Люся, которая всех бесила

Пришло время Ветрову кривиться от отвращения.

— Люся, я же ем, — возмутился он, — а ты про такие пакости… Не очень давно. Сложил два и два, когда он внезапно объявился по месту моей службы у черта на куличках. Так и так, сказал, серия, повышение, безопасность Людмилы Осокиной, переезд в квартиру бабушки. И главное, все так по-свойски, типа старый друг семьи, типа мы же тут как добрые знакомые беседуем. И тут я ка-а-ак понял, откуда у сопливой студентки была такая поддержка с тыла, что она даже моего отца свалила.

— Да чтобы вас всех, — буркнула Люся. — Вы сами себя свалили! Я только соблюдала права граждан на информацию!

— А я-то удивлялся, откуда видео с ДТП появилось. Я в тот вечер плохо соображал. Помню только леденящий ужас, когда понял, что налетел на женщину на переходе. Выскочил из машины — паника, все двоится в глазах. Только и смог, что позвонить в скорую и отцу. Отец, конечно, сразу все взял в свои руки. Он бы договорился и с пострадавшей, и с возможными свидетелями — ну о том, что она якобы выскочила на зебру на красный. Камер там не было. Замяли бы. И даже твой материал бы замяли — маленький, никому не известный портал, заткнуть раз плюнуть. Но тебя перепечатали федеральные СМИ, и все полетело в тартарары.

Люся вспомнила просторную чужую сталинку, в которой предавалась с Великим Моржом разврату. Звонок телефона. Он всегда брал трубку, даже в самое неподходящее для этого время. С каким выражением Китаев тогда слушал говорившего? Теперь уже и не вспомнить. Но к ней он вернулся с улыбкой. «Хочешь сенсацию, Люся?» — спросил он тогда. Сенсацию она хотела. Больше всего на свете.

Федералам Люся отправляла ссылки лично, не сомневаясь в том, что областные СМИ синхронно закроют на произошедшее глаза.

— Не понимаю, — призналась Люся, — а как же твой дед?

Ветров мрачно нахмурился:

— Вот именно, а как же мой дед? Если честно, столько всего навалилось после переезда, что погружаться в дела давно минувших дней просто не было сил и времени.

— А отцу ты почему про Китаева не сказал?

— А мы с ним в принципе не очень-то разговариваем… Стоп. Откуда знаешь, что не сказал?

— Из первоисточника, — объяснила Люся неохотно. Она так-то не собиралась сообщать об этом визите, не такое уж и важное событие, но само с языка сорвалось.

— Папенька приходил? — закатил глаза Ветров. — Угрожал?

— Угрожал.

— Ты послала его к черту?

— Ну, примерно.

— Молодец. С моим ненормальным семейством мне нужна девушка со стальными яйцами и высокой стрессоустойчивостью.

— Девушка с яйцами, Паша, — засмеялась Люся, — называется мальчиком. Даже не знаю, где ты такую найдешь в нашем традиционном городишке. Это тебе в столицу надо, там персонажи любой трансфигурации.

— Ой все, — он отвернулся к спинке дивана, — у меня нет сил сейчас выяснять отношения и за тобой ухаживать! Я раненый боец. Где мои плед и подушка?

— В кладовке, — объяснила очевидное Люся и отправилась в ванную смывать маску.

Когда она вернулась, Ветров уже переоделся в домашнее, застелил себе диван и выключил в гостиной свет.

Она постояла с минуту на пороге и пошла в спальню.

Ладно, беглому пациенту, наверное, и правда требуются тишина и покой.

— Люсь, — тихо позвал он, когда она улеглась.

В квартире царила та особая тишина, которая бывает только ночью, и его голос хорошо был слышен сквозь распахнутые двери.

— А?

— Мне врач строго-настрого запретил возбуждаться! Сосуды, все дела. Так что диван — просто диван. Ничего личного.

— Ладно.

Прошла целая минута, прежде чем Ветров заговорил снова:

— Люсь, а что ты будешь делать, если окажется, что твой Китаев мудак и засранец?

