том, что я боялась иметь ребёнка от него. Но и в том, чтоб её пристрастия никак не отпечатались на малыше. Черт его знает, как наркотики могут повлиять на ребёнка. Даже думать об этом не хочу.

Да и после нашей последней близости я выпивала в клубе с Леной.

А тут…

Пронесло. Это ребёнок Миши. Теперь понятно точно. Как же это хорошо!

— Нет, один. И… однажды, и… мы были достаточно осторожны, — я опять мнусь от неловкости.

Не знаю, куда деть глаза от его взгляда.

Доктор же понимающе кивает.

— Ну, бывает, что не везёт. Или везёт, тут уж как посмотреть. Когда ему сообщите?

Отворачиваюсь к окну с белыми решетками.

— Не знаю, — выдыхаю. — Я не знаю, как он отреагирует. Мне страшно…

— Надо дать ему право решать, он всё-таки отец. Анна, вам нужно заботиться о себе, коль решили стать матерью. Тяжести не таскать, токсичным не дышать, прогулки, свежий воздух, хорошее питание, сон восемь часов.

От последней фразы вообще хочется рассмеяться. Как это возможно с моим графиком. Но я понимаю, что он прав. Теперь мне нужно заботиться о теле, чтобы ребёнок был здоров.

— Я поняла.

Как это сделать не представляю. Мне нужна теперь отчаянно постоянная работа. Та, на которой мне смогут и декрет организовать и…

Надо сказать Мише.

Простая мысль врывается в мою голову, но я её отметаю. А если он скажет, чтоб я ему больше не звонила? Если пошлет на аборт?

А если заставит? Он сможет. Его люди смогут. Они куда могущественнее чем я.

Если он женится на другой, то я ему уж точно не нужна особенно с ребёнком.

Казалось бы, почему я должна так думать о нём. Он ведь всегда только помогал мне. Я должна ему доверять.

Или нет?

Или он только мстил Артуру?

Два брата заигрались в мщение друг другу, используя женщин. А я просто попалась под руку. Конечно, ему нужно было заботиться обо мне, чтобы эта клятая свадьба случилась.

Я себя накручиваю, возможно. Но уж точно последнее что я должна сейчас делать, это звонить Мише и навязываться с ребёнком.

Сама дура залетела, самой и разгребать. Как там говорила мама «принесешь в подоле, домой не приходи». Хотя я не могла принести, она знала, что я была девственницей пока не встретила Артура уже на третьем курсе.

Может это гормоны, но моё сознание будто рвется на части. Я испытываю столько противоречивых, сложных эмоции. Я хочу к Мише. Хочу позвонить ему, обнять. И боюсь.

Я понимаю простейшую вещь.

Я боюсь предательства Миши до истерики. «Самой последней потери». Он и его порядочность, честность, правильность были последним во что я верила в этом мире.

Мне легче не говорить ему ничего, чем позволить случиться очередному предательству. Очередному крушению надежд.

Розовые очки бьются стеклами вовнутрь. И это чертовски больно. Я не уверена, что выдержу снова эту боль. Не выдержу если он окажется предателем.

Думая об этом, я иду по серым улицам города и удивленно смотрю на машину впереди меня. Стоит припаркованная. Чёрная, будто бы лакированная, чистая аж блестящая с тонированными стеклами.

В таких машинах здесь никто не ездит. Нет, ездят богатые туристы но где-то глубже к центру. В районе ресторанов, гостиниц, элитных пляжей. И уж точно мало кто затемняет стекла.

Эта машина заставляет меня заволноваться. Но я выгоняю непрошеные мысли и иду дальше.

Месяц спустя

В моей жизни появились три новых лучика солнца.

Я ушла из кафе, слушаюсь совета доктора "не таскать тяжести и не дышать токсичным". Я была в панике когда это сделала, но уже через пару дней я стала преподавательницей английского в центре подготовки детей дошкольного возраста.

Это оказалось моей самой любимой работой и действительно лучиком солнца, что осветил мне всю жизнь.

Мне дали полную свободу творчества в том, как учить ребятишек. И я смогла забыть обо всём, придумывая интересную программу по мотивам мультиков, книг, сказок.

Наши занятия были похожи на маленькие представления, на игры. И я безумно гордилась тем, что ребята, даже те, которые приходили ко мне сначала, будто бы на отбывку начинали включаться в занятие.

У меня была сначала одна группа, но через недели две собралась вторая. Как мне сказали из-за «сарафаново радио». Детям нравилось заниматься со мной, а мне нравилось заниматься с ними.

Родители же были довольны результатом и стали меня нахваливать. Так, я нашла себе работу на полставки. Хотя и до сих пор, повинуясь иррациональному страху я попросила не оформлять мне трудовую.

