Тысяча порезов

Я вздернула подбородок вверх, продолжая молчать.

Хватка, которая была жалкой лаской, стала жестокой, и я заставила себя сдержать вскрик.

— В мои планы не входит убивать тебя, Изабелла, — пробормотал мужчина, двигаясь вперед, чтобы понюхать мою шею. — Если будет время, у меня есть планы на тебя.

Мой желудок сжался, зрение затуманилось от слез.

Он откинулся назад.

— Я хочу положить конец семейной линии, и независимо от того, как сильно твой отец любит свою маленькую принцессу, он не передаст свою империю женщине.

Мужчина выплюнул это слово, словно оно было кислым на вкус, дав понять, что он думал обо мне и о женщинах в целом. Это не тот мир, где женщины имели права и власть. По крайней мере, снаружи. Мой отец, возможно, и правил империей, но мама правила отцом. Всю мою жизнь у меня была сильная, свирепая и грозная женщина в качестве образца для подражания, и я никогда не думала, что мне нужно быть слабой нюней.

Но также знала свое место. Знала, что мой девятилетний брат был посвящен в дела папы больше, чем я. Что я должна хорошо выглядеть в платьях, научиться устраивать вечеринки и выйти замуж за мужчину, который впишется в нашу семью.

Он был прав. Даже если бы с моим братом случилось худшее — а я бы никогда этого не допустила — я бы не стала руководить семейным бизнесом. Он достанется двоюродному брату или другому дальнему родственнику мужского пола… если кто-то еще будет жив. Я задавалась вопросом, насколько глубоко зашло это предательство. Сколько людей моего отца было замешано в этом деле?

— Где твой брат, Изабелла? — прошептал он.

— Тебе придется убить меня, — выплюнула я, ярость превзошла мой страх. Я не осмеливалась взглянуть на шкаф, на щель, через которую, как я знала, братик все видел.

Я не ожидала удара, его рука двигалась быстро, боль пронзила мое лицо, когда он ударил меня прикладом пистолета. Меня никогда не били. Ни разу. Мама угрожала нам деревянной ложкой бесчисленное количество раз, но даже она не хотела причинять боль своим детям.

Так что я упала на пол. Больно.

Даже столкнувшись с насилием, я не ожидала такого удара. Это меня удивило. Кровь из моего рта брызнула на нетронутый мраморный пол, которым так гордилась моя мать. Но я ничего не почувствовала. Потому что была полностью парализована, оцепеневшая. И все же я, вне всякого сомнения, знала, что сегодня умру.

Он схватил меня за волосы и дернул, моя шея вытянулась до такой степени, что я была уверена, она вот-вот сломается.

— Ты скажешь мне, dolcezza, — прорычал он. — После того как я попробую тебя.

И тогда это началось.

Мое платье было сорвано. Красивое белое платье, которое теперь было покрыто кровью и грязью. Мужчина прошелся руками всюду, проник в те места, которые Кристиан так благоговейно любил всего двенадцать часов назад.

Он пытался стереть это из моей памяти. Память о Кристиане, о счастье, удовольствии и надежде.

Я держалась за него. Несмотря на то, что мои ногти кровоточили. Несмотря на слезы, которые текли по моему лицу, смешиваясь с грязью и кровью. Я держалась за Кристиана до самого конца. Спасала своего брата до последнего вздоха.

Кристиан

Когда подъехал и увидел, что ворота открыты, я понял — что-то не так. Дон серьезно относился к безопасности своего поместья. Я знал, что мы живем в мирное время, но также знал, что Винсенций ни за что не стал бы подвергать свою семью даже малейшему риску. Кровь на стене сторожки подсказала, что случилось нечто плохое. Действительно чертовски плохое.

Мой пульс участился, сердце подскочило к горлу, страх пронзил все мое существо.

Я помчался по подъездной дорожке, делая резкие повороты, заезжая на идеально ухоженные газоны, молясь Господу, чтобы с ними все было в порядке. Чтобы с ней все было в порядке.

