Платье для смерти

Шафрановое платье Брунико появилось только за две недели до шоу. Чудо — находка. Еще один кролик из шляпы Бернарда Нестора. Ллойд очень быстро его утвердил, и прибыль от шоу взлетела до небес.

Интерьер дома был украшен темным деревом и фресками, а пол был покрыт мраморными плитами с узором. Хозяин встретил их в библиотеке, слишком заставленной, по мнению Лоры: сотни книг в твердом переплете, вышитые узорами ковры, витые украшения тянулись по стенам и мебели. В общем, помещение выглядело так, как должна была бы выглядеть библиотека, но она для чтения она явно была неудобна.

Бернард небрежно обнял Лору.

— Приятно снова видеть тебя. Это были мучительные дни. — Он покачал головой, словно оплакивая потерю соседа. Затем повернулся к маме. — Вы, должно быть, миссис Карнеги? Работали над платьем? — Он протянул маме руку.

— Да. — Она пожала ее в ответ.

Бернард, общавшийся с сотнями людей всех мастей, казалось, не мог оторвать от мамы взгляд. Лора присела на кресло, но никто, казалось, и не заметил этого.

— Открытие прошло прекрасно. — Лора хотела добавить «сказочно» или «удивительно», но передумала. Этот человек не был невероятным или удивительным. Или, более кратко, если бы он сказал «невероятный» или «удивительный» о своей жизни, он имел бы это в виду, и остальной мир искусства знал бы это.

— Спасибо, мисс Карнеги. Я надеюсь, однажды организовать показ вашей работы.

Лора подавила нервный смешок, потому что в мыслях сразу же замелькали сотни восхитительных сценариев, благодаря которым это могло случиться, причем все они были примерно такими же вероятными, как и получение Оскара.

— Нам вас очень не хватало прошлым вечером, — сказала Лора.

— Я неважно себя чувствовал. Моя работа закончилась, как только выставка была готова. Конечно, после того, что случилось, я бы не остался дома. У меня в подчинение достаточно людей острых на язык. — У него был едва различимый акцент, но Лора никогда не могла его уловить, а Нестор всегда был осторожен, говоря о своем происхождении.

— Могу представить, — сказала мама. — Это платье было главным на экспозиции.

Бернард ухмыльнулся. Остальные экспонаты были не менее значимыми, но Лора достаточно хорошо знала маму, чтобы понять, что она имеет в виду совсем другое.

— Знаете, — сказала мама, — я поняла, что это подделка, как только я увидела пуговицу. А потом, когда платье вывернули…

— Мне любопытно, — сказал Бернард. — Монархия Брунико считала оскорблением любое прикосновение к коже принцессы, поэтому никто за пределами дворца никогда не подгонял ее одежду должным образом, и никому никогда не разрешалось шить внутренние элементы. — Он поджал губы. Пытался загнать маму в угол. Лоре захотелось смягчить удар. Но в угол её маму было не так просто загнать.

Но мама не казалась запуганной. Она не краснела и не уклонялась от конфликта. В этот момент Лору взяла гордость за маму.

— Внутренняя часть были передана мне с манекеном, — сказала мама. — Я надела подкладку на манекен, и знаете, то шитье, что я видела, на этом открытии были далеки от кутюр. Подкладка, которую я шила, и бусины, которые пришивала, были выполнены по самым высоким стандартам, несмотря на то, что были на изнанке. Любой, кто знает, хоть что — то об этом платье, поймет, что с ним что — то не так.

Их противостояние грозило затянуться. Лора была рада, что она пришла.

— Мне интересно, В какой момент произошла подмена. Как происходила доставка?

— Я уже обсуждал это с полицией, — отозвался Бернард.

Лора заметила, что он смотрит на мать чуть дольше обычного, как будто он хотел запомнить ее лицо, прежде чем оно исчезнет навсегда, и, хотя Лоре было очень неловко, мама либо не заметила, либо ей было все равно.