Это мой первый лучик. Мои веселые, милые ребята. Не знаю, как так вышло, но очень быстро мы подружились. И после занятий малыши бегут ко мне, чтобы обнять.

Однажды наши обнимашки застала моя коллега, которая занималась с девчонками восточными танцами. Она на меня тогда нарычала, чтобы я «не приручала к рукам».

Я тогда удивилась этой постановке вопроса. Не о уличной же кошке говорим, которую не можем взять домой и потому её нельзя гладить, чтоб не давать надежды.

Это дети.

Разве им может быть много любви, принятия, ласки? Я так часто стала вспоминать, в последнее время, своё детство. И могу сказать честно, что мне очень не хватало как раз этой нежности.

Того, кто бы любил их, кто принимал безусловно.

И если бы мне кто-то давал такую любовь, может быть, мне было бы куда легче по жизни. Ведь я научилась быть хорошей девочкой. Это всё, чему я научилась.

Но, к счастью, мнения о том, что я слишком нежная с детьми, что из нашего класса слишком часто слышен детский смех и прочее были только коллеги.

Начальнице же Маргарите Викторовне, наоборот, всё нравилось и она мне говорила, что спокойно даст декрет и дождется меня, когда я смогу начинать выходить хоть на полставки. Родители довольны, дети довольны, и ещё и знания вполне себе уживались в детских головах.

Кроме того, я продолжала давать частные уроки. Общалась с Диной.

Вторым моим лучиком стало понимание, что скоро я буду мамой. Это странно, я думала, наоборот, будет безумно страшно и опустятся руки.

Но, нет, это придало мне какой-то смысл. Не страх будущего а большую веру в себя. Понимание, что я просто не могу иначе.

Я должна выбраться. Должна хорошо жить и передать моему малышу самое лучшее, что я нашла в этом мире. И я четко понимала, что я сделаю всё и смогу сделать всё.

Ещё два месяца назад в аэропорту я думала, что не разберусь со своей жизнью сама.

Теперь я чувствую себя куда более живой, чем всю свою жизнь. Я общаюсь с приятными людьми, дарю любовь детям и те в ответ отвечают тем же.

Очень быстро этот маленький городок стал моим домом. Уютным, приятным, спокойным местом. Хотя иногда смущает чёрная машина, которую я замечала и тут и там. Около моего дома, около дома Дины, около женской консультации.

Она слишком выделяется на фоне других и я уже четко запомнила её номера. Ладно, может быть, просто там тоже женщина, которая беременна и живет в моем районе и…

Да, звучит очень глупо. Но как ещё это объяснить? Что кто-то меня преследует? Кто-то следит за мной?

Единственное, что не хватает мне для счастья это Миши. Больше ничего не нужно. Город, любимая работа с детьми и Михаил. Но я не представляю как он мог бы здесь жить.

Михаил житель Нью-Йорка или Москва-Сити. И сейчас, наверное, женат на своей Джесс.

Третий лучик появляется неожиданно.

Всего через пару дней, после того как я выписалась из больницы. После очередного занятия у Дины я плетусь домой так поздно, что общественный транспорт уже не едет. Меня подташнивает снова и медленно переставляя ноги, иду домой мимо желтых фонарей.

Не сразу понимаю, что слышу какое-то рычание неподалеку. И только сообразив, начинаю бояться.

Собака. Небольшая, худая, рыжая с черными пятнами по всему телу. Она скалится на меня. Я удивленно замираю и начинаю пятиться.

Собака же угрожающе двигается в мою сторону.

Черт-черт-черт!

— Хорошая собака, — тяну я. — Очень хорошая.

Она мне не верит. Рычит и двигается на меня, скаля подгнившие клыки.

Черт!

Если я кинусь, она точно кинется на меня!

— Джек! — слышу голос позади себя.

Собака резко превращается из монстра в милого песеля и бежит в сторону голоса.

— Джек, ну ты что? — я вижу силуэт парня, который присев на корточки, чешет собаку, мягко её ругая.

— Это ваша? — спрашиваю, стараясь унять дрожь в голосе.

— Уличная. Вы её не бойтесь, она безобидная. Дети называют её Пирожок.

— «Пирожок»? — повторяю я и Пирожок-Джек поворачивается ко мне с настолько наглым и высокомерным видом, будто бы говоря: «Да, и что тебя не устраивает?».

— Джек вас сильно напугал? Он иногда может, но это он играться просит, да, Джек? Хороший мальчик!

Джек не знает, насколько он хороший но благосклонно позволяет себя ласкать и расплывается в чем-то похожем на собачью улыбку.

Парень встает и оказывается высоким с темными непослушными волосами и широкой улыбкой пухлых губ. Он скользит по мне взглядом и усмехается чуть шире.