— Не знаю, Паш, — ответила она, — он мне больше, чем любовник или покровитель. Он очень близкий для меня человек.

— Ты с ним все еще спишь?

— Хочешь, я расскажу тебе одну историю? — спросила она, удобно устроившись на спине и закинув под руки голову. — В юности у меня был роман, на втором или третьем курсе. Я была такая… ну типичная ботанка: очки, косы, автоматы по всем предметам, пятерки в зачетке. И влюбилась в одного кимора, но он был почти ярилом. В смысле, красивый звездун, диджей на радио, девки за ним табунами бегали. А он возьми и предложи мне встречаться, я клянусь, чуть в обморок не грохнулась. Бабочки, звездочки, вся эта ерунда. «Только, — говорит мне мой кимор-звездун, — я приемлю исключительно открытые отношения. Жизнь слишком коротка, чтобы проводить ее с одним партнером. В этом нет ничего такого, мы должны быть честны друг с другом и не унижать себя тайными изменами». Я, конечно, уши развесила: боже, подумала, какой он свободный, яркий и необычный! Как современно мыслит! Надо же соответствовать! Сказано — сделано. За мной тогда один хлыщ ухаживал, ничего, в общем, такой. Глазки телячьи. И я его осчастливила. Пришла на следующий день в универ, гордая собой до небес, и тут же открыто и честно все своему звездуну рассказала. Думала, он похвалит мою готовность следовать его принципам. Божечки, — Люся захихикала, — до сих пор смех разбирает, как вспомню его оскорбленный взгляд! Ты не поверишь, он меня тут же бросил, потому что оказывается, оказывается! с его точки зрения, открытые отношения — это когда гуляет он, а не когда гуляют от него!

— Как познавательно, — без всякого выражения проговорил Ветров. — И какой же вывод?

— Очень простой. Паш, ты если хочешь что-то сказать, то скажи нормально. Без двоякой трактовки.

Тишина в квартире стала почти звенящей.

Люся вздохнула и перевернулась на бок.

Ну а чего она ожидала?

— Говорю нормально, — все-таки заговорил Ветров, и в его голосе появилась неприятная трескучесть, — я хочу, чтобы мы были вместе. Без сложных геометрических форм. Только друг с другом. В классических моногамных отношениях.

Тут Люся стремительно села, пульс засбоил.

Она ошарашенно таращилась в темноту квартиры, осознавая столь ужасную и не романтическую формулировку:

— А?

— Я хочу тебя только себе, Люсь, — гаркнул он сердито. Помолчал и добавил, будто его пытал там кто-то: — Ну, и наоборот.

— А по десятибалльной шкале…

— Люся, твою мать!

— И не ори на меня, — пробормотала она, легла снова, села, помотала головой, улыбаясь от уха до уха.

Бабочки, звездочки, вся эта ерунда.

В ее-то возрасте!

— А ты умеешь в моногамию? — спросила она как можно строже. — Ну, твой вид не подразумевает верность до гроба, знаешь.

— Десять, — вдруг сказал он.

— О.

С ее речевыми навыками было явно что-то не так. Люся перешла к лексикону Эллочки-людоедки.

Поэтому она просто заткнулась, переваривая услышанное.

Что вообще означают классические моногамные отношения?

Почему-то в голову лезли нелепые картинки, на которых мужчина читал газету, а женщина в фартуке пекла пирог.

Люся вовсе не была уверена, что из нее выйдет преданная подруга жизни.

Всю свою жизнь она сознательно открещивалась от этой роли, бунтуя против видовых стереотипов.

Она больше, чем нижний арх.

Она самостоятельная личность, которая сама решает, как ей строить свою жизнь.

И вот в тридцать пять лет она впервые в своей жизни встретила человека, с которым хотелось… ну хотя бы попробовать.

Правда, в довесок к Ветрову шли его чокнутый отец и Нина Петровна — семья, подруга и соседка, которая запросто закроет перед Люсей дверь, если что-то пойдет не так. Как она закрыла ее перед своими родственниками.