Он вынул журнал из ящика и положил его на столик.

— Оно приехало на грузовике без опознавательных знаков, в коробке, с бланком. — Он открыл страницу с изображением принцессы Брунико на инаугурационном бале ее мужа. Ее лицо прорезала странная улыбка, больше похожая на оскал. Но все же она была яркой и красивой, с длинными темными кудрями, ниспадающими на плечи. Должно быть, фото было сделано в конце пира, потому что улыбка выглядела слишком естественной для первых часов официальных фотографий и формальностей, а поза изломана, как будто она спешила на танец или за долгожданным прохладительным напитком. Она была на лучшей вечеринке в своей жизни, в шафраново — оранжевом платье за сорок тысяч долларов.

— Видите пуговицу на манжете? — Мама указала. — Пуговица вшита прямо в ткань. Она состояла из двух частей. Сначала вшивалась ножка, а сверху пристегивалась шапочка. Я все это делала сама, своими руками. А пуговицы на платье вчера? Висели.

— А разве не может быть, что с годами нитки ослабли и она отвисла?

Мама вздернула подбородок. Она твердо стояла на своем.

Бернард, однако, придерживался другого мнения.

— В течение последних двадцати лет платье висело в очень захламленном шкафу в доме ирокезов. Возможно, что его кто — то надевал, помимо принцессы. Возможно, за это время пуговица оторвалась, и её пришили обратно, но не правильно. А так же, возможно со временем ткань вокруг прохудилась, и пуговица стала висеть. Как вы можете себе представить, платье не хранилось в архиве. До сегодняшнего дня мы не могли провести никакую экспертизу, кроме визуального осмотра, но, уверяю вас, мы взяли образцы пота из — под рук. Королевское общество наук в Брунико сообщило, что ДНК совпадает.

Замечательно. Лора искренне порадовалась, что такие люди, как принцесса Филомена из Брунико, тоже потели.

— Ладно. — Лора встала со стула. — Извините, что побеспокоили вас.

— Ничего страшного, — сказал Бернард, проводя их до двери. — Я уеду из города, как только все разрешится. Надеюсь, до отъезда увидеть тебя снова. Он искренне улыбнулся, и как бы невзначай коснулся маминого плеча.

— Я уверена, что еще встретимся, — сказала Лора.

***

Когда они оказались в полквартала от дома Бернарда и благополучно выбрались на Мэдисон — авеню, Лора заметила, что мамина шея удлинилась на несколько сантиметров, а подбородок был вздернут.

— Ты его раньше встречала? — спросила Лора.

— Не уверена, не помню.

— Он вел себя с тобой ужасно фамильярно. Как будто он тебя знал.

Мама отмахнулась от Лориной опеки.

— Это еще не конец. Сопутствующие предметы к платью остались у ирокезов. Что — то случится.

— Мама, все закончено. Мы должны вернуть платье на выставку как можно скорее. Это и так плохо сказалось на имидже Джереми.

— Дай мне передохнуть. Есть реальные факты, а есть Джереми. Может быть, я бы забеспокоилась, если бы была уверена, что его это тоже беспокоит.

— Не меняй тему. Платье возвращается. Я понятия не имею, почему ты так к нему прицепилась. Сколько сотен платьев ты сшила? Но именно это запало к тебе в душу, и я не знаю почему.

Мама продолжала идти.

Лора развернулась к ней лицом, продолжая двигаться вперед спиной.

— Почему?

— Ни почему. — Мама пыталась увернуться от ее левой руки.

Лора заступила ей путь. — Скажи мне.

— Лора Присцилла!

— Мы пойдем в Рокфеллер — центр, и ты можешь говорить со мной обо всем, за исключением рождественских ангелов. Или мы можем кататься на коньках.

— Я иду домой.

— И я тоже.

***

Поезд грохотал по мосту. За короткий промежуток времени между туннелями удалось уловить сигнал телефона, чтобы написать Джереми.