Никаких других машин у входа не было. Мерседес Дона всегда был припаркован спереди и по центру, если он был дома, как своеобразное объявление для всех и каждого входящего.

Возможно, они ушли. Но вечеринка должна была начаться меньше, чем через час. Я знал, что миссис Каталано потребует, чтобы Изабелла подготовилась. Она была единственной, кого я боялся в доме, той, чье одобрение все еще ждал. И уже знала, что я планировал жениться на Изабелле. Она ни за что бы не оставила ее одну. Не тогда, когда та могла попытаться вразумить ее. На этот раз я надеялся, что миссис Каталано была там, пыталась убедить Изабеллу не любить меня. Мне было жаль тех, кто выступал против жены Дона.

Я схватил пистолет, с визгом останавливаясь и выскакивая из своей машины. Я знал тактику, которой научил меня Винсенций, как подходить к потенциально опасной ситуации. И не знал, кто в доме, друг или враг, враг мог быть прямо внутри, готовый пустить пулю мне в голову. Но я об этом не думал. Думал только о ней. Поэтому не стал прокрадываться внутрь, не сводя глаз с углов, точек, где меня могла подстерегать засада.

Нет, я сразу вошел.

Там были кровавые следы, и, хотя у меня не было причин так думать, просто знал, что они принадлежали ей. В моих ушах не было ничего, кроме глухого рева, когда я последовал по ним через дом, который был единственным настоящим домом.

Потом я нашел ее, единственную девушку, которую когда-либо любил.

Обнаженную.

Всю в крови.

Полную дыр.

Мой пистолет с грохотом упал на пол, когда я упал на колени рядом с ней, мои руки дрожали.

— Нет. Нет. Нет, — шептал я, мой голос звучал чужим и прерывистым для собственных ушей.

Я не хотел смотреть на нее. Не хотел, чтобы этот образ запечатлелся у меня в голове. В последний раз, когда я видел ее, она улыбалась, ее лицо раскраснелось от любви, волнения и воспоминаний о моих прикосновениях. От нее пахло ванилью, клубникой и мной.

Сейчас ее лицо было залито кровью. Один глаз заплыл. Волосы спутались и беспорядочно разметались по полу.

Я не мог смотреть на ее тело. Черт возьми, не мог. Не мог даже прикоснуться к ней. Я был слишком большим трусом. Потому что знал, что она не будет теплой или мягкой. Она была бы холодной, безжизненной. Девушки, которую я любил, там не было. Она умерла насильственной, ужасной, немыслимой смертью.

Затем послышался шум.

Тихий стон. Скрип.

Я двигался быстро, почти не думая, все человеческое во мне было разрушено, разбито вдребезги. Я чувствовал себя всего лишь диким животным, готовым разорвать на части любого, кто принимал в этом участие. Мне хотелось съесть их гребаную плоть.

Мой пистолет мгновенно оказался у меня в руке и был направлен в направлении шума.

Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы сосредоточиться на фигуре передо мной, в нескольких мгновениях от того, чтобы нажать на спусковой крючок. Все, чего я хотел, — это убивать. Потребность была настолько непреодолимой, что мне было наплевать, кто это, мне просто хотелось покончить с чьей-то жизнью.

Размытые очертания становились четче, чем больше я моргал.

— Кристиан?

Голос был тихим, детским и еле уловимо знакомым, но это помешало мне нажать на спусковой крючок.

Лоренцо был высоким для своего возраста. Я всегда шутил с ним о том, что он был вылитым баскетболистом из-за его природных способностей к спорту и его роста. Он всегда был серьезен, когда отвечал, говоря, что его единственными планами на будущее было однажды стать таким, как его отец. Эта фраза была произнесена не с обидой, а с гордостью. Они с Изабеллой оба обожали своего отца и думали, что тот выше луны. Почему бы ему не захотеть быть таким, как он?