— Люсь, — позвал Ветров напряженно, — ты заснула или в обмороке?

— Размышляю о том, как я вообще в это все влипла.

— Ты влипла, я влип, мы влипли.

Она засмеялась.

— Не надо, — испугался вдруг Ветров, — лучше и дальше молчи. А то я… как бы возбуждаюсь от твоего голоса.

— Пашка, ты же не подросток, — засмеялась она, упала снова на подушки и закрыла глаза, счастливая до нелепости.

Вот до чего доживешь.

— Люсь, а Люсь?

— Ммм.

— Там на пороге какая-то ярилка. Говорит — Пашина медсестра.

— Ну так давайте впустим ее, Нина Петровна.

— Ярилку?

Люся потянулась, открыла глаза, улыбнулась и обняла старушку за шею.

— Милая моя, — мурлыкнула она, — ну не ходить же за вашим внуком с дрыном и не отгонять от него ярилок! Это слишком хлопотно, не думаете?

— Бдительность, бдительность и еще раз бдительность, — неодобрительно сказала Нина Петровна, но все-таки пошла открывать.

Люся спрыгнула с кровати, совершенно довольная жизнью.

Нырнула в ванную, под душем громко и с чувством спела «Очи черные» и «Белый шиповник», в гардеробной натянула джинсы, вспомнила про корпоратив, засунула платье в чехол, кинула туфли в сумку и вышла на кухню.

Ветров выглядел почему-то испуганным и неуверенным.

Медсестра-ярилка тоже ерзала под недобрым взглядом Нины Петровны.

— А вы ранняя пташка, — сказала ей Люся и села за стол.

— Простите, если разбудила, — пролепетала та и все-таки не удержалась, стрельнула озорным взглядом в Ветрова. Вот у кого вид первичен. Тот притворился, что внимательно изучает узор на кофейной чашке. — А в обед Максим Анатольевич заглянет.

— Я буду здесь, — тут же уведомила всех Нина Петровна голосом злого полицейского.

— А я приду поздно, — объявила Люся и взялась за овсянку со свежей малиной, — у меня корпоратив.

— Возьми кого-нибудь, — тут же велел Ветров.

— Кого-нибудь — это кого?

— Смирнова тебе выдам. Пусть сидит рядом и на всех зыркает злобным взглядом.

— Пусть зыркает, — легко согласилась Люся, которая уже вроде как привыкла, что постоянно находится под охраной.

— Вы такой понимающий, Павел Викторович, — промяукала ярилка, — немногие мужчины отпустили бы жену на корпоратив, когда сами находятся между жизнью и смертью.

— Жену? — удивилась Нина Петровна.

— Между жизнью и смертью? — удивился Ветров.

— Отпустил? — удивилась Люся. — Как может один взрослый человек отпустить или не отпустить куда-нибудь другого взрослого человека?

Ярилка захлопала длинными ресницами, польщенная всеобщим вниманием.

У Нины Петровны был такой зверский взгляд, как будто она вспоминала, где именно у нее припрятана бензопила.

Прекрасно начинался день.

Глава 32

В машине Люся, чье настроение все еще было непростительно хорошим, прокручивала вчерашний разговор с Ветровым. Он казался немного сюрреалистичным — просто голос в темноте — и неправдоподобным. Замкнутый и немногословный, марен не производил впечатление человека, который стремился к постоянным отношениям.

Медленно двигаясь в унылой утренней пробке — каждый год в конце декабря город просто сходил с ума, люди метались с улицы на улицу, подчиняясь хаотичному броуновскому движению, — Люся пыталась понять, ее-то отчего так плющит.

Мальчик предложил девочке дружить. Ах, какое трогательное событие.

— Спятила ты, милая, на старости лет, — объявила Люся, насмешничая сама над собой. Попала в любимую женскую самообманку: жесткий снаружи, мягкий внутри. Мама его, бедняжку, отвергла, и это дает тебе прекрасный повод найди в мужской душе широту и глубину. А ведь иногда марен, внучка, это просто марен.