«Возвращаюсь с мамой, прости».

«Она в порядке?».

«С ума сошла, я думаю».

«Тебя нашли не в капусте».

— Чему ты улыбаешься? — спросила мама, когда они слетели в туннель, и сигнал отключился.

— Джереми пишет целыми словами. Мне это нравится.

— Он слишком шикарен для тебя.

— Он придурок, — сказала Лора, но она все еще улыбалась.

В тот вечер, когда мама встретилась с Джереми, любовником Лоры, а не с Джереми — боссом, был редкий ноябрьский снегопад. Ветер не мешал, белым хлопьям спиралями опускаться на его черные ресницы оставаясь, там, на секунду, прежде чем растаять. У него тогда была короткая борода, такую же светлую, как и летящие хлопья, и он был восхитителен во всех отношениях, обнимал ее и улыбался легко, как будто единственное место, где он хотел быть, — гулять с ней по кварталу в Бруклине.

Он настоял на том, чтобы купить цветы, хотя маме бы стало от этого еще более неловко. Или нет. Все было не похоже на прошлые знакомства с родителями. И, конечно, никто из ее парней не был таким высоким, значимым и известный, как Джереми Сент — Джеймс. Она провела пол утра в ванной, размышляя, следует, ли ей принарядится, лучше пахнуть или попытаться выглядеть как девушки из общества Джереми.

Но для мамы она была прекрасна, верно? Все ее косвенные и прямые обвинения в том, что Лору использовали для какой — то гнусной цели, указывали на тот факт, что в ее отношениях были вопросы, которые мама видела, даже не встретившись с ним. И это раздражало Лору, потому что она предполагала, что их разногласия связаны с не столь значимыми вещами, и маму они беспокоить не должны.

Несмотря на все ухмылки матери, закатанные глаза и поджатые губы, когда Лора говорила о Джереми, мама тепло улыбнулась, когда они пришли в ресторан, и сказала ему, что слышала о нем «так много хорошего».

У них было много общего: и пальцы, попавшие под иглы швейных машин, и ожоги на руках, полученные от отпаривателей. Они оба знали, как починить машинку Мерроу и повернуть простежку, не растягивая ткань. У них были истории и анекдоты, и они смеялись над одними и теми же старыми портняжными шутками. Лоре казалось, что все идет хорошо, и она отлучилась в дамскую комнату, когда принесли чек.

Все изменилось, когда она вернулась к столу. Не страшно, ничего такого, что могло бы смутить обычно чувствительного человека, и не потому, что Джереми уже позаботился о чеке, тайком отдав официанту свою карточку, когда они прибыли. И дело было не в огромном объеме ужина, который Лора оставила после себя в качестве подношения своим нервам. Изменением было просто в отсутствие болтовни и смеха, как будто она взяла его с собой в ванную и оставила там, на раковине после того, как вымыла руки.

Когда они с Джереми шли к вокзалу, Лора наконец спросил его, не произошло ли что — нибудь, когда она выходила.

Он ответил так, словно ждал, когда она спросит.

— Знаю, что когда — нибудь ты все равно об этом узнаешь, но чем больше я об этом думаю… — Он остановился посреди улицы и склонил голову.

— Джереми, что?

Он поднял на нее смеющиеся глаза.

— Я имею в виду, у нее было такое же выражение лица, когда она это говорила. Говорила на полном серьезе…. — он засмеялся. — Это … я имею в виду, это даже смешно. Она сказала: «Я знаю, что ты используешь мою дочь из — за ее способностей». И забавно то, что она была так уверена в этом, нет, не омерзительно, но, как — будто это было неправильно, хотя… подожди, нет. Я не говорю, что она поняла это правильно, но … — Ему пришлось прислониться к парковочному счетчику, он так смеялся. Это случалось так редко и так красиво выглядело то, как он терял контроль, что она тоже засмеялась.