Лоренцо будто уменьшился на три фута с тех пор, как я видел его в последний раз. Слезы текли по его лицу, все его тело дрожало. Глаза были прикованы к моим, а не к луже крови на полу. Где лежала его жестоко избитая и мертвая сестра. Мой взгляд метнулся за его спину, к открытой дверце шкафа.

Он смотрел на меня так, словно я был единственным в комнате, потому что он сидел там все это время… наблюдал, как они делают это с ней.

Если бы я уже не был чертовски онемевшим, возможно, и проявил бы сочувствие. Возможно, это разбило бы мне сердце.

Но у меня его не было.

Уже нет.

Офицер Грег Харрис

Грег Харрис устал.

Чертовски устал.

Он только что провел несколько часов, прочесывая поместье Каталано примерно с десятью другими полицейскими и тремя детективами, рассматривая разрушения, вызванные неизвестной группой нападавших. Его бесило, что столько рабочей силы было выделено на массовое нападение. Но он был не более чем пешкой, низшим винтиком в машине, так что у него не было права голоса в этом вопросе. Офицер пообещал себе, что как только станет детективом, то не будет потворствовать гребаному боссу мафии.

Винсенций Каталано был неприкасаем. Грег не знал подробностей, почему, но знал, что его начальство велело ему держаться подальше от всего, что связано с его семьей. Смотреть в другую сторону почти при любых обстоятельствах.

Теперь было невозможно смотреть в другую сторону. Не с учетом количества погибших. Не с учетом того, что принцесса мафии была одной из погибших. Дон позвонил нам сам, так как ни один из его соседей не был достаточно храбр для этого.

Харрис видел его мельком, когда прогуливался по территории. Лицо мужчины не было заплакано, не искажено горем. Нет. Черты его лица были пустыми, напряженными, в глазах бушевала буря. Харрис, который многое повидал, несмотря на то, что служил в полиции меньше двух лет, вздрогнул, увидев лицо этого человека. Он надеялся, что они найдут виновных в этом раньше, чем это сделает Дон, потому что тот собирался разорвать их на части.

С другой стороны, даже если бы они нашли того, кто ответственен за это, Харрис не сомневался, что их передадут Дону. Такова была коррупция в департаменте, таков был охват толпы. Но все может измениться. Это не будет продолжаться вечно.

Харрис не испытывал сочувствия к тем, кто лежал мертвыми на роскошной территории.

Белое платье дочери было разорвано в клочья и залито кровью. Ее изуродованное обнаженное тело было обезображено до неузнаваемости из-за ужасающего количества пуль, которые изрешетили ее. Это было чересчур — столько раз стрелять в безоружного невинного. Ее зеленые глаза безжизненно смотрели вверх, кровь стекала с розовых полных губ. Ее рука была протянута в сторону шкафа, в котором прятался ее младший брат. Скорее всего, она спрятала его там, поэтому у нее не осталось времени куда-то идти самой, а пространство было слишком маленьким, чтобы в нем могли поместиться два человека. Какой выбор стоял перед восемнадцатилетним подростком.

Жестокость выстрелов, из-за которой много раз выворачивало желудок Харриса, обожгла его горло с новой силой, ему нестерпимо хотелось покончить с организованной преступностью в этом городе. Пули никогда не попадали в головы членов семей. Только в тех, кто их окружал. В невинных детей.

Харрис не был настолько важен, чтобы допрашивать самого Дона, или его жену, или выжившего сына, который был слишком травмирован, чтобы вообще с кем-либо разговаривать.

Список подозреваемых был длинным и разнообразным, департамент изо всех сил пытался получить ответы. Они даже не могли быть уверены, что это был более чем один преступник, хотя для этого потребовались бы навыки и знакомство с семьей. Не было никаких признаков взлома, хотя охранник на воротах был убит выстрелом в лицо. Что, очевидно, произошло после того, как он открыл ворота для убийц.